Угрюмый хозяин дома больше не вспомнил о роботе, запертом в кожухе кухонного комбайна. Он молча доставал из холодильника продукты, сам разогревал, ел и, не говоря ни слова, уходил. Элла сидела тихо как мышь, боясь напоминать о своём присутствии. Анатоль же, казалось, полностью утратил интерес ко всему кроме копания в унаследованном оборудовании. Он литрами хлестал крепчайший кофе и сутками возился с инфоузлом Генриха Карловича. Пылающие злостью глаза теперь сияли абсолютным безумием, а дёрганные движения всё сильнее напоминали сломанного механического болванчика.

Но однажды мрачные стены жилища сотряс полный восторга возглас…

Побывавший за последние годы во всех концах страны Жерар оказался на юге впервые. Он с удивлением смотрел на окружающую благость и невольно сомневался в реальности происходящего. Царила невероятно мягкая погода. Казалось, осень совершенно не тронула эти места, а захватившая страну распутица пожалела дороги южного края. Земля отдавала теплом, по-летнему одетые люди двигались неторопливо и умиротворённо.

Инквизитор покачивался в седле и совершенно не желал думать о предстоящей миссии. Он упивался окружающей гармонией, которая невероятно быстро выгнала из головы воспоминания об отравленных непогодой днях путешествия. Умиротворяюще тихо бежали прозрачные как слеза речушки, в глубокой синеве неба щебетали божьи птахи, тёплый ветер шуршал кронами могучих дерев и овевал уставших путников.

Разомлевшая в полном составе процессия неторопливо добралась до городских ворот. Стражники, уже ждавшие свиту преподобного, живо растолкали жаждущих получить разрешение на вход простолюдинов. Облачённые в дешёвые латы воины низко кланялись и бубнили почтительные слова приветствия, кто-то резво кинулся звать коменданта, чернь испуганно жалась к стенам, недовольно хрипели крестьянские кобылы. Но вот, наконец, скрипнули распахиваемые на всю ширину створки ворот, и представители святого трибунала въехали в город. Всё было столь обыденно, что Жерар не удержался от зевоты.

Но едва они оказались за городской стеной, как скука инквизитора растворилась без следа. Он, сначала с удивлением, а потом и с возмущением наблюдал бросаемые в его сторону взгляды. В них не было не то что почтения, в глазах горожан плескалось целое море нелестных эмоций — от брезгливого отвращения до чёрной ненависти.

Острый глаз Жерара моментально ловил сотни недобрых взоров. Перепачканный с головы до пят мастеровой зло глянул исподлобья и тут же отвернулся. Бойкая торгашка недовольно поджала губы и, фыркнув, поспешила прочь. Чумазая ребятня, возившаяся в уличной грязи, с воем бросилась врассыпную. А уж лица голытьбы и вовсе не сияли улыбками дружелюбия.

“Да что тут, прости Господи, происходит? Неужели весь город объят ересью? Этого же просто не может быть!” Пылающая ярость праведника то и дело перемежалась смятением непонимания. И спокойно восседать на лошади Жерару было всё труднее. Когда же процессия оказалась на рыночной площади, инквизитор испытал настоящий шок. Полыхающие ненавистью взгляды жгли столь явно, что в голове Жерара заметались мысли одна ужаснее другой. “Господь вседержитель! Да от них за версту веет адским пламенем! Они ведь сейчас бросятся на меня как свора голодных псов!”

Но опасения инквизитора оказались напрасны. Страх в людях всё же имелся и держал их не хуже стальных цепей. И потому к дому местного епископа процессия добралась без приключений. Тот уже стоял в дверях с благостным видом, ожидая прибытие святого трибунала. Его идиотски-подобострастное лицо окончательно испортило Жерару настроение. Впрочем, протокол встречи был соблюдён неукоснительно, и инквизитор со свитой был почтительно препровождён в специально выделенный для высоких гостей дом.

Жерар прошёлся по комнатам, равнодушно осмотрел очередное казённое жилище, распорядился насчёт обеда. Усевшись в неудобное низкое кресло, инквизитор сразу ощутил всю накопившуюся за дорогу усталость. Желание хотя бы на несколько минут прилечь было столь сильным, что противостоять ему было просто нереально. Но тут в дверь постучали и известили о явлении городского головы. Инквизитор едва не обложил богохульными словами неторопливого градоначальника, которого он ожидал встретить ещё в доме местного епископа. Но что взять с мирских олухов?

Втихаря проклиная всё на свете, Жерар выслушал пафосную клятву выполнять малейшие пожелания и распоряжения его преподобия, ревностно служить матери-церкви и всеми силами содействовать выкорчёвыванию ереси. Сказано всё было пунктуально и строго по форме, но инквизитор, казалось, совсем не слушал гостя. Он смотрел в лицо и за маской почтения и радушия отчётливо видел издевательскую ухмылку. “Небось сам отлично знаешь, что тут у вас настоящий вертеп богоотступников. И думаешь, что я не знаю о твоих связях в столице? Неужели ты решил, что они помогут против святой инквизиции?!” Собственные мысли словно окатили Жерара кипятком. Он вскочил и заорал не своим голосом:

— Ухмыляться вздумал?! Сытно ешь, сладко спишь и думаешь, что неподсуден? Мы не церемонимся ни с чернью, ни со знатью. Для нас нет неприкасаемых! Каждый грешник будет наказан! Каждый! Даже отступивший от заповедей самую малость. А у тебя под носом враги Господа свили гнездо! А ты и не видишь! Или не хочешь видеть?

Последнюю фразу Жерар говорил уже звенящим шёпотом. Но делать этого было уже не нужно. Ведь едва заслыша крик карающего слуги церкви, градоначальник от ужаса наделал в штаны. Этот неблаговидный поступок спас несчастного. Жерар неожиданно загоготал и пинком выдворил опозорившегося чиновника за дверь.

Комичное происшествие странным образом взбодрило Жерара, и он, отринув вяжущую члены разбитость, крикнул слуге подавать на стол. Затем вызвал секретаря:

— Не будем тратить время попусту. Сейчас же доставь мне дела, требующие немедленного рассмотрения!

— Ваше преподобие! Как же так? Ведь завтра вы будете читать проповедь! Я думал, ваше преподобие будет готовиться к ней. А вы собираетесь копаться в бумагах местных нечестивцев? На ночь глядя?

— Именно! А к проповеди слуга Господа обязан быть готов всегда.

— Ради всего святого, пожалейте ваши глаза! При свечах разбирать каракули…

Это блеяние вновь вернуло Жерара в скверное расположение духа. Но инквизитор не имел обыкновения менять своё решение, а потому коротко рявкнул:

— Бегом тащи их сюда!

***

С трудом разлепив глаза, Жерар медленно откинул тощее одеяло и поднялся. Пробивающиеся в комнату солнечные лучи казались инквизитору благоприятным знаком свыше. Он с шумом распахнул ставни — город купался в ясном южном утре. Окружающее благодушие стремительно растопило холод в сердце сурового слуги божия. Прочитанные за ночь бумаги совершенно не впечатлили Жерара. Обычные доносы переполненных завистью греховодников в подавляющем большинстве являющие собой безграмотные выдумки. Инквизитор тут же вспомнил недовольные взгляды местных, но сейчас ему казалось, что он просто обманулся, переусердствовал, готовясь к действительно суровому противостоянию с поборниками лукавого, и увидел то, чего нет. Эта мысль ещё сильнее подстегнула его оптимизм, и он энергично побежал умываться.

Праздничная проповедь должна была прозвучать со специально сооружённого к прибытию инквизитора помоста. Жерар поднялся по грубо сколоченным доскам и внимательно оглядел толпу. Ещё не сказав ни слова, Жерар понял, что его надежды на незначительность миссии рассыпались в прах. В лицах горожан явственно читалась неприязнь, страх, злость… Там было что угодно, кроме одобрения. “Значит, вчера мне не показалось…” — пробормотал Жерар и начал свою речь.

Утренняя проповедь инквизитора на главной площади не впечатлила ни публику, ни его самого. Ощущая себя словно перед ощетинившимся копьями вражеским войском, обычно не имевший проблем с красноречием, Жерар в этот день выталкивал слова с невероятным трудом. Потому и призыв заблудших раскаяться и вернуться в лоно церкви прозвучал сухо и невнятно. Когда же Жерар объявил, что в течение шести дней будет лично ожидать явления законопослушных горожан с сообщением о фактах ереси, в толпе началось недовольное ворчание. Ошеломлённый такой реакцией инквизитор отбросил все ораторские предписания, стиснул кулаки и оглушительно проорал, что в случае недонесения весь город будет предан анафеме.