Уволюсь на хрен с этой собачьей службы.

И что дальше? — спросил Офшорников, щурясь и поглаживая свою кучку пятисотрублёвок. — Кур разведёшь?

Газету свою издавать буду, — тряхнул головой Егор, — оппозиционную. Дам всем просраться!

Это кому же — всем? — осведомился Орест Фомич.

Да начиная с тебя, жандармская морда! — не понятно было, шутит он, или нет, и эксцесс решили замять для ясности. А с утра пораньше они уже рылись в развалинах кирпичного завода, и мечты о красивой и богатой жизни рассеивались свежим утренним ветерком, подобно туману. На выходе с территории Олег кинул взгляд на опушку перелеска — и на секунду ему почудилось, что он видит фигуру Индиги рядом с какой-то нереально огромной собакой. Вдруг больно защемило в сердце. А ведь за всё время он ни разу о ней даже не вспомнил… Он протёр слезящиеся после бессонной ночи глаза — на опушке, разумеется, никого не было. А дома Столбова ждала ещё одна новость. В квартире было прибрано, и на сковороде шкворчало что-то безумно вкусное.

Катерина? — осторожно спросил Олег. — Вернулась?

Да вот… Куда ты без меня, мент непутёвый. Сопьёшься на фиг! Решила дать тебе ещё один шанс…

Олег обнял сзади её привычно податливое полнеющее тело, склонившееся над плитой…

В понедельник с утра у дяди Наташи начались большие и приятные хлопоты. Хотя Потопаев и исчез куда-то, но постоянный допуск во внутреннюю тюрьму ФСБ на имя Комаринского никто не отменял. А без начальства даже как-то спокойнее. Молчаливый охранник провёл его в камеру Каролины и деликатно прикрыл за собой дверь. Чего там, всё равно всё пишется.

Доброе утро, голубушка. Как спалось? Я вас не обеспокоил?

Каролине в её одиночной камере любое человеческое лицо было в радость. Даже этот приторный тип, представившийся её личным поверенным. Дядя Наташа в первый же день знакомства написал ей на клочке бумажки: «Я от князя Белозерского. Мне можно доверять. Записку уничтожьте». Это её несколько приободрило, и Каролина, хотя и допуская возможность провокации, решила довериться визитёру. А дядя Наташа, пустив в ход всё своё обаяние, вскоре сумел убедить несчастную женщину, беспомощную в практических вопросах, что всё наследство Виктора Петровича Баракова будет им незамедлительно оформлено на её имя. И, пока она томится в тюрьме, необходимые суммы он будет передавать «Игорьку — да что вы, я ж его в детстве на руках качал!»

И вот теперь все бумаги у него на руках, нотариус подкуплен, и дело было за немногим — получить подпись Каролины на доверенности.

«Ну, подписывай уже, дура! Нечего там читать, всё равно ничего ж не поймёшь!» — хотелось ему крикнуть, и даже притопнуть ножкой. Но он улыбался ей в лицо ласково-доверительно, и только утирал со лба пот сырым нечистым платком. Дело в том, что доверенность, которую дядя Наташа подсовывал Каролине, позволяла ему не только представлять её интересы по получению наследства, но и непосредственно распоряжаться всеми счетами, а также ценными бумагами покойного. Сами понимаете, куш немаленький. Есть от чего-таки вспотеть!

Каролина со вчерашнего вечера чувствовала себя, как погружённая в какую-то вату. В глазах двоилось, голова отказывалась соображать. Дело в том, что предусмотрительный дядя Наташа передал ей накануне бутылочку «коллекционного» вина, в которое кое-что для верности подмешал. Так что сейчас Каролина, тупо пролистав толстенькую стопку юридических бумажек, не в состоянии вникнуть в их содержание, принялась расставлять свою подпись во всех местах, услужливо помеченных галочками. Наконец процедура была окончена, и дядя Наташа спрятал бумаги в папку. Оставался завершающий аккорд. Правда, Потопаев будет злиться, но это дело житейское, поворчит и перестанет.

А теперь предлагаю вам, голубушка, обмыть нашу сделку! — с этими словами он извлек из внутреннего кармана плоскую фляжку с крышечкой-стаканчиком. Нацедил и подал Каролине.

Стаканчик только один, так что вы — первая.

Каролине после вчерашнего вина пить не хотелось, и от запаха коньяка её потянуло на тошноту. Но отказать было неудобно.

Натан Соломонович расширившимися глазами смотрел, не отрываясь, как только что ограбленная им женщина мелкими глотками вливает себе яд в безвольно приоткрытый рот.

В это время в коридоре раздались торопливые шаги, и дверь камеры распахнулась. На пороге предстал встрёпанный Офшорников.

Баракова, собирайтесь! А вы, Натан Семёнович, покиньте помещение. Теперь не до вас.

А таки что за спешка? — попытался было выведать причину переполоха Комаринский. — Куда вы её теперь?

На кудыкину гору! Менять на генерала. Уйдите вы, ради бога!

Их перепалка была прервана неожиданным поведением Каролины. Она вдруг метнулась к умывальнику, и её начало бурно выворачивать в раковину.

Такого оборота Натан Соломонович никак не ожидал. Он в полном смятении, подталкиваемый в спину Офшорниковым, покинул камеру и засеменил к выходу, крепко прижав локтем к боку заповедную папочку.

Звонок от Князя поступил в восемь тридцать утра. Разговор был коротким, и вёлся из движущегося автомобиля — в предусмотрительности этим партизанам не откажешь. После короткого вступления, от которого у Ореста Фомича несколько отвисла челюсть, он услышал в трубке знакомые начальственные нотки Павла Карловича Потопаева.

Всё, что он вам сказал, правда, капитан. Другого выхода нет. Я приказываю идти на все их условия. И без самодеятельности. Да, ещё. Я приказываю вам, майор, действовать автономно. Вы — моё доверенное лицо. Огласка внутри конторы нам ни к чему — вы меня понимаете. Действуйте.

А условия были просты. Князь Белозерский, представившийся, как руководитель партизанского подразделения области, предлагал руководству ФСБ обмен заложниками. Каролину — на генерала. Время и место встречи будет сообщено дополнительно. В случае провокации или попыток силового захвата — генерал будет убит на месте. Приказ генерала был однозначен и, несмотря на всю дикость ситуации, грел сердце будущего майора. Оказаться в роли практически единоличного спасителя Павла Карловича — такое не забывается. Конечно, переведёт, скорее всего, куда-нибудь с глаз долой с повышением. Но ведь не ликвидирует же — не бериевские времена. И Офшорников принялся на свой страх и риск лихорадочно готовить операцию «Обмен». В качестве группы прикрытия он, не долго думая, решил задействовать всё ту же проверенную компанию спецназовцев во главе с Егором Михалёвым. И только в одном Орест Фомич решился ссамовольничать. Нельзя вот просто так взять и выпустить из рук последнюю ниточку. Генерал, когда узнает, только спасибо ему скажет. И Офшорников, прежде чем идти в камеру к Каролине, забежал в технический отдел и отдал необходимые распоряжения. Там ему клятвенно пообещали, что через полчаса всё будет готово в лучшем виде.

Чего совсем нельзя было сказать о Каролине. После ухода дяди Наташи она сидела на полу возле умывальника, бледная, как смерть, обливаясь холодным потом, и её колотила крупная дрожь. Подняться с места она не могла — падала.

Как хотите, читатель, а пришла пора сказать пару слов о Клаусе Карпенштоффеле. Сей немецкий господин бывал в наших краях уже не в первый раз, и его деловые интересы вертелись в основном вокруг деловой древесины. Так что вроде бы, и на чёрта он здесь нужен? А дело всё в том, что во время Второй мировой папа Клауса, покойный Эрих, был танкистом на Восточном фронте. И получилось так, что в первый месяц победоносного шествия вермахта «нах остен» на одном из плацдармов в Белоруссии был без боя захвачен танковый дивизион русских, стоявший в полной боевой готовности без горючки и боеприпасов. Расчётливые немцы, зная о превосходных боевых качествах наших Т-34, укомплектовали ими часть, в которой служил Карпенштоффель-старший. И он провоевал два года в должности механика-водителя на танке, имевшем бортовой номер F-467 в дивизии СС «Adolf Hitler». Под Киевом попал в окружение вместе с танком, и сгинул от голода и тифа где-то в лагерях. Сентиментальный, как все немцы, Клаус въедливо изучил историю папеньки, и узнал, что его 34-ка потом воевала на стороне русских под бортовым номером 819. Далее след боевой машины терялся.