— Я не вычеркивала. Разве можно вычеркнуть… Ты прав, конечно, для тебя это так и выглядело. Но ведь теперь все хорошо? Мы ведь попытаемся, чтобы все было хорошо?

— Попытаемся? Давай попытаемся, — Михаил поцеловал ее в губы, все больше расстегивая застежку и стягивая платье с плеча. А она, отвечая на поцелуй, одну за другой расстегивала пуговицы его рубашки. Отстранилась на мгновение и прошептала:

— Странно. Я сегодня ужасно болтлива. Рухнуло дело моей жизни, но мне никогда не было так хорошо, как сейчас.

— Машка, все потом! — с трудом проговорил по-русски.

Он уже не понимал смысла слов, слышал лишь голос, в котором, наконец, жила его прежняя Маша, нежная и увлеченная.

Он чувствовал лишь ее тело, которым хотелось владеть снова и снова, заставляя его звучать вместе со своим.

И все стало неважным. Прошлое, настоящее, будущее. Все можно было отпустить. Кроме нее. Той, которая всего за несколько дней определила смысл всей его жизни.

Михаил подхватил Марию на руки и унес ее в комнату.

В комнате стоял полумрак. Из-за того, что были задвинуты шторы. Из-за того, что за окном шел дождь. Зимин потянулся и посмотрел на часы. Скоро десять. Вместо Маши на ее подушке обнаружил записку. Обещала скоро быть. И понесло же ее куда-то в такой ливень! Михаил улыбнулся. Бизнес-фрау.

Он поднялся, оделся и спустился вниз. Надо найти кухню. Очень хотелось кофе.

Оказалось не сложно. Оттуда доносились грохочущие звуки и чей-то низкий голос, выводящий нечто, напоминавшее пение. От плиты к столу ловко перемещалась высокая дородная дама в очках и в переднике. Руки ее были перепачканы мукой, а сама она, казалось, мало что замечала, кроме миксера в руках. Но это первое впечатление было обманчивым. Едва Зимин показался на пороге, дама, не глядя на него, проговорила:

— Мари велела вас накормить получше, но я пытаюсь сдержаться от того, чтобы не подсыпать вам крысиного яду в шарлотку, герр Зимин.

— И вам доброе утро, — пробормотал под нос по-русски опешивший герр Зимин. Но вслух любезно поздоровался, опасаясь участи Карлика Носа. — Я бы тогда, пожалуй, предпочел только кофе. Не хотелось бы, чтобы вы оказались обвиненной в умышленном убийстве. Могу сварить сам, — он подошел поближе, — чтобы вас не затруднять.

Дама удостоила его, наконец, холодным взглядом, однако не лишенным любопытства. Потом чуть заметно фыркнула и проговорила:

— Нет, я все же вас накормлю. И, боюсь, вашей смерти Мари мне не простит. Присаживайтесь. Вам покрепче или со сливками?

— Покрепче. Думаю, сейчас будет как раз кстати.

Зимин присел к столу. Странная домомучительница стала накрывать завтрак. Знать бы еще, в чем он перед ней провинился? Решив, что это простая ревность преданной служанки своей хозяйк, Михаил отпил кофе. Он был очень горячий, очень крепкий и очень сладкий.

«Неужели все-таки подсыпала яд?» — усмехнулся Зимин.

— Не бойтесь, — будто прочитав его мысли, ответила почтенная немка, — сладкое полезно для мозгов. Если, конечно, у вас нет сахарного диабета.

— Смею вас заверить, я абсолютно здоров. Спасибо за кофе, очень вкусный.

Она повернулась к нему спиной, переливая тесто в форму и отправляя его в духовку. Потом вернулась к столу, убирая с него все до стерильности. Завершив эту сложную процедуру и избавившись от передника, она, наконец, соизволила снова заговорить с ним.

— Фройляйн Зутер! — объявила домомучительница. — И да, я полагаю, вы уже догадались, что я не слишком одобряю выбор Мари.

От неожиданности он удивленно поднял брови и, осознав смысл ее слов, рискнул спросить:

— Вы вообще не видите достойной партии для Марии? Или не одобряете только меня?

— Я вообще не вижу достойной партии для Мари и вас не одобряю в особенности, — она поставила свою чашку на стол напротив Зимина и спокойно села на стул. — Пять лет назад вы превратили ее жизнь в кошмар. Не думаю, что этот раз завершится лучше. К сожалению, сказок не бывает.

Кое-что прояснилось для Михаила. То, что она в принципе не жалует мужчин рядом с Марией, было объяснимо.

— Я согласен с вами, что сказок не бывает. Но стремиться все же надо к хорошему, вам не кажется? — он попытался начать мирные переговоры. Все остальные обвинения непосредственно в его адрес озадачили. Что она может знать? И от кого? Ей могла рассказать Маша, но…

— Что вы имеете в виду, говоря, что я превратил жизнь Марии в кошмар? — не сдержался Зимин.

Немка сделала глоток кофе и холодно окинула его взглядом из-под очков.

— Я полагаю, что если бы Мари считала нужным, то сама бы вам рассказала. Но это, помимо прочего, не в ее характере, — глаза ее вдруг сверкнули, и она добавила: — Зато в моем. Господин Дарт настоял на ее досрочном окончании круиза. Их отношения всегда были довольно сложными. Мари согласилась, но поставила условие, что если вы приедете за ней, он не станет чинить препятствий вашим отношениям, — фройляйн поджала губы и с невозмутимым видом продолжила: — Вы, видимо, задержались немного. Она прождала вас несколько месяцев, хотя круиз давно был завершен. А когда стало очевидно, что вы не приедете, она решила угробить жизнь на эту чертову компанию.

Под взглядом возмущенной дамы Зимин чувствовал себя пятиклассником в кабинете директора. Он подумал о том, что Мари очень повезло. Рядом с ней преданный и искренне любящий ее человек. Требовать от нее объективности было бы наглостью. Михаилу показалось важным, чтобы именно эта женщина сменила гнев на милость.

— Фройляйн Зутер, вероятно, вы имеете основания полагать, что во всем произошедшем виноват лишь я один. Я, уверяю вас, не снимаю с себя вины. Но все, о чем вы только что сказали, было мне неизвестно.

— И вы очень правы, что не снимаете с себя вины! — безапелляционным тоном заявила фройляйн. — Позвольте вам напомнить, что вы старше. Но это не помешало вам воспользоваться ее неопытностью. И исчезнуть из ее жизни на пять лет. Я так и знала, что эта ее поездка в Россию ничем хорошим не закончится. Она приехала назад с тем же взглядом, что и тогда. Но только теперь она еще и курит!

«А вот это слишком!» — возмущенно подумал Зимин. Нет, не то, что Мари «теперь еще и курит». По словам экономки, он оказывался, мягко говоря, редкостной сволочью. Ничего себе, воспользовался…

— Видите ли, уважаемая фройляйн Зутер. Это не я, это она исчезла из моей жизни на пять лет, — Зимин не сдержался и повысил голос. — С чего вы все это взяли?

— Я знаю этого ребенка с четырех лет! — так же не сдержалась немка. — Я не хочу и не буду давать оценку тому, что произошло тогда между вами. Но когда ребенок плачет днями напролет, это всенепременно означает, что у него что-то болит!

— Дурдом какой-то! — буркнул Зимин по-русски, вскочил и стал ходить по кухне, пытаясь успокоиться. Терпение заканчивалось.

Узнать, что Маша плакала целыми днями, было больно. Но его уже несло.

— Ваш ребенок повел себя, как избалованная девчонка! Что ей мешало хотя бы раз позвонить и все объяснить? Про отца, про какие-то там условия… — Михаил заставил себя замолчать.

— Мари кто угодно, но не избалованная девчонка! — взвизгнула почтенная дама. — И как бы она вам позвонила, если господин Дарт отнял у нее телефон? Вы полагаете в том своем ненормальном состоянии, именуемом влюбленностью, девятнадцатилетняя девушка способна запомнить сложную комбинацию цифр?

— Бросьте! Ее что, заточили в башню без окон и дверей? Есть сотня возможностей узнать то, что тебя интересует. Было бы желание! — он перевел дыхание, подошел к столу, оперся на него и посмотрел прямо в глаза экономки. — Я видел, как она гробит свою жизнь на компанию, — он зло усмехнулся. — Она выглядела более чем живой рядом со своим Ральфом.

— О, так вы и о нем осведомлены! — издевательским тоном протянула фройляйн Зутер. — Я тоже считаю, что она могла найти кого-нибудь получше. Но у него есть свои достоинства. К примеру, в отличие от вас, он бывает крайне настойчив.