– Пан рыцарь, вас послало само провидение, – проговорил тем временем пан Божидар, – или же, вернее будет сказать, молитвы наши достигли наконец-то слуха Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого. Я должен…

– Доброго дня вам, панове! – Рыцарь Ланцюг замер плечом к плечу около каштеляна.

Годимир сглотнул мгновенно пересохшим горлом. Захотелось сделаться маленьким-маленьким. Лесной пичугой, жуком, а лучше всего муравьем, способным затеряться среди сухих листьев и веточек.

Но пан Стойгнев глядел мимо него:

– Не чаял уж и свидеться… – Он слегка сгорбился, словно намеревался прямо сейчас броситься в драку, и раздул ноздри породистого носа.

– И тебе удачного дня! – Полещук набычился, вцепился толстыми пальцами в окованный медными бляхами пояс. – Не думал, что ты еще живой, пан Стойгнев.

– Не дождешься, пан Тишило. Не дождешься, – дважды, как для тупицы, повторил пан Ланцюг, сверля пана Конскую Голову яростным взглядом.

Челядинцы молчали, навострив уши. Еще бы! Ссора между рыцарями с такими именами и такой славой не каждый день случается. Многие еще внукам пересказывать будут, каким поединком ознаменовался турнир, устроенный королем Доброжиром просто так, ради развлечения.

– Вот так встреча… – продолжал полещук. – Живой… Вот так-так!

– Не дождешься. Не дождешься, – ответы пана Стойгнева не отличались разнообразием.

– Э-э-э… Панове! – решительно вмешался каштелян. – Прошу вас помнить, кто вы и ради чего сюда прибыли. Турнир есть праздник благородства и доблести.

– И не будем превращать его в пьяную драку, – еле слышно закончил Олешек, незаметный за спинами рыцарей.

Пан Стойгнев потянул перчатку с правой руки, медленно освобождая палец за пальцем. Проговорил решительно:

– Я благодарен Господу и судьбе, что свели нас. Как я ждал этой встречи! Не поверишь, даже в Грозов ехать хотел.

– Очень нужно. Ждали там тебя… – сердито буркнул пан Тишило. И ответил, чеканя каждое слово на радость благодарным слушателям: – Не трудись вызывать меня. Я и так готов к поединку. Конный или пеший, с копьем, мечом или же секирой я жду тебя последние пятнадцать лет. И я поставлю самую большую свечку в ближайшем храме в благодарность всем святым и Господу за нашу встречу. А рыцаря, благодаря которому я сорвался с насиженного места и пустился в Ошмяны, – он легонько хлопнул Годимира по плечу, – я обещаю напоить до бесчувствия.

– Рыцаря? – нехорошо прищурился Стойгнев. – Если не ошибаюсь, пана Годимира герба Косой Крест?

Молодому человеку ничего не оставалось, как кивнуть. А что делать? Будь что будет. Двум смертям не бывать, а одной не миновать…

– Доблестного драконоборца? – продолжал пан Ланцюг.

– Пан Стойгнев, – добродушно улыбнулся ошмянский каштелян, – я что-то не пойму, у тебя и с этим рыцарем вражда, что ли?

– Где ты рыцаря видишь, пан Божидар? – в свою очередь усмехнулся словинец. Только веселья в его оскале не смог бы различить даже самый проницательный ученый из Мариенбержской Академии. Из тех, что звезды считают и в длиннющие списки заносят, как полагается.

– Да вот же он! – Музыкант втиснулся между Годимиром и паном Тишило. – Кто ж это, как не рыцарь, не будь я Олешек Острый Язык из Мариенберга!

– Ах, так? – голос пана Стойгнева клокотал от с трудом сдерживаемого азарта. Будто у гончего пса, наброшенного на горячий след. – Тогда скажи-ка, Годимир, скажи нам всем, кто и при каких обстоятельствах посвятил тебя в рыцари? Готов ли ты присягнуть пред ликом Господа, что говоришь правду?

Толпа охнула и загудела.

Неслыханное оскорбление. Ни один рыцарь не осмелится обвинить другого в самозванстве без должной причины. Ибо в случае ошибки, когда навет оказывается ложным, оболганный может потребовать поединка у обвинителя не до первой крови, не до просьбы о пощаде, а до смерти.

Годимир долго молчал.

Смотрел, как вьюном выкручивается из оравы слуг бельмастый дружинник – наверное, пошел Желеслава порадовать. Виновато дернул усами, перехватив взгляд полещуцкого пана.

Потом набрал полную грудь воздуха и сказал, как в омут с ледяной водой нырнул с обрыва:

– Не могу лгать перед ликом Господа. Не проходил я посвящения в рыцари! – Обвел глазами шушукающихся и открыто тычущих в него пальцами челядинцев, чужих оруженосцев и дружинников. Добавил: – Готов с мечом в руке против любого рыцаря отстоять свое право на пояс и шпоры.

Пан Тишило полез пятерней в затылок:

– Ну, дела…

Охнул и схватился за голову пан Божидар:

– Драконоборец… И вот – на тебе!

Присвистнул Олешек:

– Вот молодец! Даже меня провел! Уважаю!

Оскалился пан Стойгнев:

– Ничего тебя не учит, мальчик мой. Не годишься ты в рыцари…

– Я не гожусь? – Годимир вспыхнул сухой соломой, хватаясь за меч. – Пеший или конный, копьем или мечом…

– Остынь! – прервал его гневную речь пан Ланцюг. – Не к лицу мне с оруженосцами биться. Я таких, как ты, привык вожжами на конюшне уму-разуму учить.

– На конюшне? – Молодой человек вцепился в меч так, что ладонь заболела. – Ну что ж, попробуй…

– Э, нет! Он мой! – воскликнул полещук, нисколько не смущаясь внезапным превращением Годимира. – За мной будешь, пан Косой Крест!

В толпе раздался смех. Кто-то заулюлюкал. Кто-то свистнул в четыре пальца.

– Тихо!!! – с легкостью перекрыл всеобщий гам пан Божидар. – Панам Стойгневу и Тишило я советую остыть. Ибо не к лицу таким прославленным рыцарям друг друга перед толпой хаять. Вы бы еще за грудки друг дружку схватили… Стыдно, панове! – Он притопнул ногой для пущей убедительности. – Что же касается пана Годимира, то случай тут сложный. А потому требует рассмотрения его королевским величеством Доброжиром. Но не ранее, чем завтра утром. А до того никаких ссор и потасовок в Ошмянах я не потерплю, не будь я каштелян тутошний! Уяснили, панове?

Рыцари кивнули вразнобой. Первым полещук. Пожал плечами, махнул рукой и кивнул. Следом за ним Годимир. А что ему оставалось? Раз Стойгнев с самого начала отказался вызов принять, то и не допросишься. А то, чего доброго, и правда прикажет слугам связать дерзкого и вожжами отхлестать. С него станется…

Последним согласился пан Ланцюг. Скривился, будто кислющей вишни полную горсть в рот отправил. Но кивнул. Еще раз оскалился – он здорово заблуждался, если думал, что это улыбка, – расправил плечи и ушел.

В наступившей тишине громко прозвучали слова пана Конской Головы:

– Нет. Тесен все-таки мир. Сколько живу, столько убеждаюсь.

Очевидно, комната, доставшаяся Олешеку и Годимиру, была в недалеком прошлом кладовой. Во-первых, близость к замковой кухне, а во-вторых, стойкий, въевшийся, казалось, не только в бревенчатые стены, но даже в глинобитный пол, аромат копченостей.

Наверное, ни король Доброжир, ни его каштелян пан Божидар не ожидали особого наплыва гостей. Ну, турнир и турнир… Мало ли объявляется турниров в Заречье? Именитые рыцари с ног собьются, если будут стараться на каждый поспеть. А уж в затрапезные Ошмяны, притулившиеся едва ли не у подножья Запретных гор, и подавно очень мало найдется желающих отправиться. А вот поди ж ты! Сыскались! Из подслушанного на лестнице разговора Годимир понял, что преломить копья в честь королевны Аделии, а также побороться за право присвоить руку и сердце дочери Доброжира, съехалась едва ли не полторы дюжины рыцарей. В том числе и пан Стойгнев герба Ланцюг из Ломчаевки, что в Бытковском воеводстве Хоробровского королевства, и король Желеслав из соседнего с Ошмянами Островца, и широко известный рыцарь Криштоф герба Черный Качур из Белян, и малоизвестный королевич Иржи из Пищеца, что на левом берегу Словечны стоит. Не говоря уже о пане Тишило, который за королевнами никогда в жизни не гонялся, но без хорошей драки и седмицы прожить не в состоянии, и самом Годимире герба Косой Крест в компании со шпильманом из Мариенберга.