– Вот, – сказала она. – Если не ошибаюсь, ваш тариф.

Ни слова не сказав, Примо повернулся спиной и взялся за весло. Ванде почудилось, что ее слова шлепнулись в воду.

Чтобы как-то отвлечься от неудачного расставания, Ванда позвонила отцу. Она рассказала ему о Примо. Ведь отец ничего не желал ей так, как появления мужчины в ее жизни. Но в этот раз реакция оказалась совсем иной.

– Гондольер? – удивленно переспросил отец. – Боже мой, ужас какой, Вандуция! Ты же не какаянибудь американка, не туристка. Или ты мне скажешь, что он, мол, не такой, как все?

– Между прочим, это так и есть, – ответила Ванда и положила трубку.

Убеждать его смысла не было.

В плохом настроении она вошла в салон и поняла, что лифтинг продолжает быть темой дня. Теперь Радомир зациклился на этом. Каждый день он говорил о пластических операциях. Он обожал узнавать и обсуждать новейшие методики и технологии.

Лазерный лифтинг – за и против. Золотые нити в шею – да или нет?

Бывали дни, когда Палаццо Дарио превращался в проходной двор. Без конца кто-то входил и выходил, неожиданно открывалась дверь, сдвигались стулья. Ванда уже ждала, что из шкафов начнут выпадать мужчины, а женщины, застигнутые врасплох, кричать «О Боже, мой муж!». Посетители являлись и исчезали, Радомир же сидел в центре их круговорота, как паук в своей сети. Мужчинам полагалось быть молодыми и красивыми, женщинам полагалось иметь молодых и красивых сыновей. Или самим быть богатыми. Или и то и другое. Желанным гостем бывал каждый, транзитом следовавший через Венецию. В этой актерской труппе под руководством Радомира была одна дама – специалист по истории искусств с гладким лицом, напоминающим улитку. Ванда ее не переносила. И еще советница Радомира по налогам, которая присутствовала в доме как-то незримо и обнаруживала это свое незаметное пребывание среди гостей, бесконечно приводя в порядок заполнявшиеся пепельницы. В кругу гостей появлялись молодые поэты. Все время разные – из Венеции, из Парижа, и всегда находили дорогу к Радомиру. Немногим избранным он давал уроки французского, рисования или этикета. Сюда приходила и одна аристократка, подорвавшая здоровье на том, что организовывала экскурсии для американцев по палаццо своих подруг. Бывало, в этом обществе всплывал студент-архитектор, похожий, по мнению Ванды, на смятую простыню. И конечно, всегда здесь был архитектор Кристиано Фабрис, друг дома с тех пор, как в качестве посредника помог Радомиру купить Палаццо Дарио. Ванда считала, что он чересчур усердствовал. Он закатывался смехом прежде, чем Радомир успевал закончить начатый анекдот.

– После этих процедур многие выглядят еще старше, чем раньше, – говорила аристократка.

– Миланка, которая живет в доме Д'Аннунцио, casetta rossa – это, кажется, ее третий или четвертый дом? – пошла к одному из этих новых пластических хирургов, Madonna, теперь на нее страшно смотреть!

– Это всего лишь пример того, что во всем нужна мера, и лифтинг надо делать понемногу, – сказал Радомир. – Сначала убрать двойной подбородок, потом мешки под глазами, без общего наркоза!

– Вы слышали о журналистке Камилле Церне? – прошептала советница по налогам.

– Да-да. Знаю. «Corriere della Sera»63, – сказал Радомир. – Она легла под общим наркозом, притом что ей уже, пожалуй, семьдесят! В семьдесят под общий наркоз! Ей переборщили дозу, и теперь она не может писать, да и вообще не появляется. Не хочу сказать, что она свихнулась, но явно она не та, что раньше! Oddio!64 В таких вещах надо быть осторожным! Veramente!65 Это опасно! Нельзя же туда ходить как на службу и с утра до вечера расправлять морщины!

Специалистка по истории культуры провела рукой по своему улиточному липу.

– Никогда бы не сказала даже лучшей подруге, кто мой пластический хирург. Советовать нельзя никому. Это слишком большая ответственность. А вообще все зависит от того, что ты хочешь получить в результате – выглядеть на двадцать лет или просто несколько омолодиться.

– Понти в Риме – лучший хирург на свете, он занимается носами, – сказал архитектор Фабрис, желая показать, что он тоже достаточно искушен в этом вопросе.

– Но Донати в Милане тоже замечательный, – сказал Радомир, не любивший, когда его перебивают. – Он всем занимается – лицом, руками. И работает серьезно. Берется только после обследования. А еще есть этот француз из Лиона, как его… ну, он все в Милан ездит оперировать… Помните, одно время в моде были бразильцы. Питанги, например. Хотя, мне кажется, их переоценили…

– Это тот, у которого оперировалась Парьетти? – спросила искусствоведческая улитка.

– Парьетти, Парьетти? – задумался Радомир. – А, ты имеешь в виду эту молодую звезду? Да, думаю, она много раз обращалась к Понти в Риме. Уж лифтинг точно делала у него. А вот грудь у кого-то другого. А скулы – я уже и не знаю у кого.

Мария подавала эспрессо и печенье – как водится, засохшее, Микель стоял в углу неподвижно, как вешалка. Кристиано Фабрис пробормотал что-то о том, как много у него еще дел, и попрощался. После его ухода разговор переключился на тему реконструкции города. Советница по налогам молча чистила пепельницы, улитка-искусствовед постоянно перебивала Ванду на полуслове, что не прибавляло настроения, и раза два спровоцировала ее на резкость.

Около семи гости стали расходиться, чтобы, как обычно, успеть еще куда-нибудь на аперитив. Это было очень кстати для Радомира, потому что в семь начинался его телевизионный вечер. Микель подавал манто и провожал каждого до решетчатых ворот, потому что только обитатели дома знали, как они открываются.

Первой его обнаружила советница по налогам.

– О Боже! – медленно проговорила она. – Это же Кристиано!

Ванда решила, что на ее месте она бы придала больше драматизма своему испугу. По крайней мере вскрикнула бы.

У входа в луже крови лицом вниз лежал Кристиано Фабрис. Он был без сознания. Рядом с его головой лежало упавшее крыло скульптурного ангела.

Архитектор, прибитый ангельским крылом, не выходил у Ванды из головы. Почему это случилось с ним, постоянным гостем Радомира, а не обитателем Палаццо Дарио? Она шла к Морозини, который в самых изысканных выражениях пригласил ее на Вагнеровский вечер – исполнение цикла «Песен Матильды Везендонк» на ужине в Палаццо Альбрицци, где будет петь сама Primadonna assoluta, Маргарита Булгакова. Ванду он позвал на вечер в надежде получить ответное приглашение в Палаццо Дарио.

Морозини жил недалеко от Оперы Фениче в палаццо, по сравнению с которым Ка Дарио казался просто шляпной картонкой. Пышный дворец располагался, однако, не на всемирно известном Большом канале, а несколько в удалении, и Морозини явно досадовал на это обстоятельство. В Венеции принято признавать достоинство только за владельцами дворцов всемирно известного Большого канала, и то лишь тех, которые отличаются скромностью убранства. Роду дожей Пизани принадлежал, например, дворец в стиле барокко на Кампо Санто Стефано и еще двадцать других, но это тем не менее не могло изменить приниженного положения их владельцев – ни одно их окно не выходило на всемирно известный Большой канал. Семья утешилась, присоединив к своим владениям архитектурный аппендикс – Паллаццетто Пизани, простенький, как носовой платочек, маленький дворец, выходящий на всемирно известный Большой канал.

– Моя жизнь скрыта надежной ширмой, – гордо заявил Морозини, – а не открыта всем на обозрение на всемирно известном Большом канале, как в витрине! А Палаццо Дарио со своими porta nerа!66 Я не согласился бы на него, даже если бы мне его подарили! Ванде послышалось лицемерие в его словах. Она шла по Калле делла Чиеза и Кампо Сан Вио к мосту Академии в резиновых ботах, а от этого настроение не может быть хорошим. В ботах все люди походили друг на друга. Венецианцы носили только зеленые и черные. Черные были также фирменными ботами рабочих, обслуживающих каналы. Утром о наступающем наводнении сообщила предупредительная сирена, и все туристы засучили брюки и всунули ноги в полиэтиленовые мешки для мусора. Они радовались такому водному действу – этой единственной бесплатной достопримечательности, без которой этот город не представить. Ванда же не испытывала никакого восторга. Вода стояла так высоко, что уже через несколько шагов залилась в боты. Ящик из-под фруктов, в котором от качки катались полусгнившие апельсины, плыл навстречу. Город по горло в воде.