– Да что вы с этим Ярошем? – Пархим улыбнулся. – Давайте я вам про Сыдора расскажу… То есть, рассказал бы, сладкая бузина, да приехали уже!

И точно, дорога вынырнула из-под лесного полога на широкий луг у реки. Коснувшееся брюхом окоема солнце бросало розовые лучи на бревенчатую сторожку, крытую дранкой. Возле нее горел костер, пуская дым длинным хвостом по-над берегом, а у огня копошились три вояки в зеленых накидках с коричневыми полосами. Желеслава воинство. Теперь Годимир не спутал бы их ни с кем.

Неподалеку стояла телега, накрытая сверху дерюгой. Видно, какой-то купец или ремесленник тоже выбрался на ярмарку, приуроченную к турниру. Рядом с телегой тоже светился огонек костра. Вокруг сидели люди, четверо из которых показались знакомыми. Да это же те самые иконоборцы, что откушивали жаренных карасиков в корчме Ясей!

– То ли двужильные святые отцы, – пробормотал Олешек, тоже опознавший их, – то ли еще вчера в путь выбрались…

Но Годимира уже не интересовали ни стражники, ни иконоборцы, ни купцы.

На половину стрелища правее моста, перегороженного рогаткой, стоял шатер белых и красных цветов, за ним паслись стреноженные кони. Два, три… Ого! Целых пять!

– Что, пан рыцарь, уши навострил? – усмехнулся музыкант. – Своего брата почуял?

– Знаешь, зачем рыцари у мостов и бродов шатры ставят?

– Переночевать, небось, хотят, сладкая бузина… – рассеянно буркнул Пархим. Его сейчас больше всего интересовали стражники. Прямо глаз с них горшечник не спускал.

– Как бы не так! – воскликнул Олешек. – Это они… Позволь, я угадаю, пан рыцарь? Это они во исполнение обета всех встречных-поперечных на поединок вызывают. Верно?

– Точно! Только не они, а он. Было бы два рыцаря, так и два шатра разбили бы. И знамя одно… Вот леший, темнеет, видно плохо.

– Ничего. Утром рассмотришь.

– Рассмотрю. Знаешь, что мне в голову пришло?

– Нет. Откуда ж мне знать? – Шпильман пожал плечами.

– Я его на бой вызову.

– Что?!

– Простите, что перебиваю, – вмешался Пархим. – Ничего, ежели мы ближе к лесу станем? Сегодня все едино нас через мост никто не пустит. До утра ждать, сладкая бузина.

– Становись, где хочешь, – отмахнулся Годимир. – Я его вызову!

– Погоди, пан рыцарь! – Олешек затряс головой. – Он-то при оружии, как полагается. Как ты драться собрался?

– Я вызову его на бой без оружия!

– На кулачках, что ли?

– Ну да!

– Да он тебя обсмеет. Хорошо, если плетьми не погонит!

– Это мы еще посмотрим!

– Да что там смотреть? Я и так вижу. Пять коней. Значит, рыцарь не из простых. Вельможный пан. С таким, поди, и Желеслав раскланялся, как с равным, не то что… – Шпильман осекся, замолчал, не желая бередить душевную рану спутника.

– Какой бы ни был! Если стал у моста, обязан бой дать.

– А не захочет?

– Как не захочет? Не может отказаться, понимаешь ты? Нарушить обет ни один странствующий рыцарь не может. Ему никто руки после такого отказа не подаст.

– Так это, если узнают. А не узнают?

– Как не узнают? Зря я, что ли, шпильманом обзавелся? – хитро улыбнулся Годимир.

– Делать мне больше нечего, как про всяких рыцарей-из-под-мостов песни слагать!

– А он об этом знает? Нет! Ты, главное, попой чего-нибудь рыцарского, героического, побренчи…

– Я, между прочим, не бренчу, а играю!

– Ну, ладно, ладно… Сыграешь мелодию помудренее. Пускай уважают. Он не посмеет отказаться в присутствии шпильмана.

– Хорошо, уговорил, пан рыцарь! – кивнул наконец-то музыкант. – Не думал я, что ты такой красноречивый. Но знай. За это ты мне лишний урок на мечах должен будешь. Годится?

– Годится! – Годимира переполняла радость, словно он уже свалил неизвестного рыцаря с коня и теперь примерял трофеи. И лишь когда они выпрягли и стреножили серого коня, развели огонь и Пархим повесил котелок с водой на рогульку, рыцарь тронул шпильмана за рукав. – Спасибо, Олешек…

– За что?

– Да за все.

От реки накатывался не по-летнему стылый туман. Где-то над лугом кричал козодой.

Годимир лежал на спине, вглядываясь в звездное небо. Сон не шел. Похоже, лето наконец-то вступило в свои права. Ни облачка, ни тучки. Яркие точки усыпали небесный свод, как веснушки-конопушки нос и щеки деревенской девки.

Вроде бы знакомые созвездия. Но вместо Снопа Годимир видел кольчужный хауберк[24], перехваченный поясом из соединенных блях. Раскинувшийся левее Воз представлялся рыцарем на коне, нацелившим копье, а пять звезд Сита заставляли вспомнить шлем. Если хорошо покопаться, на небе можно было сыскать и щит, и меч, и седло. Эх, вернуть бы все это завтра. Только бы раскинувший шатер у моста пан не оказался одним из тех, кто позабыл законы братства странствующих рыцарей, не презрел честь и совесть.

Олешек, словно в насмешку, тихонько напевал, аккомпанируя на цитре, песню, которую назвал сказанием о несчастливом рыцаре:

Нет, только поначалу эта песня могла показаться насмешливой.

А если подумать?

Если подумать, шпильман довольно серьезно намекал на упорство и отвагу невезучего рыцаря.

Кого это он считает невезучим? Подумаешь, один раз погорел на излишней доверчивости. Больше такого не повторится. Годимир решил для себя, что отныне будет хитрым, как лиса, недоверчивым, как пуганый воробей… И там поглядим, кто кого!

Под телегой храпел во все горло Пархим. Должно быть, умаялся за день.

Тоже загадка. Как будто бы простой и понятный человек, а вот поди ты…

Когда они подъехали и расположились на ночевку, горшечник вдруг охнул и схватился за живот:

– Вот не вовремя припекло, сладкая бузина! За костром присмотрите?

– А то! – усмехнулся Олешек. – Ты надолго?

– Как повезет…

– Ладно, беги! Справимся. – Годимир пожалел ремесленника. – Что ты выпытываешь, Олешек?

– Крупа там, – махнул рукой напоследок Пархим. – Сало там… Ну, найдете, короче. Я побежал, сладкая бузина!

Он взял с места хорошей рысью и исчез в подлеске.

Олешек поковырял костер палочкой. Пожал плечами:

– Ты, пан рыцарь, готовить умеешь, а?

– Не «акай». Ну, вряд ли у меня хватит умения содержать корчму и кормить постояльцев, но на костре чего-нибудь сготовлю.

– Здорово… – с завистью потянул шпильман. – А я все никак не научусь.

Вода еще не успела закипеть, как подошли двое стражников, вооруженных алебардами. Седоусый крепыш с бычьей шеей и багровыми щеками, а с ним молодой парень с усами золотистыми, как спелая пшеница, и бровями, выделяющимися на загорелом лице, словно полоски на морде барсука.

– Кто такие? – сразу приступил к допросу старший. – С откудова? Зачем тут?

Годимир медленно выпрямился, расправил плечи: