— Вы не можете себе этого позволить, сэр, — напомнил слуга. — У вас на счету каждый пенс, вы обязаны экономить, чтобы оплатить содержание мисс…

Джастин прервал его жестом руки. Если бы у Пышки были уши, ящерица наверняка бы их навострила, а Пенфелд поспешно захлопнул рот и занялся своими подтяжками. «Любопытно, о какой мисс идет речь? — задумалась Эмили. — Небось шлюха из Окленда? Или жадная любовница с голубыми глазами и безупречно белым телом?» Трудно предположить, что огромное состояние Джастина целиком уходит на содержание дочери погибшего компаньона, судя по мизерным суммам, которые получала мисс Винтерс. Скорее всего где-то в Новой Зеландии живет красотка, способная выкачать из него всю наличность. Вполне можно допустить, что у него на стороне спрятаны ненасытная требовательная содержанка и минимум пятеро сопливых, вечно орущих детей. Так ему и надо! Он заслужил такую долю после случившегося с его товарищами. Одно непонятно: куда подевался аппетит? Ведь только что у нее сводило живот от голода.

Тарелки разделили судьбу чайного сервиза, и еду пришлось подавать на пальмовых листьях. Джастин присел у своей постели и принялся фантазировать:

— Не горюй, Пенфелд. Представь себе, что перед нами изящная веджвудская посуда и сверкающие бокалы из знаменитого уотерфордского хрусталя, а рядом с приборами высятся крахмальные белоснежные салфетки, подобно белым шапкам на вершинах Альп.

— Только такой самонадеянный болван, как я, мог надеяться, что удастся сохранить уголок цивилизации в этой бездушной пустыне, только я, глупый, верил, что среди этой дикости можно жить в условиях, достойных представителей великой Британской империи, — горестно бил себя в грудь безутешный слуга.

Джастин хотел было возразить, но Эмили подала знак, чтобы он не мешал Пенфелду излить душу. Его причитания прервал пронзительный вопль за стенами хижины. В окно просунулась длинная загорелая нога, а за ней последовала татуированная рука с бутылкой рома.

— Приветствую вас, о благородные рыцари и прекрасная леди. Прошу принять мое скромное подношение. Надеюсь, оно не будет лишним на праздничном столе.

— Почему ты не научил Трини изъясняться простыми словами? — зло прошипела Эмили, глядя на Джастина. Она до сих пор не могла простить ему того, что сама придумала, — голубоглазой наложницы в окружении белокожих детишек с золотистыми глазами.

— Как это не научил? — притворно удивился Джастин. — Он знает все простые слова, но предпочитает выражать свои мысли так, чтобы мне польстить.

— Теперь понятно, почему он так важничает.

Джастин хмуро взглянул на девушку, за обе щеки уплетавшую оладьи, будто ничего важнее в жизни не было, принял у Трини бутылку и плеснул немного рома себе в чай. Эмили тоже потянулась было к рому, но Джастин отодвинул бутылку подальше. Смесь рома с нравом Эмили может оказаться взрывоопасной, и ему не хотелось оказаться вблизи, когда произойдет вспышка; жизнь дороже, не говоря уже о душевном спокойствии.

Трини присел рядом на корточки, и Эмили предложила ему отведать оладьи, предназначавшиеся Пенфелду. Возражения слуги она игнорировала — он ведь не людоед, а вот голод туземца следовало утолить как можно быстрее и любым способом. Трини проглотил оладьи, почти не прожевывая, облизнулся и выжидающе уставился на девушку. Она оглядела скудный стол в поисках съестного.

— Э-э, нет, мое останется при мне, — запротестовал Джастин, загораживая ладонью тарелку. — Можешь отдать свой ужин.

— Но мне же есть хочется, — жалобно заскулила Эмили.

Джастин неожиданно схватил ее за ногу, провел пальцем по щиколотке, от чего девушку бросило в жар, и весело спросил:

— Тебе никто не говорил, что у тебя удивительно аппетитные пальцы?

Эмили затаила дыхание, глядя на него, как кролик на удава, и настолько растерялась, что отдала Трини свою тарелку.

— О благородные и великодушные, вы позволили разделить с вами трапезу, — пророкотал сочным басом Трини. — В таком случае разрешите и мне внести свой скромный вклад в общее дело.

Он выпрыгнул в окно и вернулся с блюдом глазированного мяса. В нос ударил одуряющий аромат меда, корицы и пассифлоры, Эмили сглотнула набежавшую слюну. Не терпелось впиться зубами в аппетитный кусок, но девушка вспомнила, что рассказывали о гастрономических пристрастиях туземцев, дернула Джастина за руку и тихо спросила:

— Что это? Пожалуйста, скажи, это не?..

— Не волнуйся, это самая обычная свинина, которую ты не раз едала в Англии, но приготовленная особым способом и у маори считается деликатесом.

Эмили облегченно вздохнула. Даже Пенфелд оживился при виде блюда с мясом и бутылки рома. За ужином и беседой время летело незаметно, подкрался вечер, и Пенфелд встал, чтобы зажечь керосиновую лампу, а Эмили откинулась спиной к стене, наблюдая за хозяином хижины. В противоположность своим соотечественникам, никогда не позволяющим себе жестикулировать во время застольной беседы, руки и пальцы, мимика лица Джастина — все принимало активное участие в разговоре. Потом он что-то сказал Трини на напевном языке маори, и туземец вновь скрылся за окном.

— Он появляется и исчезает с такой быстротой, что голова идет ходуном, — хмуро пожаловался Пенфелд, щедро плеснув из бутылки в раковину с чаем.

Трини вскоре вернулся и протянул Эмили сверток, запеленатый в кусок ситца.

— Это мне? — обрадовалась девушка.

— Для самой элегантной представительницы прекрасного пола, прекраснейшей из прекрасных, — торжественно провозгласил Трини.

— О чем это он? — удивилась Эмили.

— Он пытается описать твою внешность, — пояснил Джастин, с трудом сдерживая смех. — Он хочет сказать, что ты отлично выглядишь.

Джастин смотрел на Эмили с таким теплом, что можно было подумать, будто он разделяет точку зрения туземца. Девушка развернула сверток и обнаружила, что стала обладательницей юбки из плетеного льна и цветастого шарфа из тонкого ситца.

— Потрясающе! — воскликнула Эмили, любовно разглядывая юбку и поражаясь великолепной работе. — Большое спасибо, Трини, но я не могу принять твой подарок. Ты же сам видишь, что я тут натворила, да и сюртук Пенфелда теперь можно просто выбросить.

Слуга тут же предложил выпить за это и высоко поднял раковину, откуда тонкая струйка пролилась на его тщательно выглаженные брюки. Трини обменялся с Джастином несколькими фразами на языке маори и снова обратился к Эмили, на этот раз излагая свои мысли просто и доступно:

— Это твое, подарок от Трини. Пожалуйста, возьми, Эм.

«Как он меня назвал? Эм. Как здорово! И какая чудесная вещь! Не обноски с плеча слуги и не старое платье учительницы, а бесценный дар для Эм, мягкая плетеная льняная ткань, ласкающая кожу», — размышляла Эмили. Она обвела взглядом лица сидевших за ужином и подивилась тому, какими близкими и дорогими стали ей эти люди за столь короткое время. Джастин в ответ мягко улыбнулся. В знак благодарности Эмили протянула руку Трини, но чуть не отдернула в испуге, когда он прижал ее ладонь к губам.

— Благодарю тебя от всего сердца, Трини Те Вана, — с чувством сказала девушка.

Туземец приложился губами к ее руке, как завзятый лондонский ловелас, а потом Эмили удалилась с подарком в дальний конец хижины. Ей казалось, что Джастин слышит, как тихо потрескивают льдинки в ее некогда замерзшем сердце, начавшем постепенно оттаивать.

Джастин опрокинул в рот остатки рома из бутылки, ощутил, как по жилам растеклась обжигающая жидкость, и неспешно огляделся. Пенфелд тихо похрапывал во сне. Помнится, в последний раз он не стал разбавлять чай, а налил в раковину чистого рома, после чего отключился. Трини не спал. Туземец крутил над лампой часы на цепочке и завороженно наблюдал за плясавшими по стенам зайчиками света. Все плотно набили животы, крепко выпили, спиртного не осталось, и застольная беседа увяла.

Тяжко вздохнув, Джастин перевел взгляд на то место, к которому неизменно возвращался весь вечер, и снова увидел Эмили.

Согнув ногу и положив подбородок на колено, она, будто загипнотизированная, провожала глазами блики на стенах. Сквозь рваную дыру в сюртуке проглядывало белое плечо, усыпанное веснушками, в свете лампы шапка каштановых кудрей казалась окруженной ореолом, а лицо было повернуто в профиль, и невозможно было прочитать ее мысли.