— Ах ты, дрянь такая! Куда тебя, черт побери, занесло? Какого дьявола туда забралась? Сейчас же иди сюда, а то уши надеру!

Заслышав нечто подобное на лондонской улице, Джастин бы ухом не повел, но грубые слова произносил Кавири. Мелодичный голосок, сдобренный бранью, так резанул слух, что Джастин выронил корзину и обменялся изумленным взглядом с Пенфелдом. Не сговариваясь, они повернули к пляжу.

Кучка детишек перебирала фрукты, грудой сваленные у воды. Их предстояло помыть к предстоящим торжествам, и все были при деле. Только Кавири возвышался над согнутыми спинами, грозно глядя на сестру, а Дани подбоченилась и вдруг высунула язык. Ее поза показалась Джастину до боли знакомой. Смотреть с таким вызовом и дразниться могла лишь Эмили.

— Не дорос еще меня учить, подонок! — крикнула Дани. Джастин поморщился. Дети перебранивались, как уличные торговки в Лондоне, не стесняясь в выражениях. — Только попробуй тронь! Вот скажу Эмили, и она тебе уши надерет.

Джастин решил, что девочке не стоит затрудняться, и взял на себя почетную миссию.

— Эмили! — заорал он во весь голос.

— Чего изволите? — поинтересовалась несносная девчонка, вылезая из свежевырытой западни для крабов и стряхивая влажный песок с живота.

Дивное зрелище! Щеки разрумянились и пылают на полуденном солнце, влажные темные волосы растрепались и повисли мокрыми прядями, обрамляя веселую улыбку, в которой светятся доброта и готовность к новой проказе. В девушке было столько природного обаяния, что в первое мгновение Джастин не нашелся, что сказать, засмотрелся и забыл, что намерен был хорошенько ее отчитать. Его привел в чувство глухой стук корзин у моря.

— Дети! — воскликнул Джастин, указывая перстом на расшалившихся ребятишек. — Чему ты учишь детей?

— Королевскому английскому? — несмело предположила девушка, ковыряя ногой в песке.

— Осмелюсь заметить, что короли так не говорят. То, что я слышал, попахивает сточной канавой. Твоим ученикам не место при дворе. Они встретят понимание только в лондонском Ист-Энде у обитателей трущоб. Чего ты хочешь добиться? Пытаешься изгладить из их памяти все хорошее, чему я их научил?

Эмили продолжала ковырять ногой песок, она извлекла на свет крохотного краба и, казалось, созерцала его с неувядающим интересом.

— А ты когда-нибудь слышал из уст Дани законченную фразу? Ты обратил внимание, что она говорит по-английски обрывками? — тихо спросила девушка.

— Но эта ужасная сцена, которую я только что наблюдал, эти жуткие слова и выражения… — Джастин запнулся, почесал в затылке и был вынужден признать: — Впрочем, ты права, Дани еще не умеет связно излагать свои мысли по-английски.

Возможно, он бы еще что-то сказал, но его прервал звучный шлепок и ответный жалобный вой. Джастин недовольно поморщился.

— Ладно, постараюсь послужить им добрым примером, — пообещала Эмили, прошмыгнула мимо, сграбастала Кавири и Дани и для острастки обоим надрала уши. — Молчать, негодники, а то еще и по заднице достанется! — пригрозила она.

— Да, мэм, простите, мэм, мы больше не будем, — запищали в ответ хором малыши.

Губы Джастина дрогнули в улыбке, когда взгляд упал на аппетитный зад Эмили, но веселиться долго не пришлось.

— Эй, приятели, пошевеливайтесь! Чего развалились? Времени у нас в обрез, — подстегнул работающих густой бас.

— Нет, нет, только не это. Ты бы не посмела. Только не Трини, — простонал Джастин.

Эмили недоуменно пожала плечами, сделала вид, будто происходящее ее не касается, и спрыгнула в западню для крабов. Джастин расхохотался, случайно задел ногой корзину, и оттуда покатились в воду киви, на сбор которых он потратил все утро.

В тот вечер Эмили не вернулась домой к ужину, и Джастин отправился на поиски, оставив Пенфелда клевать носом за столом. Обычно пустынный пляж сейчас напоминал оживленную набережную в одном из курортных городов Англии. Многие туземцы решили не возвращаться в селение и предпочли остаться на берегу. Джастин переходил от костра к костру, вежливо улыбался знакомым, обменивался приветствиями и изо всех сил старался не подать виду, как ему одиноко и горько на душе.

Из густых зарослей послышался пронзительный крик киви-киви, промышлявшей съестное, и стало жалко бедную птицу, пугливую, неловкую и обреченную вечно топтать землю. Как бы она ни старалась, как бы ни тужилась, ей не суждено взлететь.

Издалека донеслась мелодия, перекрыв шум прибоя, и грусть как рукой сняло. Джастин ускорил шаги, ориентируясь на звук, хрустя песком под ногами.

В дальнем конце пляжа на фоне черного бархата ночного небосвода плясали яркие искры от большого костра. Джастин решил остаться незамеченным и присел на корточки у края светового круга.

Эмили собрала всех детей, выступая в роли курносого ангела среди голых херувимов, и дирижировала хором, которому мог бы позавидовать настоятель собора Святого Павла в Лондоне. Звонкие чистые голоса выводили мелодию самозабвенно, с таким вдохновением, что Джастин невольно усмехнулся, представив реакцию английских обывателей, если бы им довелось услышать, как аборигены Новой Зеландии исполняют песню о похождениях ветреной Мод с улицы Шрюсбери.

Уронив голову на ладони, Джастин глубоко задумался. Да, судьба сыграла с ним злую шутку. Всю жизнь он мечтал попасть в Вену, чтобы проникнуть в таинства музыки с помощью великих мастеров, но очутился на другом краю света и познал истинное звучание мелодии коленопреклоненный у ног простой девчонки.

Подняв глаза, он встретил устремленный в его сторону поверх детских голов взгляд Эмили и затаил дыхание. Хор сменил репертуар, и место разухабистой песни заняла печальная мелодия, всколыхнувшая воспоминания о лучших днях прежней жизни. В глазах Эмили читалось робкое приглашение. В эту минуту она была не ребенком, не ангелом, она стала женщиной, таившей обещание любви и ласки. Джастин почувствовал, что пора ослабить вожжи, дать себе волю.

Неужели прав Пенфелд, утверждая, будто его хозяин получает удовольствие, принося себя в жертву? Зачем терзаться и лишать себя возможности неземного счастья? Что мешает ему утонуть в объятиях Эмили? Засыпать, храня жар ее губ, и просыпаться по утрам, любуясь чудесным созданием, даром моря, прикорнувшим рядом. Какое наслаждение отдаться душой и телом падшему ангелу и погибнуть, сгорев в пламени собственных страстей!

Нет, нет, ни за что! «Одиночество — вот что мне требуется, — убеждал себя Джастин. — Нужно, чтобы все оставили меня в покое. Я прожил отшельником семь долгих лет на краю света с одной лишь целью — чтобы никто никогда не смотрел на меня так, как только что смотрела Эмили!..»

Решение принято. Джастин вскочил, холодно кивнул Эмили и растворился в темноте, унося с собой память о тени грусти, сменившей улыбку на лице девушки. Издалека доносился жалобный крик птицы киви-киви.

В день большого праздника племя Трини собралось на холме и в торжественном молчании наблюдало за тем, как вдоль морского побережья колышется и сверкает линия факелов. Джастин положил руки на плечи стоявшей перед ним Эмили, а она боялась вздохнуть, чтобы не спугнуть нежное чувство, расправившее крылья в ее душе. Девушка так давно не испытывала ничего подобного, что забыла, до чего приятно ощущать прикосновение дорогого человека. Наверное, она была счастлива в эти минуты, сердце трепетало радостью и пело, как праздничный перезвон церковных колоколов на легком ветру.

Неожиданно возникла песня и полилась могучей рекой, заполонив все вокруг. Чудесная мелодия будто повисла в воздухе светлым лучом, прорезав ночную мглу. Джастин отдался на волю музыке, а Эмили склонила голову на его плечо и поплыла в неведомом танце, слившись воедино с темноголовым красавцем и поглотившей их ночью.

Гости рассыпались по пляжу, внимая приветственной песне в благоговейном молчании. Как только смолкли голоса, Джастин тихо шепнул ей на ухо:

— Только не аплодируй, а то начнется война.

За минутой полной тишины последовал взрыв криков и веселья. Ни один самый состоятельный лорд при дворе английского короля не мог бы позволить себе столь расточительной щедрости, с какой приняли маори своих друзей. Им были оказаны воистину королевские знаки внимания.