Не успела Алёна-Куифен со служанкой выйти из комнаты, как на пороге появился переводчик дзяньдзюня, проводивший меня до отведённого для русских офицеров места пребывания.

Вообще ситуация в Гирине складывалась странной. Вроде бы город и капитулировал. В нём стоял русский гарнизон из подразделений отряда генерала Ренненкампфа. Захваченные огромные трофеи уже стали вывозить под охраной в Харбин, а оттуда в Хабаровск. В казармах было размещено полторы тысячи китайцев, назначенных быть пленными. Их даже никто не охранял. Русские патрули следили за порядком в городе, но ощущения того, что город сдался захватчикам – не было. В отличие от Цицикара Гирин продолжал жить своей жизнью. Работали все учреждения, рынки, ресторан и театр.

Самое интересное, что со стороны жителей города не наблюдалось какой-либо ненависти к «русским оккупантам». Про самоубийство чиновников, тоже слышно не было. Всё это настраивало на благодушный лад, и вопрос, что где-то на просторах провинции затерялось два корпуса прекрасно обученных китайских войск, как-то не возникал. Наш отряд будто бы находился в оазисе спокойствия.

На следующий день в штаб нашего отряда около полудня вновь явился личный переводчика Чан Шуня и попросил генерала и меня срочно прибыть к дзяньдзюню, так как тот имеет очень интересные новости, касающиеся в первую очередь нас. Заинтригованные отправились то ли на приём, то ли на дружескую беседу.

Генерал-губернатор встретил нас в одной из комнат своего дворца, где мы ещё ни разу не были. Пригласив нас сесть за чайный столик, лично разлил чай по чашкам, соблюдая все традиции чайной церемонии, и только после этого напряженно произнёс:

– Господа, я вас пригласил, чтобы сообщить неприятное для вас, как подданных Российской империи, известие. Ваш император, вместе с императрицей и сыном Георгием тяжело заболели брюшным тифом в Ливадийском дворце.

– Это точно?! – напряжённо спросил Ренненкампф.

– А наследник с женой и детьми? Они тоже должны были быть в Ливадии! – это уже спросил я.

– Эти сведения мне сообщил по телеграфу Юань Шикай. Про цесаревича Николая и его семью в телеграмме ничего не было. Я уже отдал через телеграф распоряжение на пост в Яньцзи, до которого ещё не дошёл отряд генерала Айгунова. В течение суток они должны будут разузнать все сведения по этой информации в Хунчуне, захваченном вашими войсками и сообщить мне. Думаю, эту новость будут обсуждать ваши офицеры и солдаты, – лицо дзяньдзюня, когда он произносил эти слова, было непроницаемым.

– Брюшной тиф – это очень серьёзно, Тимофей Васильевич? Вы со своим другом Бутягиным много общаетесь. Может он что-нибудь рассказывал об этой болезни, – поинтересовался Павел Карлович.

– Ваше превосходительство, это «Афинская чума», от которой умерло больше четверти жителей Афин, не помню в каком году до нашей эры. Из-за этого Эллада потеряла своё прежнее могущество. Сейчас смертность поменьше, но как таковых лекарств, дающих стопроцентное излечение, нет. А у Великого князя Георгия со здоровьем и так большие проблемы. Будем надеяться, что врач Государя и его семьи лейб-хирург Гирш в Ливадии. А ещё больше надеюсь, что там же лейб-медик Боткин Сергей Сергеевич, старший сын покойного Сергея Петровича Боткина, – ответил я, думая про себя, что с пенициллином Бутягина нам в Ливадию никак не поспеть.

– И чем же так хорош Сергей Сергеевич? – поинтересовался Ренненкампф.

– Четыре года назад он был избран профессором по вновь учреждённой кафедре бактериологии и заразных болезней. Кроме того, в девяносто восьмом году назначен ординарным профессором академической терапевтической клиники, которой ранее руководил его отец. Если кто и сможет оказать грамотную и профессиональную помощь императору и его семье, так это только он.

– Всё настолько серьёзно, господин капитан? – не меняя выражения лица, поинтересовался Чан Шунь.

– Да, господин генерал-губернатор. Это очень серьезное заболевание с большим количеством смертных случаев. И этой болезни всё равно кто перед ней, бедняк или император, – терзаемый нехорошими предчувствиями, произнёс я.

– Это всё, что я хотел вам сообщить. А теперь выпейте чаю. Поверьте, пара небольших чашек этого напитка позволят смирить ваши мысли, а душа вновь обретёт гармонию, – чуть улыбнувшись, произнёс Чан, беря в руки чашку с чаем и делая глоток.

Не знаю, обрел ли гармонию души мой деверь, но мы с генералом пришли в штаб отряда отнюдь не в спокойном состоянии.

«Смерть императора во время войны, пусть и на задворках империи – это то, что меньше всего можно было бы сейчас пожелать для России. А если учесть, что в этой войне против Китая кроме Российской империи участвует ещё семь государств, и очень скоро придётся делить результаты победы, то смерть Александра III – это полная ж… мягче и не скажешь. Одно дело император и его слова: „Пока русский царь удит рыбу, Европа может подождать“. И новый император Николай II. Здесь он несколько покруче, чем в моём времени-пространстве. По воронам, кошкам и собакам не стреляет, но всё также любит семью и в её кругу проводит куда больше времени, чем занимаясь государственными делами. Вот и получается – несколько покруче», – такие мысли крутились в голове, пока обедал вместе с другими офицерами штаба, горячо обсуждавших новость, сообщённую командиром отряда.

После обеда не выдержал, пошёл в лазарет, который ещё вчера расположился в городе. Нашёл Бутягина и попросил его прогуляться, чтобы поговорить без лишних ушей. С генералом Ренненкампфом решили, что пока не будем ни до кого доводить о болезни императора и членов его семьи, но из-за сильного беспокойства, мне захотелось получить более подробную информацию о брюшном тифе от специалиста.

Как оказалось, такая мысль пришла в голову не только мне. Не успели мы выйти с Павлом Васильевичем за пределы лазарета, как в воротах нас встретил адъютант Ренненкампфа корнет Савицкий, передавший доктору просьбу, посетить Павла Карловича для беседы. Зашли к генералу вместе. В течении двадцати минут я вместе с генералом прослушал грамотную лекцию Бутягина о брюшном тифе, истории его исследования, эпидемиях, симптомах болезни, способах её лечения, а также о всеобщей безграмотности, включая представителей аристократии, из-за чего не соблюдаются простейшие санитарно-гигиенические правила, позволяющие избежать этого заболевания.

Поблагодарив доктора и отпустив его, меня Павел Карлович попросил остаться.

– Тимофей Васильевич, как Вы думаете, генерал-губернатор Чан не врёт про заболевание Государя Императора? – задал вопрос Ренненкампф, едва за Бутягиным закрылась дверь.

– Ваше превосходительство, если бы господин Чан хотел нам навредить, он мог бы с нами легко расправиться ещё два дня назад, когда мы полностью были в его руках. Мне показалось, что Чан Шунь сам сильно расстроен этим известием. Подождём до завтра. Может что-то прояснится, – я неопределённо пожал плечами. – К сожалению, мы отрезаны от телеграфной связи с командованием. А пока летучая почта доберётся до Харбина?! Тем более мы не знаем, где сейчас отряд генерала Сахарова. Хоть у моего неожиданного деверя спрашивай.

– Да, Тимофей Васильевич, я тоже отметил высокую информированность генерал-губернатора, и то, как у него налажена разведка. Получить в течение суток информацию из захваченного нашими войсками города – это дорогого стоит. – Кстати, сколько от Яньцзи до Хуньчуня вёрст?

– Более ста, Ваше превосходительство.

– Удивительные у губернатора солдаты! За сутки проскакать двести вёрст, да ещё нужную информацию разведать. Что на это скажите, господин капитан?!

– Думаю, голубиная почта, Ваше превосходительство. Либо телеграфная линия между Хуньчунем и Яньцзи не нарушена, и на телеграфе в Хуньчуне люди губернатора имеют доступ к аппарату связи. Другого объяснения я не вижу.

– Будем надеяться, что это голубиная почта, а не телеграф, и завтра она нам принесёт положительные сведения. А пока продолжаем выполнять свои обязанности.