Взяли другой «Мерседес», старенький чёрный и не такой пафосный. Назвали водителю адрес, прочитали по бумажке, и тот через полчаса, поплутав по кривым улочкам, привёз к небольшому одноэтажному особнячку.

– Как этот район называется? – поинтересовался Брехт у шофёра, когда расплачивался.

– Бабельсберг. Приехали, и не знаете куда?! – фыркнул таксист, хлопнул дверью и укатил, чихая выхлопом чёрным.

Бабельсберг. Что-то знакомое, какие-то ассоциации. Твою же налево! По книге Штирлиц жил в Бабельсберге. Точнее не сам Штирлиц, что-то Брехт не помнил есть ли у него другое жильё, но вот господин Бользен, он же советский разведчик полковник Исаев, точно жил в этом районе Берлина. Особнячок только был двухэтажный и с эркером. Побродить, что ли вечерком, попытаться найти Штирлица. Подсказать чего тёзке. Шутка юмора.

В доме было холодно, не топлено и стоял запах непонятный. Словно тысячи людей всё время курили внутри дома, такой запах табака, плесени, затхлости. Противно. И это вместо экскурсий к медногрудой Беролине.

Проветрили, ещё выхолодив дом. В коттеджике, как и у господина Бользена есть камин, вечером можно испечь картошки и спеть про себя песню, как Штирлиц, нет, другую. Про коня. Камин затопили. Дым повалил внутрь, но потом всё же чего-то ухнуло в трубе и дело наладилось. Только вот тепла от того камина, чуть. Это если сидеть рядом, то лучистая энергия от пламени до тебя доберётся. А если не сидеть, то в этой-то комнате с камином холодно, а в двух соседних просто дубак. На счастье, в доме есть ещё одна печка, на кухне. Там все и сидели, пока не сморило. Готовили еду. Пацаны не умеют, пришлось Брехту картошку жарить. Ещё хлеб с яйцами пожарил. Не то что в ресторане в Бельгии, но съели.

Весь следующий день продолжали мёрзнуть. Опять сидели на кухне. Не бездельничали. Весь день учили немецкий, ну, Брехт не учил, а учительствовал. Пацанам всякие фразы придумывал, что могут понадобиться. Ну, «Как пройти в библиотеку». Или «Не знаете, сколько сейчас градусов выше нуля». На обед Иван Яковлевич пацанам сделал борщ, правда, без мяса на мозговой косточке. Покрошили туда для навара сосисок. Другой вкус. Так себе.

Вечером, опять яичницу сделал. Так растолстеют за время сидения без движения. Лёжа в холодной кровати, Брехт в десятый раз себе мысленного пендаля дал, чистоплюй, типа, хренов, забирать нужно было из отеля «Берлин» халат, не обеднели бы колбасники. Ну, и хватились бы, вряд ли стали полицию вызывать. А искать кого? Был испанский поданный Брехт, а стал истинный ариец Отто фон Штиглиц.

На этот день был запланирован поход в антикварный магазин. Герр Шульц должен был разобраться с их монетами и выплатить оставшиеся пятнадцать тысяч рейхсмарок. У немцев не так давно появилась банкнота тысячного достоинства. Коричневые невзрачные, с одной стороны какая-то баба голая с мужиком, тоже голым, сидят, с другой – портрет кучерявого немца. Ни ума у дойчей, ни фантазии. Так именно в этих некрасивых банкнотах коричневых Пауль и рассчитался. Тонюсенькая пачечка. Даже не верится, что груду золота поменяли на пятнадцать невзрачных бумажек.

Ну, теперь деньги есть, можно и о съёме квартиры подумать. И о «Мерседесе» мечты. Иван Яковлевич и начал деньги тратить, прямо не отходя от кассы. Красивые чайные тройки были у Пауля в антикварном магазинчике его. Отдавал совсем дёшево. Не комплект. Бывшие хозяева одну чашку расколотили и два маленьких блюдечка. Иван Яковлевич только обрадовался. Такие пафосные золотом расписанные чашки за копейки. Их-то всего трое. А то два дня пили чай из стаканов, что полиция оставила в доме. Так их сначала ещё прокипятили. Чёрт знает, кто там из них пил. Может человек сифилисом или туберкулёзом болел.

– Герр Шульц, а вилок и ложек нет?

– Совсем не дорого есть разукомплектованный набор. Берёте. На двенадцать персон был. Теперь полных только пять.

– Возьму, – так настоящим берлинцем можно стать. Вилки есть, мечта о покупке «Мерседеса» тоже есть. А завтра и паспорт будет.

Карл Энгельгардт пришёл после обеда какой-то всклокоченный. Выдал паспорта, отказался и от чая, и от кофе, и даже от пива со шнапсом.

– Дела. Тороплюсь. Даже сильно тороплюсь. Давайте так, я узнал, где живут оба генерала. Один ваш сосед. Манштейн живёт с семьёй здесь же в Бабельсберге. Через несколько улиц отсюда, ближе к лесу. А генерал-лейтенант Гудериан тоже живёт в своём доме, но в другом пригороде Берлина. Называется район Панков. Это на юго-западе Берлина. Он живёт на Эльза-Брэндштрём-штрассе (Elsa-Brändström-Straße). Прямо рядом стоит Евангелическая церковь надежды «Хоффнунгскирхе», если поедете на такси, можно назвать её, как место прибытия.

– Странное название – Панков, какое-то не немецкое, – Брехт записал всё это в блокнотик.

– Деревня Панков была основана вендами, жителями славянского происхождения, по берегам речки Панке. Это приток реки Шпрее. По-славянски речка называлась Паниква (Panikwa), то есть, бурлящая водоворотами.

– Паниква? Это точно славянский язык?

– Так написано в путеводителе. Я тоже не знаток славянских диалектов. Иван Яковлевич, у меня проблемы на работе, я пойду. Как освобожусь …

– Может, помощь нужна? – дёрнул кто-то Брехта за язык. – Мы же теперь одна команда.

– Помощь?! – криминальдиректор кисло улыбнулся. У нас … У меня неприятности с одними … Ну, тут банда, что ли, есть. Они организовали несколько подпольных домов терпимости, грабят мелкие магазинчики. Долго мы на них выйти не могли, а тут они удачно подставились, подрались в ресторане. Удалось арестовать. Вот тут-то неприятности и начались. Последовал приказ от самого Кальтенбруннера бандитов отпустить, а да, и не «бандитов», а членов НСДАП (Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei NSDAP). Отпустили и бандиты совсем обнаглели (Брехт бы сказал, что «берега потеряли»), стали угрожать нам и даже нашим семьям. Оказались, эти двое какими-то лидерами, там у нацистов. Теперь не понятно, как и выходить из всей этой ситуации, – Энгельгардт рассказывал сбивчиво, быстро. Чувствовалось, что у товарища это всё внутри накопилось, и он с радостью выплеснул всё это на Брехта.

– Да, этого спускать нельзя. Стоп. А вы, герр криминальдиректор, не знаете, их верхушка в каком-нибудь пабе не зависает по вечерам? – вспомнил Брехт пивнушку в Мюнхене, куда на экскурсию их водили, и где Гитлер свои речи толкал. Как он там назывался? Что-то про двор? Точно! Хофбройхаус (Hofbräuhaus, «Придворная пивоварня»).

– Зависает? Что это значит? – округлил глаза Карл. Кораллы, наверное, украл у Клары.

– Зависает. Новое слово у нас, означает – сидят, проводят время, – даже у немцев приходится выкручиваться. То-то Светлов на него всё подозрительнее смотрит. Анахронист хренов!

– Конечно, они каждый вечер собираются в пабе «Райх», это в районе Бланкенбур, недалеко от центра. А что?

– Добудете несколько гранат, – Ну, выгнали же Брехта за жестокость из Ада.

– Но там бывают и обычные люди, официанты, бармен.

– Товарищ Энгельгардт, тьфу, герр Энгельгардт, вам кого больше жалко – бармена, наверное, такого же нациста или свою семью и семьи своих людей. Завтра чтобы было у меня шесть гранат. Всё, прения окончены. Вы майор, я полковник, к тому же бригадой командовал, по-вашему, по-царски – бригадир, по-нашему комбриг. Почти генерал. Завтра нужны шесть гранат Stielhandgranate или по-другому M-24. Достанете?

Карл Энгельгардт закрыл глаза, очевидно просчитывая результат акции, вернее, последствия акции. Для себя и своих людей. Потом улыбнулся и, подняв палец, сообщил.