— А где остальные триста тринадцать? Ты что — недавно освободился?

Андреа потупился.

— Вчера.

Собеседник внимательно и бесцеремонно оглядел его с головы до ног.

— Ты случайно не с Корсики?

Андреа рискнул поднять глаза.

— Да.

— Корсиканцев сразу видно, хотя ты хорошо говоришь по-французски. По мне они на вес золота, потому что в отличие от французов не привыкли брать чужое. За что ты сидел?

— За убийство.

Мужчина удовлетворенно усмехнулся.

— Не иначе на почве мести!

Андреа подумал, что то немногое из хорошего, что было в его жизни, сохранилось в немногочисленных воспоминаниях, будто солнце в капле воды. Точно так же трагедия его жизни могла уместиться в нескольких сухих словах.

— Я поссорился с одним человеком, он ударил меня по лицу, и я выстрелил в него из ружья. Меня арестовали и осудили потому, что он был офицером французской армии. Отправили на каторгу на семь лет, а еще три добавили за побег.

— Понятно. Что думаешь делать? — мужчина говорил почти дружески.

— Я не знаю, — сказал Андреа и признался: — Я должен отправиться на место поселения.

— Где это?

Он покорно вынул желтый паспорт и протянул собеседнику. Мужчина прочитал и присвистнул.

— Край света. Тебе там нечего делать.

— У меня нет выбора.

Собеседник прищурился.

— Выбор всегда есть. Почему не пойдешь к своим ребятам?

— Я никого не знаю.

— Не лги, — сказал мужчина и, заметив непроницаемое выражение лица Андреа, добавил: — Впрочем, как хочешь. Всему свое время. Пока что могу предложить тебе работу — мне как раз нужен человек. Чистить лошадей, вскапывать землю в саду, передвигать тяжести, словом, делать, что придется. Прежний работник уходит через несколько дней, он успеет обучить тебя всему, что нужно знать.

— Если я останусь в Тулоне, меня арестуют.

— Я тебя прикрою. К тому же тебе не придется слишком часто сталкиваться с жандармами: без крайней необходимости можешь не выходить на улицу.

В глазах Андреа зажегся свет безумной надежды. Он не мог подобрать слов:

— Я… я…

Человек усмехнулся.

— Хочешь сказать, что благодарен? Возможно, когда-нибудь ты в самом деле окажешься по-настоящему полезен для меня. Мне нужны преданные люди, на которых можно положиться в любой момент. Я стану платить тебе жалованье. Отдельной комнаты предоставить не смогу, но, думаю, ты не откажешься жить в конюшне.

— Я согласен.

Андреа был рад, что ему не придется общаться с другими людьми и он сможет проводить время с Животными. После лишенной всякого убранства затхлой клетушки корабельного трюма или тюремной камеры конюшня казалась почти что дворцом.

— Тогда идем, — позвал новый хозяин и добродушно добавил: — Значит, Андреа Санто?

— Да.

— Меня зовут Винсенте. Винсенте Маркато.

Спустя четверть часа Винсенте вошел в кухню, где Фелиса привычно колдовала над котлами. Заслышав шаги, женщина недовольно обернулась. Она относилась к приготовлению пищи, как к своего рода таинству, исключавшему присутствие посторонних, даже если это был сам хозяин.

— У нас новый работник, — небрежно произнес он. — Должен предупредить: он десять лет провел на каторге. Но вроде парень смирный. Его надо накормить.

Фелиса застыла с ложкой в руках. Не прибавив ни слова, Винсенте повернулся и вышел.

Когда Андреа несмело остановился на пороге и тихо поздоровался, Фелиса заметила, что он ждет разрешения войти в кухню. Окинув взглядом его лицо и фигуру, она увидела все, что хотела увидеть, и приветливо произнесла:

— Проходи, сынок. Садись к столу.

Она поставила перед ним тарелку с мясом, которое готовила на ужин, положила большой кусок хлеба. Мясо было золотисто-коричневым, сочным. К нему был подан картофель, которого Андреа никогда не ел, и свежие овощи.

— Спасибо.

— Как тебя зовут?

— Андреа Санто.

— Почему ты не смотришь людям в глаза?

Андреа вздрогнул. Ему хотелось ответить: «Привычка. Если глядишь в землю, меньше рискуешь получить удар». Впрочем иные охранники, напротив, кричали: «Посмотри на меня!». А после опять-таки били. Никогда нельзя было угадать, что может спасти от побоев, от унижений, от смерти.

Он ограничился тем, что сказал:

— Не знаю.

— Ладно, ешь, не буду тебя смущать, — промолвила кухарка и повернулась к своим котлам.

Прошло несколько дней. Прежний работник ушел, Андреа остался один. Он любил животных, и лошади быстро привыкли к нему. Он каждый день насухо вытирал их, чистил, давал воды и овса. Ему нравились глубокие спокойные звуки, наполнявшие конюшню, нравилось наблюдать за движениями лошадей. Когда они толкали его в плечо своими мягкими мордами, на его лице появлялась тень улыбки. Андреа всегда смотрел животным в глаза и разговаривал с ними так, как никогда не говорил с людьми. Возиться в саду он тоже любил, предпочитая делать это на рассвете не потому, что было прохладно, а оттого, что в это время обитатели дома еще спали.

По ночам, лежа в душистом сене, Андреа вспоминал Корсику, остров, где синее сливается с зеленым; воскрешал в памяти запах водорослей, гладкость омытых морем и нагретых солнцем камней, блеск рыбьей чешуи в глубине воды, следы птичьих лап на мокром песке, похожих на загадочные письмена. Вспоминал, как светятся скалы в лунном свете, как во время шторма на берег накатывают гигантские валы, как пахнут можжевельник, самшит, лаванда и вереск.

Иногда он заходил в кухню и смотрел, как на стенках медных котлов вспыхивают алые отсветы огня и как из-под крышек вырывается пар. Наблюдал за тем, как Фелиса не спеша помешивает соус или ловко режет овощи. Женщина никогда не лезла в его душу, хотя Андреа чувствовал, что она способна увидеть и понять все, что он был бы рад скрыть даже от Господа Бога.

Он никогда и ни с кем не заговаривал первым. Когда горничная, дерзкая девчонка, попыталась заигрывать с ним, он так посмотрел на нее, что она на миг потеряла дар речи.

Почти каждый вечер из дома доносился гул голосов, смех, звон бокалов, звук музыкального инструмента. Андреа не обращал на это внимания. Эти люди принадлежали к другому миру, а он жил в своем. Он искренне полагал, что так будет всегда.

Бьянка знала о том, что муж нанял нового работника, но не желала его видеть. Ей казалось, что впустив в дом человека, связанного с преступным миром, Винсенте намеренно решил лишний раз оскорбить ее чувства. Чиера, молоденькая служанка, подлила масла в огонь, рассказав госпоже о том, как этот парень умудрился нагнать на нее страху, не промолвив ни единого слова. Чиера приходилась Винсенте дальней родственницей, потому он не посягал на ее честь. Впрочем, Бьянке давно были безразличны такие вещи: она прекрасно знала, что временами муж посещает публичный дом и даже взял одну из проституток на постоянное содержание.

— Я видела его только издалека, — сказала она служанке. — Вблизи он, должно быть, очень страшен?

— Я бы не сказала, — ответила Чиера, расчесывая волосы госпожи. — Он мог бы показаться даже красивым, если б не эта печать на лице.

— Печать чего?

Горничная пожала плечами.

— Он нелюдимый и мрачный, этот Андреа.

— Злой?

— Он непонятный. Знаете, чем он занимается, когда закончит работу?

— Чем?

Чиера округлила глаза и шепотом поведала:

— Читает книги!

— Он умеет читать?! — изумилась Бьянка и неожиданно встала. — Я хочу на него взглянуть.

Она накинула шаль, спустилась во двор и решительно вошла в конюшню.

Двери были распахнуты, и свет свободно вливался внутрь. Бьянка прищурилась, вдыхая воздух, полный соломенной трухи и невесомой пыли, которая в лучах солнца казалась золотой.

Лошади мирно всхрапывали, хрустели сеном — эти звуки напомнили ей Корсику и отцовский дом. Она сделала шаг внутрь.

На мгновение Бьянке почудилось, будто в помещении никого нет, но затем она угадала присутствие человека. Ей не хотелось его окликать, и она продвигалась вперед, пока из полумрака дальнего закоулка конюшни не проступило мужское лицо.