В качестве «пряника» глава МИД Третьего рейха Риббентроп согласился не связывать готовящийся договор с проблемой балтийских немцев, расширить торгово-экономическое сотрудничество и предоставить латышам доступ к закупкам современного германского вооружения — с расчетом на привязку латвийской армии к немецким технологиям и их возможное использование в восточном направлении. В ответ латвийское руководство подчеркивало ненаправленность союза с Эстонией против рейха, а также организовало 22 мая помпезное празднование 20-летия «освобождения Риги от большевиков» (изгнания из столицы правительства Советской Латвии во главе с П. Стучкой) с участием внушительной делегации из Германии, включая ветеранов ландесвера.

7 июня 1939 г. в Берлине в торжественной обстановке В. Мунтерс и И. Риббентроп вместе с эстонским министром иностранных дел Сельтером подписали пакты о ненападении на 10 лет. Латвийскую и эстонскую делегации ждал радушный прием с участием рейхсфюрера СС Г. Гиммлера и начальника штаба «штурмовиков» СА В. Лутце, осмотр нацистских учебных заведений. Западная пресса встретила заключение этих договоров весьма негативно, отмечая не только усиление зависимости Латвии и Эстонии от Германии, но и направленность пактов против СССР. Правительство Улманиса, за неимением парламента, само ратифицировало пакт 21 июня.

Современные исследователи задаются вопросом, сопровождались ли прибалтийские пакты о ненападении с Германией секретными статьями. Эстонский историк М. Ильмъярв в этой связи ссылается на найденный германским исследователем Рольфом Аманном внутренний меморандум шефа немецкой Службы новостей для заграницы Дертингера от 8 июня 1939 г., в котором говорится о том, что Эстония и Латвия согласились с тайной статьей, требовавшей от обеих стран координировать с Германией все оборонительные меры против СССР. В меморандуме также указывалось, что Эстония и Латвия были предупреждены о необходимости умного применения их политики нейтралитета, требовавшей развертывания всех оборонительных сил против «советской угрозы»[350]. В любом случае, сами германо-прибалтийские пакты и обстоятельства их подписания были сильным элементом давления Гитлера и Риббентропа на сталинское руководство.

Латышские историки осторожно подмечают «двойное дно» соглашений с немцами: «Германия продемонстрировала способность, сохранив формально-юридический подход в межгосударственных отношениях, использовать позицию латвийского внешнеполитического ведомства в своих нуждах. Быть может, уже тогда нацистская Германия взвешивала возможности использовать договоры о ненападении с Балтийскими странами для размена на что-нибудь более важное»[351].

В латвийской русскоязычной публицистике оценки этих событий и их последствий более жесткие и нелицеприятные: ««пакты с дьяволом» показали отрицательное отношение Латвии и Эстонии к перекрестным военным гарантиям Англии, Франции и СССР, переговоры между которыми шли в Москве. Они изолировали две страны Балтии от вероятного союзника Польши. А Гитлер, быстренько все переиграв, списал две страны как расходный материал. Так что документ, 70 лет назад казавшийся Улманису виртуозным, в очень скором времени привел к бесславной сдаче государственной независимости Латвии. И не будем забывать и поныне, что первым все-таки Риббентропу пожал руку Мунтерс, а не Молотов»[352].

В Москве восприняли подписанные в июне пакты о ненападении как прямое и опасное свидетельство втягивания Эстонии и Латвии в нацистский лагерь и возможного задействования их против СССР. Дальнейшие попытки летом 1939 г. достичь англо-франко-советских договоренностей о совместном эффективном противостоянии гитлеровской агрессии, в том числе в Прибалтике, не увенчались успехом.

В этих условиях советское руководство пошло на сближение с А. Гитлером, который был заинтересован в нейтралитете СССР при нападении на Польшу и готов временно свернуть претензии на Прибалтику (в первоначальном варианте — кроме Литвы и левобережья Западной Двины в Латвии) и восточные районы Польши (западноукраинские и западнобелорусские земли), уступив их И. Сталину в качестве «зон влияния». В ночь на 24 августа 1939 г. председатель СНК, народный комиссар иностранных дел В. Молотов и министр иностранных дел Германии И. фон Риббентроп подписали в Кремле советско-германский договор о ненападении с секретными дополнительными протоколами. Этот документ, известный под названием пакт Молотова-Риббентропа, наряду с последующим советско-германским договором о дружбе и границах, подписанным также с секретными приложениями 28 сентября 1939 г., оказал поворотное влияние на судьбы Латвии, Литвы и Эстонии. Накануне неизбежного драматического столкновения СССР и Германии, отсроченного в августе-сентябре 1939 г., Прибалтика оказалась в советской «зоне интересов».

Латвийские дипломаты не были знакомы с текстом секретного протокола, однако получили косвенную информацию по американским каналам. При этом протестов правительства ЛР не последовало, а министр В. Мунтерс даже склонялся к тому, что советско-германский договор от 23 августа пойдет на пользу безопасности Латвии[353].

1 сентября 1939 г. Гитлер отдал приказ о наступлении на Польшу, спровоцировав непосредственное вступление в войну Великих держав. По воспоминаниям германского торгпреда в Москве Хильгера: «Только 16 сентября, когда польское правительство было вынуждено оставить свою страну, Молотов нам заявил, что сегодня ночью Сталин примет германского посла, чтобы изложить ему маршрут советских войск. Молотов добавил, что советское правительство в своем коммюнике объясняет этот шаг тем, что оно «чувствует себя обязанным защитить своих украинских и белорусских братьев и создать этому несчастному населению условия для нормальной мирной жизни»»[354].

Начало военных действий в Польше встревожило Латвию и побудило объявить о своем нейтралитете. Следует отметить, что внешнеполитический курс Латвии в отношении Польши в 1938–1939 гг. не отличался постоянством и соображениями высокой морали. Крутой вираж простирался от поздравления Варшавы с ее участием в разделе Чехословакии[355] — в надежде на то, что поляки не выдвинут претензий на юго-восточные районы Латвии[356] или же не потребуют еще большую территориальную «компенсацию» (при возможной уступке ими «Данцигского коридора» Гитлеру), — до спешного закрытия польского посольства в Риге в связи с военными действиями Германии против Польши, вопреки протестам Лондона, Парижа и самой Варшавы. Польские военные, переходившие латвийскую границу, интернировались, в стране также смогли найти укрытие сотни беженцев.

16 сентября 1939 г. во французском диппредставительстве в Риге начали жечь архивы, возникли трудности с эвакуацией французских граждан, так как «в Балтии хозяйкой положения является Германия». При этом рассматривались различные маршруты эвакуации дипработников: военный атташат планировал направиться на автомашинах в Нарву, а оттуда — в худшем случае, пешком в Ленинград; посол Ж. Трипье надеялся зафрахтовать у контрабандистов рыболовецкий корабль, чтобы он подобрал беглецов в Таллине и переправил их в Финляндию. При этом замглавы дипмиссии Ж. де Босс всерьез опасался милитаристских жестов Парижа в адрес Москвы в связи с вторжением советских войск в восточные районы Польши: эвакуация из Риги возможна, «если мы не объявим войну России; тогда любой путь отступления для нас будет закрыт». Посол Ж. Трипье в этой связи просил Париж задержать в качестве заложников 72 гражданина СССР[357]. Оставался еще воздушный путь до Стокгольма, от которого французские дипломаты отказывались по соображениям безопасности. Им также стало известно об одном свидетельстве мер контроля Третьего рейха над Латвией даже после появления там советских военных баз в октябре 1939 г.: немцы затребовали от шведской авиакомпании списки пассажиров на предварительное согласование в германском посольстве в Риге[358].