Подвинув в мою сторону очередную чашку, Чан вновь насладился ароматом, а потом вкусом только что приготовленного чая. Я проделал тоже самое.

– Тимофей, сегодня вечером ты увидишься со своей сестрой. Тебя проводят.

– Спасибо, Шунь. Признаться, я не верил, что она осталась жива. И тем более не мог предположить такой судьбы у неё. Извини за вопрос, но что ждёт её, как вдову брата. Я краем уха слышал, что в Китае многие вдовы кончают жизнь самоубийством.

– Да, есть такой обычай. Многие жёны не желают расставаться со своим погибшим мужем, но это в основном в аристократических семьях, – Чан сделал ещё один глоток и поставил чашку на стол. Немного помолчал, как бы раздумывая говорить или нет, а потом продолжил. – Куифен хотела уйти из жизни вслед за Киангу, но я запретил, пообещав, что не буду требовать от неё повторного замужества и позволю воспитывать детей.

Я удивлённо посмотрел на Чан Шуня. Заметив мой невысказанный вопрос, губернатор продолжил.

– Очень многие, чтобы избавиться от лишних ртов, стараются выдать вдову повторно замуж. В основном это происходит у бедняков, находящихся в тяжелом финансовом положении. Им, действительно, тяжело прокормить лишние рты. Хотя, такое встречается и в семьях, где присутствует достаток и даже в среде аристократов, но там больше вопрос касается наследования. В случае Куифен всё по-другому. Нам с женой Будда не дал детей, поэтому дети моего брата будут для нас с женой, как родные, но и твоя сестра Алёона, – коверкая имя, произнёс Чан, – давно стала для нашей семьи родной. Чтобы не случилось, я сделаю всё, чтобы она и дети не знали горя. Тем более других наследников, кроме сыновей Киангу, у меня нет.

«Вернее всего, это самый оптимальный вариант. Если даже я её вместе с детьми переправлю в своё имение, то не уверен, что сделаю их жизнь лучше. Здесь она официальная вдова брата генерал-губернатора провинции, а дети его наследники. В России она и дети никто», – успел подумать я про себя, слушая Чана, пока тот не задал мне вопрос.

– Что Вы на это скажете, шуурин?

Я улыбнулся от этого «шуурина» и искренне ответил:

– Большое спасибо за всё, господин генерал-губернатор.

На этот раз Чан Шунь не стал меня поправлять.

– Тогда до вечера, – произнёс мой неожиданный деверь, вставая и показывая, что семейная аудиенция закончена.

Вечером состоялась моя встреча с сестрой. Чан поприсутствовал за одним с нами столом минут пять, а потом покинул помещение, оставив наедине.

«Наедине-то, наедине, но уши кто-то будет греть стопроцентно. У маньчжур система подслушивания и подглядывания во дворцах во все времена была на высоте, – думал я, глядя в спину дзяньдзюня, покидающего комнату. – Значит, надо будет подкинуть генерал-губернатору „информацию к размышлению“, как заявлял голос за кадром в кинофильме „Семнадцать мгновений весны“».

– До сих пор не вериться, что ты мой брат, и ты здесь, – с заметным акцентом и, подбирая слова, нежно произнесла Алёна-Куифен. – Я когда тебя увидела в саду, подумала, что это отец идёт. Именно таким его запомнила.

Глаза сестрёнки наполнились слезами.

– Он с мамой успел много хунхузов убить, пока их не зарубили. Я пыталась спрятаться под шкурами в санях, но меня нашли и увезли с собой. А потом Киангу, – когда Алёна произнесла имя мужа, её лицо озарилось светлой и грустной улыбкой, – разгромил лагерь этих разбойников, которые захватили меня. Привёз сюда во дворец. Сначала была служанкой, а когда мне исполнилось шестнадцать, то стала наложницей у Киангу. Родила ему троих сыновей. А после того, как при родах умерла его уже вторая официальная жена, господин Чан Шунь разрешил нам пожениться.

– Тебе хорошо жилось эти годы? – спросил я, чтоб что-нибудь спросить, так как, если честно, совсем не знал о чём говорить с этой красивой женщиной, как две капли воды похожей лицом на меня.

– Пока была служанкой, то не очень. Работы было много. Да и чужой я была для всех. Языка не знала. Но меня не обижали, так как Киангу сразу показал, что относится ко мне по-особенному. Меня даже читать и писать учили, причём часто это делал мой будущий муж. Наверно смешно было смотреть со стороны на такую заботу двадцатилетнего мужчины к десятилетней соплюшке из иноверцев, – Алёнка, снова грустно улыбнулась. – Наложницей жилось значительно лучше. А когда родила первого сына, Киангу меня буквально на руках начал носить. Всё было хорошего, пока моего мужа не убили эти фанатики и предатели-солдаты.

– Алёна, а ты бы хотела вернуться домой в станицу? Или мне наша Государыня большое имение под Гатчиной подарила. Могу тебя туда с детьми перевезти.

– Нет, Тимофей, мой дом теперь здесь. Куда я от детей. Господин Чан Шунь своих племянников не отпустит никуда от себя. Если только силой попытаться увезти. Только кому от этого лучше будет. Чан Шунь уже мне сказал, что они будут его наследниками, а кем они будут там. Да и кто их примет полукровок. А здесь они дома. Нет, я никуда не поеду. Хотя, на станицу хоть одним глазком посмотреть хочется, – сестрёнка улыбнулась и на этот раз мечтательно. – Могилам родителей, деда с бабкой поклониться.

– Закончится эта война и я, думаю, господин Чан не откажет отпустить тебя на некоторое время хотя бы в станицу. Если я буду здесь ещё служить, то сам провожу тебя, а если нет, то помнишь Ромку Селевёрстова, которого ещё Лисом дразнили?

– Помню, – Алёна-Куифен рассмеялась. – Я его один раз крапивой отстегала, когда он меня поцеловать хотел. Нам тогда лет по девять было.

– Теперь-то его так просто не отстегаешь. Он у нас хорунжий. За бой на Колушаньских высотах представлен к ордену Святого Георгия четвёртой степени. Так что скоро тоже потомственным дворянином станет, – я со значительной миной на лице поднял указательный палец вверх. – Вот он тебя, если меня отзовут из командировки в столицу, и проводит до станицы. Я постараюсь договориться с командованием.

– Не знаю, может быть, деверь и разрешит. Но пока об этом говорить рано. Господин Чан сказал, что сейчас даже не позволит тебе увидеться с племянниками. А то те по-детски могут рассказать эту информацию не тому, кому надо. Жалко, конечно, что всё так сложилось, – Алёнка глубоко вздохнула, потом улыбнулась и попросила. – Лучше расскажи, как ты жил все эти годы.

Раз просят, надо рассказать. Моё повествование заняло времени значительно больше, чем у сестры, так как она меня постоянно перебивала, уточная информацию про то или иное событие, а также по личностям. Про братов и их семьи пришлось рассказывать подробно, все они являлись когда-то её товарищами по играм. Подробно рассказал про школу для казачат, Золотого Лю, красных волков, спасение цесаревича, учебу в юнкерском училище, награждение императорской четой, про имение под Гатчиной, службу в личной охране Великого князя Николая Александровича, мою поездку за принцессой Орлеанской в Англию, бои с хунхузами на Амуре, учебу в Академии. Пускай слушают, да записывают. Надо же было дать понять моему деверю, что шурин-то у него со связями.

Про то, что являюсь акционером завода по производству ручных пулемётов и соавтором с генералом-майором Мадсеном тоже заострил внимание. А что, с Китаем мы в ближайшее время после китайского похода воевать не будем, вернее всего, а нам с Вильгельмом Германом Олафом Мадсеном рынок сбыта нужен. И Китай, как сегмент этого рынка, был бы таким хорошим куском пирога.

Нашу беседу-рассказ прервала служанка, которая вошла в комнату и, низко поклонившись, сообщила Куифен, что её ждут в детских покоях. Сестра послушно встала и перевела для меня сказанное служанкой, хотя я итак почти полностью понял её.

– Жалко, что так мало поговорили. Но я надеюсь, что мы ещё встретимся, брат, – произнесла Алёна, после чего, сделав ко мне шаг, нежно поцеловала в щёку.

– Я тоже надеюсь, что мы в Гирине пробудем ещё какое-то время, и нам удастся увидеться. Но если не получится, то знай, я очень рад, что ты осталась жива и у тебя всё хорошо. Также знай, что у тебя есть на этом белом свете человек с родной кровью, который тебя очень любит и сделает всё возможное, чтобы ты была счастлива, – произнеся эти слова, я поцеловал сестрёнку в обе щеки. Та погладила меня по щекам и со слезами на глазах вышла из комнаты.