В следующее мгновение она промчалась по коридору, влетела в ванную комнату и заперлась там. Запоры, которые поставил Гордон, были на месте. Кто-то решил с ней поиграть, подумала Марина. Если бы ее хотели убить - убили бы давно и запросто. Она села на унитаз, обхватила голову руками и уткнулась лицом в колени.

Четверо мужчин в предрассветных сумерках медленно шли по свалке в направлении того места, где были обнаружены тела семейства Селвэй. Брат Элиас шел впереди, Джим замыкающим. Первые лучи солнца прошили ветви деревьев, как прожектор густую решетку. Яркой вспышкой блеснуло зеркало заднего обзора на кабине большого бульдозера, застывшего на краю свалки.

Брат Элиас медленно приближался к большой горе мусора у подножия скалы. Потом остановился, наклонил голову и прислушался. Пошел дальше, еще медленнее, внимательно всматриваясь себе под ноги. Вилы он держал наготове.

Трое молча следовали за ним.

Вдруг брат Элиас резко ударил вилами в кучу мусора перед собой. Раздался пронзительный визг, и проповедник поднял вилы.

На вилах, пронзенный остриями, барахтался живой зародыш.

Гордон отвернулся, чувствуя приступ тошноты. Даже шериф поморщился. Отец Эндрюс закрыл глаза, оперевшись на вилы, воткнутые в землю. Губы шевелились в беззвучной молитве. Несмотря на то, что в глубине души все прекрасно понимали, для чего им могут понадобиться вилы, несмотря на то что все знали, что от них ждет брат Элиас, никто зрительно не представлял себе этого процесса и не предполагал, насколько отталкивающим это может оказаться.

А что, если брат Элиас ошибается, подумал Гордон. Что, если он только что насадил на вилы настоящего живого младенца? Но какой настоящий живой младенец в шесть утра будет ползать по мусорной свалке?

Проповедник обернулся.

- Вот с этим нам предстоит бороться, - сказал он и поднес вилы поближе, чтобы они могли разглядеть младенца. Существо было еще живо, все еще извивалось, при этом нельзя было сказать, что оно в состоянии агонии. Напротив, оно яростно пыталось освободиться, словно длинные стальные острия были для него не более чем безвредным привязным ремешком. Лицо было кошмарно деформировано; его исказила злобная гримаса ненависти. Неестественно короткие ручки покрывала густая шерсть. Существо уставилось на них и злобно плюнуло, обнажив острые зубки в глубине слишком красного рта.

- Давайте кровь, - кивнул брат Элиас Джиму. Шериф побежал к пикапу.

Отец Эндрюс осторожно прошел вперед. Ему захотелось дотронуться до этого существа.

- Что это? - спросил он. - Оно живое? Мне казалось, здесь должны находиться младенцы, умершие до рождения. Разве они не должны были сгнить? Разложиться?

- Я думал, они должны быть как призраки, - признался Гордон, - а не как настоящие дети.

- Они сохраняют телесный облик, - пояснил брат Элиас. - Но это не настоящие младенцы.

Вернулся шериф с коробкой, в которой находилось четыре бутыли с кровью емкостью в кварту каждая. Он поставил коробку перед проповедником.

Брат Элиас кивнул шерифу. Подняв вилы со все еще извивающимся младенцем, он изо всех сил всадил их концами в землю. Создание заверещало, яростно извиваясь.

- Несите камеру, - бросил брат Элиас Гордону. Гордон добежал до машины, через несколько секунд вернулся и щелкнул брата Элиаса, стоящего над пронзенным зародышем.

Проповедник взял две кварты с кровью, пробормотал краткую нечленораздельную молитву и направился к дымящейся куче мусора. Скандируя какие-то слова на гортанном чужом языке, он начал обходить кучу по кругу, разбрызгивая на землю кровь.

- Что он говорит? - спросил Джим.

- Похоже, читает какую-то часть литургии, - покачал головой отец Эндрюс, - но язык мне не знаком. Могу сказать, что не латинский. И на европейский или восточный тоже не похож. - Он вслушался, наклонив голову, и лицо его резко побледнело. - Мне кажется... это не человеческий язык.

Брат Элиас обошел гору мусора и завершил свое скандирование. Он опустился на колени и вылил остатки крови, изобразив на земле какую-то замысловатую спираль. Затем взмахнул руками. Опять произнес несколько слов на чужом языке и запрокинул голову к небу. Пальцы изобразили в воздухе крест, затем спираль и неестественно угловатую геометрическую форму.

Кровь, разлитая по кругу, моментально вспыхнула. Внутри круга почерневшие головешки занялись с новой силой, и пламя разгорелось до настоящего пожара.

Зародыш на вилах в этот момент дико заверещал, предпринимая просто отчаянные попытки высвободиться. Со всех концов свалки к костру потянулись новые маленькие тела, новые зародыши, новые младенцы... Они выползали из сырых куч мусора, из-под нагромождения металлолома... Они ползли медленно, но уверенно, как большие тупые слизняки.

- Господи, - выдохнул Гордон. - Сколько же их тут?

- Сотни, - предположил шериф, и Гордон впервые осознал масштабность акции, в которой им предстояло принять участие.

Он ощутил себя меньше, слабее, беспомощнее, чем когда-либо в жизни. Кто они такие? Случайная группка глупых жалких людишек, противостоящая злу столь мощному, столь организованному, столь всеобъемлющему, что способно оживить эти сотни тел и заставить их исполнять его волю. Нет смысла даже надеяться одолеть такую махину. Он смотрел на ползущие со всех сторон мелкие существа. Все это - часть долгосрочного плана, плана, который наконец стал воплощаться. То, что могло это осуществить, могло в течение многих лет, даже десятилетий, собирать всех этих младенцев, хранить их, припрятывая до нужного момента, одолеть невозможно. Во всяком случае, не им.

Брат Элиас взялся за рукоятку вил и деловито выдернул их из земли вместе пронзенным зародышем, после чего сунул зубья вил прямо в огонь. Младенец исчез в одной кроваво-красной вспышке.

- Теперь вы поняли, что от вас требуется, - сказал проповедник.

- У нас целый день на это уйдет, - заметил Гордон. Плотно сжатые губы брата Элиаса слегка раздвинулись в улыбке, и впервые за утро их глаза встретились. Проповедник выглядел почти счастливым.

- Они нам все не нужны, - пояснил брат Элиас. - Мы используем их в качестве приманки.

Он подошел к другому зародышу, шлепающему по грязи, насадил его на вилы и сунул в огонь. Короткий визг, кроваво-красная вспышка - и все кончилось.

- За дело, - властно приказал брат Элиас. - У нас очень мало времени.

Гордон двинулся к горе металлолома, расположенной справа. Между серебристо-серыми кусками металла он заметил нечто розовое. Прямо на него неловко ползло горбатое существо, размером меньше обычного младенца, может, чуть крупнее его кулака. Он подумал, что это, вероятно, один из тех зародышей, которые погибли в результате аборта или выкидыша на ранней стадии беременности, а не появились на свет мертворожденными. У создания были искривленные недоразвитые руки; сильно вытянутый череп покрывала густая плотная черная шерсть. Гордон поднял вилы, изготовившись к удару, но не смог этого сделать. Он не мог заставить себя пронзить это существо. Он медленно опустил вилы. Он никогда не мог убивать. Он никогда не ходил на охоту. Черт побери, ему доставляло огромные мучения избавляться даже от жуков; он предпочитал выносить их на улицу и выбрасывать в кусты, нежели убивать. Он понимал, что эти существа на самом деле как бы и не живые, но пронзить их вилами для него было равнозначно тому, чтобы заколоть живого ребенка.

Он оглянулся. Шериф, морщась, тащил к огню верещащее, извивающееся существо. Пламя костра разгорелось сильнее. Даже отец Эндрюс с брезгливой миной нес в огонь дергающийся на вилах розоватый комок. Брат Элиас энергично и с воодушевлением подкалывал ползущие справа и слева создания и швырял их в огонь.

Не убий, вдруг вспомнилось Гордону.

Вдруг ногу пронзила резкая боль, и он опустил голову. Кривые ручонки зародыша когтями продрали ткань его теннисных туфель и уже впились в тело. Гордон сделал шаг назад, и создание поползло за ним. Гордон, сморщившись от отвращения, медленно подхватил розовое существо, используя вилы как лопату, отстранил от себя зубья как можно дальше и, пытаясь сохранить равновесие, понес его к костру. Однако создание успело спрыгнуть. Зародыш посмотрел на него в упор и злобно расхохотался.