— Скорее в Центр! — сказал он водителю.

— Если быстро, то штраф за превышение скорости придется платить вам, — ответил водитель.

— Ладно, ладно, заплачу. Только скорее.

Его охватило беспокойство. Вытащил из кармана газету, попробовал читать. Через минуту понял, что держит ее вверх ногами. «Эва, пожалуй, права, из-за этого Центра я стал ненормальным», — подумал он, с трудом удержавшись, чтобы снова не поторопить водителя.

...Они уже подъезжали к воротам, когда воздух потряс взрыв. Над Центром вырос дымовой столб. По кузову машины забарабанили какие-то осколки. Водитель лихорадочно затормозил.

...Гонтарский выскочил из машины. Бегом бросился к цеху номер один, где находилась модель. Внезапно споткнулся обо что-то мягкое. Перед ним был труп человека без головы. С минуту он стоял онемев. Потом снова бросился вперед и исчез в облаках дыма.

— Зелиньский был отравлен цианистым калием, подмешанным в зубную пасту. Эксперты установили, что в пасту с целью ускорения действия яда было добавлено мелко раздробленное стекло. Оно тут же порезало десны, открыв яду доступ прямо в кровь, — докладывал Бежан полковнику.

— Что еще удалось установить? — Зентара рисовал на клочке бумаги одному ему понятные узоры. «Это помогает мне сосредоточиться», — говорил он, когда кто-нибудь интересовался его рисунками. Сотрудники знали: если начальник рисует, значит, слушает их с напряженным вниманием.

— Немного. Выписал из тюремной книги анкетные данные «родственника». Он назвал себя Шимон Ковальский. Прописан по адресу: улица Братская, восемнадцать. Я уже послал поручика Врону, чтобы он все это проверил. Не думаю, однако, что человек, идущий на мокрое дело, оставил нам такую визитную карточку. Удостоверение личности скорее всего или украдено, или фальшивка. Только фотография настоящая. Поэтому я и расспрашивал надзирателей, как он выглядит. По их словам, это мужчина лет сорока, седоватый, среднего роста. Словом, ничем не примечателен. Отметили только одну деталь: одет в осеннее пальто в крупную клетку. Именно поэтому его и запомнили. Теперь предстоит установить, продавали или нет в магазинах такие пальто. Лодзинское воеводское управление проверит, не видел ли кто так одетого мужчину. Может быть, удастся таким образом напасть на след. Да, у нас нет никаких новых сведений об агенте и его заданиях?

Зентара отрицательно покачал головой.

— Наше ли это дело? — вслух размышлял Бежан. — Зелиньского отравили. Быть может, в порядке сведения личных счетов. Но это с успехом может быть и местью кого-то из участников хозяйственной аферы. Даже если принять за неоспоримую гипотезу связь Зелиньского с разведкой Гелена, то какую угрозу для нового агента мог представлять человек, отрезанный от внешнего мира? Человек, который до сих пор молчал?

Зентара поднял голову над столом.

— «До сих пор», — повторил он. — Но каждую минуту мог заговорить. В особенности, если он угрожал заговорить. В геленовском Центре существует принцип: молчат только мертвые. Правда, они чаще используют метод «несчастных случаев». Помнишь, что случилось с певицей, которой удалось от нас ускользнуть? А в такой ситуации, как эта, им пришлось применить иные средства. Яд. Понятно, что это только гипотеза. Но, по-моему, правдоподобная.

— Хорошо. Примем ее. Но возникает вопрос, почему его не убрали раньше, перед арестом? Он мог попытаться спастись, выдав своих сообщников.

— Он боялся, это ясно, что за связь с разведкой Гелена ему будет грозить смертная казнь. Рассчитывал, что за растрату, в худшем случае, получит пожизненное заключение. А возможно, думал, что его выручат из тюрьмы в благодарность за молчание. Через год пребывания за решеткой он изменил свое мнение, надеясь шантажом заставить сообщников ему помочь, Может быть, он легко мог раскрыть Х-56? В конце концов, все это только наши предположения. Но не следует пренебрегать ими...

— Ты считаешь, что отравление Зелиньского — отправной пункт для поисков Х-56?

— Не исключено. Поэтому ты должен снова под этим углом зрения проверить все связи Зелиньского, вызвать на допрос его жену, просмотреть дело о растрате.

— Но мы не можем идти только по одному пути, — сказал Бежан. — Может оказаться, что мы поддались влиянию улик двухгодичной давности.

— Пусть уголовный розыск сообщит тебе срочно все данные об убийствах последнего времени. Этого материала немного. Внимательно его проанализируй.

— В расчет следует принимать и убийства, замаскированные под самоубийство. Дел множество.

— Не такое уж и множество. Речь идет о периоде в две недели, самое большее — в месяц. Посуди сам, информацию о Х-56 мы получили двадцать четвертого сентября. Двадцать седьмого был отравлен Зелиньский. Сегодня уже тридцатое. Поэтому, если ликвидация провалившегося агента еще не произошла, она должна состояться в период, скажем, двух-трех недель. Думаю, что от этого зависит выполнение их следующих заданий. Они, как ты знаешь, любят подгонять своих. Поэтому и я тебя подгоняю, — улыбнулся полковник.

Спустя некоторое время Бежан сидел у себя в кабинете, погруженный в чтение присланных ему из архива писем Зелиньской к мужу — сухие, стереотипные, полные жалоб на тяжелую работу, отсутствие денег, плохое состояние здоровья. «Он ей больше не нужен, это ясно. Наверняка нашла другого, — подумал Бежан, — с деньгами». Перед глазами всплыл образ новой знакомой из поезда. Она тогда первой заговорила с ним. Он охотно дал втянуть себя в беседу. «Быстрее время пройдет», — подумал он. Женщина любила деньги, это было видно. Он отвез ее на такси на станцию электрички. Она жила в пригороде Варшавы. Он записал фамилию, номер телефона. Может быть, сейчас позвонить? Завтра у него свободный вечер. Через минуту он уже договаривался о встрече в кафе «Театральное».

Они бродили среди еще не остывших руин, на каждом шагу натыкались на обломки кирпича, осколки стекла, куски железа. Цех превратился в груду развалин, лишь кое-где торчали остовы лишенных штукатурки стен.

Время от времени вспыхивал блиц — фотограф воеводского управления делал снимок за снимком. Работники следственной группы брали с места взрыва — огромной, до половины засыпанной обломками воронки — пробы для анализа.

— Берите пробы не только из воронки, но и из всех углов цеха, — распоряжался майор Юзеф Антковяк, оглядывая все вокруг. — А это что? — Он остановился как вкопанный.

На уцелевшем куске стены лежало что-то вроде человеческой руки, судорожно сжимавшей кусок железа.

— Это, наверное, рука Капусты, — сказал кто-то.

Во время взрыва погибли два работника. Франтишека Зембу взрывная волна выбросила на улицу. Пятна крови рядом с ним посерели от покрывающей их пыли. Тело опознали сразу.

Труп второго рабочего — Владислава Капусты — обнаружить не удалось. В момент взрыва, по словам остальных рабочих, он находился внутри помещения. Выходил последним, поскольку должен был включить вентилятор для проветривания цеха на время обеденного перерыва. По-видимому, взрыв разорвал его на клочки. Лишь обнаруженная рука указывала на то место, где он находился за секунду до смерти.

Взрывная волна задела и рабочих во дворе. Двое были ранены. Но никто не получил серьезных повреждений, кроме директора, который, приехав с совещания, вбежал в развалины дымящегося цеха. То ли он неудачно упал, то ли его задел какой-то обломок — с сотрясением мозга его отправили в больницу.

Его заместитель, инженер Казимеж Язвиньский, чудом уцелевший, немедленно связался с воеводским управлением. Его работники как раз кончали осмотр места происшествия.

— Ладно, пошли, — решил Антковяк. — Ты, — обратился он к одному из своих сотрудников, — немедленно отправляйся в институт криминалистики. Пусть бросят все и делают анализ собранных нами материалов. Мы поговорим с рабочими в канцелярии. И немедленно снимки, — бросил он фотографу, уходя.