Тихий самодовольный смех заставил каждый волосок на ее теле встать дыбом. Да он насмехается над нею!

— Я — не фига. Да и вообще мужчины по своей природе — полигамны.

— Самцы! — фыркнула она с чувством. — А ты не треснешь от подобного ассортимента?

Облегчение накрыло ее, а потом едва не приподняло в кресле. Раздражаясь на мажора до белой пелены перед глазами, Оля не ощущала того гадкого привкуса, что застрял в ее горле после разговора с Кирой. На смену растерянности и обреченности пришла отравляющая жгучая ревность. Какого черта ей так неприятно, стоило представить Лаврова с другой девушкой? Почему ей собственно есть дело до того с кем там он сосется или чем поинтереснее занимается? Выходит, не все равно. Потому что… Потому что сама отчаянно хотела касаться Лаврова, хотела чувствовать его крепкие руки на своей талии, а его губы на своих губах. Проклятие! Словно кто-то невидимый вонзил длинные ледяные когти ей в сердце и только ждал удобного случая сжать лапу и превратить из него кровоточащие лоскутки.

Артём улыбнулся одним уголком рта и направил машину в ее двор. Ура! Его отрава вернулась. Начала жалить его в самые эдакие места. Однако между ними не все еще ясно, да и не помешало бы поговорить о том, что там у нее произошло с Кирой. И прикидываться добреньким он не намерен. Дожмет ее, вырвет этот узелок боли из нее, желает она того или нет.

Когда автомобиль остановился, Оля отстегнулась и попыталась толкнуть дверь. Заблокирована. В салоне вспыхнул свет. Девушка ошарашенно повернула голову к Лаврову и застыла. Мажор развернулся к ней, оперся локтем о руль и выглядел зловеще, каким-то опасным хищником. Оля внутреннее съёжилась.

— Артём? Что случилось?

— Это я хочу у тебя спросить, милая? — черная бровь взлетела вверх. — Тебя, как подменили вот уже несколько дней. Кто тебя обидел?

— Не хватало еще! — проворчала она, сложив руки на груди. — У меня всё отлично. Открой, я домой пошла.

Он покачал головой. Видя ее готовность выпрыгнуть хоть через окно, он одной рукой обвил ее талию, притянул к себе, а пальцами другой руки крепко захватил ее подбородок, вынуждая смотреть прямо в глаза.

— Говори, Оля.

Оля вскинула на него испуганные глаза.

— Все хорошо, Артём, честно. С чего ты взял? — слишком поспешно и горячо воскликнула она, пытаясь отпихнуть его.

Молчал он недолго, зато Оля готова была провалиться сквозь землю, таким прожигающим был взгляд мажора. Добрался, казалось, до того самого ядовитого ростка, семя коего так успешно взрастила Кира в ее душе.

— Если тебя прибили слова богатой истерички, которая тебе неровня, что станет с тобой, если у нее получится это? — Артём отпустил ее лицо, достал айфон и включил запись.

Резкий отчаянный выдох выбил не только весь воздух из ее легких, но и слезы обиды из глаз. Кровь отхлынула от ее лица, задрожали губы. Оля почувствовала, как снова становится комком тугой боли, дрожащей от чужой несправедливости и подлости. Ради Лаврова Кира готова на всё. Неужели так любит? И возможно ей действительно стоит уйти с дороги? Горячая слеза сорвалась с ресниц и покатилась по щеке. Оля вздрогнула — теплые губы Артёма сию секунду собрали солёную влагу.

— Ты знаешь?.. — едва слышно прошептала она. — Откуда? А это… какой ужас. Что я ей сделала? — задала она себе вопрос, и мысленно же на него ответила.

Лавров слегка склонил голову набок.

— Рассказывай, Оля, немедленно. Свою версию — дословно, подробно. Иначе сидеть нам здесь до скончания века. И я не шучу, Медведева.

Она шмыгнула носом и попыталась вырваться из его рук, да только объятия стали крепче. Голос ее звучал глухо, иногда вообще пропадал. Но Оля чувствовала искреннюю поддержку Лаврова, и для нее это было неожиданно. Подняла на него глаза и закусила губу.

— Конфликт интересов, значит? — он вернул ей ее слова, не сумев сдержать широкую ухмылку. — Я тебе интересен?

— Отрицать — глупо и бессмысленно, — вырвалось у нее и, желая исправиться, она добавила, забубнив себе под нос: — Но впереди — тупик.

— Ты так думаешь? — вкрадчиво спросил Артём, приподнимая брови.

— Уверена.

— То есть ты приняла слова Киры на свой счет?

Оля подвисла. Лавров прав — приняла. Посмотрела на ситуацию с другой стороны, и ее вера в нормальное общение с людьми разного круга покачнулась. Она снова вернулась на исходную — каждый должен жить и общаться только с себе равными. Им с Лавровым тоже пора вернуться каждому в свой мир.

— Просто все, что она говорила — так мерзко. Никогда… никогда я еще не чувствовала себя такой грязной. Может действительно все наше общение так и выглядит со стороны. А, Артём? — размышляла Оля, проигнорировав сильную дрожь, пробежавшую сквозь ее тело. — Скажи, ради чего такая, как я, может находиться при таком, как ты? Ради денег, разумеется. А чем таким, как ты могут заплатить такие, как я? Услугами разного характера… интимного там… Да?

Лавров рассвирепел не на шутку, аж вены на шее вздулись от бешенства. Если рассказ Сани были сравним с пощечиной, то рассуждения Медведевой, уверовавшей в непогрешимость и безнаказанность Киры, как удар под дых. Девчонка загрузилась по полной программе, и теперь явно прокручивает в мозгу все пакости, которые он и сам ей сделал. Провела параллели, сделала нужные выводы и готова прекратить общение. Стоило представить мир без Ольги, без ее улыбки, ее голоса и лукавых искорок в глазах, Артём кожей ощутил боль. Она проползла во все его органы, скрутила их в невыносимом спазме, запрещая им нормально функционировать.

А что до Киры и ее гадких предположений — такой омерзительный вариант отношений с Олей Артёмом даже не рассматривался. Медведева же — человек, ради которого он готов был… А на что он был готов ради нее? Артём призадумался всего на секунду. Да уже на всё! Теперь эта необычная девушка сидит рядом с ним, дрожит от нанесенного ей оскорбления и будто ядом проникается мнением тех, кто и мизинца ее не стоит. Идиотка клиническая! Удивительно, почему сразу на хрен не послала? Хотя, попытка все же была, когда она нацарапала то нелепое сообщение в тот злосчастный день.

— А с каких пор тебе не наплевать на чье бы то ни было мнение? Особенно тех, кто не стоит ни единой твоей слезинки, а? — сказал Артём уже у самых губ девушки.

— Лавров, отпусти меня! — она чуть не задохнулась от нахлынувших чувств.

Хотелось простого тепла, и поплакаться на груди надежного, верного человека. Но Олю точило сомнение: был ли Лавров тем самым надежным и верным? Можно ли было ему доверить свои горести? Сбагрить все свои проблемы. Последнее время показало — да. Так чувствовало сердце Оли. Но ведь сердце — оно глупое. Влюбчивое. Необъективное.

А тут еще он так прижал ее к себе, что она боялась дышать, иначе он всей своей широкой грудью ощутит втиснувшуюся в него ее грудь.

— Не пущу, пока не дашь слово, что возьмешь себя в руки и выбросишь Киру из головы.

— Пусти! Мне неудобно, — просипела она сорвавшимся голосом, упираясь ладонями в его плечи. Ну и силища у Лаврова! Ему ничего не стоит переломить ее как тростинку.

— Слово, Медведева, — потребовал он, приближая лицо.

— Даю… даю тебе слово, что приду в норму. Отпусти!

— Не-а, — покачал он головой и замер, изучая ее лицо.

Он смотрел, а Оле казалось, будто одним взглядом он касался ее кожи, гладил, ласкал. Стоило Ольге вновь предпринять попытку оттолкнуться от его корпуса, как хватка мажора становилась подобной удаву — чем больше она трепыхалась, тем сильнее он сдавливал ее.

— Тогда чего тебе надо?

— А что ты ждешь от меня, Оля? — улыбнулся он. — Чтобы я озвучил тебе условия, при которых будут строиться наши дальнейшие отношения?

Ее пальцы напряженно впились в его плечи.

— Нету никаких отношений.

— Тогда какие проблемы? Значит, и условий никаких быть не может. Идёт?

Он чувствовал, как от напряжения дрожали ее руки, пока она упорно старалась отстраниться от него. Пока сопротивлялась притяжению, которое толкало их друг к другу. И все же, набравшись храбрости, выдала: