– Не знаю ничего, – буркнул панн Тишило. – Товар – это ваши заботы. Моя забота – справедливость отстоять.

– Горшки с мисками можете себе оставить. – Годимир вздернул подбородок, показывая, насколько он далек от грошовых свар и забот захолустья.

Чэсь крякнул и, не прощаясь, зашагал прочь. Стражники помоложе, вскинув алебарды на плечи, отправились следом. Не оглядываясь.

Годимир облегченно вздохнул:

– Прими мою благодарность, пан Тишило. Когда б не ты…

– А! – отмахнулся бело-красный рыцарь. – Пустое! Сочтемся славой. Да, не забыл ты, пан Косой Крест, о чем мы сговаривались?

– Эх, пан Тишило, едва не забыл. Эти ж… – он кивнул вслед уходящим стражникам, – кому хочешь голову задурят. А что, трава уже высохла?

– Давно уже. Скоро жарко будет. А в жару кулаками махать несподручно. Так ведь?

* * *

Ровный лужок по-над Щарой, назначенный для поединка, уже собрал зрителей и сочувствующих. Во-первых, свита пана Тишило – старый Жит, оруженосцы Ратиш и Бажен. Во-вторых, купцы, хозяева замеченных вчера телег. В-третьих, старые знакомцы – иконоборцы. Увидев их, Годимир искренне подивился – в тех краях, откуда он прибыл, священнослужители постеснялись бы прийти любоваться на драку. Но, с другой стороны, ведь не потасовка между упившимися браги кметями предстоит, а честный бой двух рыцарей. В присутствии известного шпильмана. В-четвертых, подтянулись нестройной кучкой стражники, во главе с Чэсем. Любопытно, оставил он кого-нибудь из подчиненных за рогатками, перегораживающими мост, приглядывать? Да кроме всего прочего, с того берега, не иначе как по негласному договору с людьми Желеслава, нелегкая принесла, иначе и не скажешь, облаченных в черные накидки с вышитым точно посередине груди желтым трилистником, стражников Доброжира, числом полдюжины.

Годимир сбросил на траву жак, остался в штанах и рубахе. Сапоги он тоже оставил, лишь отстегнув шпоры. Железякой покалечить можно, даже без умысла, а по нелепой случайности.

Саженях в десяти разоблачался с помощью Жита пан Конская Голова. Слуга что-то выговаривал ему, укоризненно тряся чубом. Пан Тишило молчал. Только один раз замахнулся на докучливого кулаком. Потом протянул руку – закатывай, мол.

– Ох, и силен, – шепнул Олешек, поглядывая на предплечья полещука, бугрящиеся мускулами.

– Сам вижу! – огрызнулся Годимир. – Чего душу травишь?

– Я травлю? – воскликнул музыкант. – Сам себя втравил, а еще мне выговаривал – как живешь, мол, с таким норовом?

– Отстань! Не до тебя сейчас.

– Ладно, я тебе потом припомню, когда отлеживаться после драки будешь… – пообещал Олешек, но замолчал.

Бело-красный рыцарь между тем, уверенно ступая, вышел на середину лужка. Взмахнул пару раз руками наподобие ветряной мельницы, разминая плечи. Присел. Вскочил. Несмотря на возраст, двигался он легко, как юноша.

Решив: будь, что будет, а от боя отказываться недостойно рыцаря, – Годимир вышел навстречу полещуку.

– Я не держу на тебя зла, пан Тишило герба Конская Голова, – проговорил уроженец Чечевичей обязательные перед началом турнирного боя (боя чести, а не войны) слова.

– И я не держу на тебя зла, пан Годимир герба Косой Крест, – кивнул бело-красный. Добавил: – Если, не приведи Господь, покалечу, лекарям заплачу. Обещаю.

– Спасибо, – совершенно искренне поблагодарил Годимир. Он, в отличие от старшего рыцаря, не снял перчаток. Надеялся хоть чуть-чуть уберечь пальцы. Может статься, что скоро потребуется еще и мечом помахать.

Пан Тишило выставил левую ногу чуть вперед, поднял сжатые кулаки. Словинец повторил его жест и медленно двинулся бочком, намереваясь развернуться спиной к солнцу. Бело-красный разгадал маневр без труда. Сдвинулся на два шага вправо. Годимиру пришлось остановиться, чтобы не открыть противнику спину.

Ну, была не была!

Бытковец сделал обманное движение левой рукой и от души вмазал пану Тишило с правой. Полещук подставил под удар плечо и тут же ответил. Его тяжелый, как мельничный жернов, кулак врезался Годимиру под ложечку. Тот охнул и отскочил. Воздух из легких вышел и никак не хотел возвращаться обратно.

«Если противник выше тебя ростом – это твое преимущество. Если ниже – тоже, – вспомнил он наставление пана рыцаря Стойгнева герба Ланцюг. – Только нужно уметь им воспользоваться». Вот Конская Голова сумел, а он – нет.

Пока Годимир пытался вдохнуть, пан Тишило, будучи опытным стратегом, решил развить успех. Он пошел вперед на полусогнутых ногах, ударяя поочередно справа и слева.

От двух ударов молодой рыцарь уклонился, третий отбил предплечьем, но четвертый пришелся в ухо. Хорошо, что вскользь. И все равно: острая боль обожгла, заставила дернуться, отскочить назад, увеличивая разделяющее бойцов расстояние. Однако пан Тишило с удивительной прытью последовал за ним. Пнул каблуком под колено. Годимир успел отдернуть ногу. Ударил наотмашь. Просто, чтобы отогнать. И пропустил очередной удар под дых.

Снова ему пришлось отступать. Отскакивать от ударов, шагать назад, постоянно опасаясь поскользнуться и упасть.

– Спекся… – послышался из толпы презрительный голос Чэся. – Не боец… это…

«Ах, спекся? Ах, не боец?»

Кровь застучала в висках Годимира. Он отбил предплечьем новый удар, нацеленный в лоб, нырнул под руку пана Тишило и с размаху впечатал кулак полещуку живот. Потом добавил левой по почкам.

Подобный кувалде кулак обрушился ему на затылок. В глазах потемнело. Молодой рыцарь упал на колени, а пан Конская Голова от души заехал ему в челюсть.

Сажень проехав на спине по мягкой травке, Годимир попытался подняться, но замешкался, соображая – с чего бы это солнце почернело и растроилось? А пан Тишило уже нависал. Огромный, на полнеба, несокрушимый как скала.

Словинцу ничего не оставалось, как, выпрямив ноги, ударить сразу двумя каблуками бело-красного рыцаря чуть пониже пряжки на поясе. Велик, конечно, был соблазн заехать на полторы ладони ниже, но благородный поединок – это все-таки не драка в корчме. Пан Тишило отлетел, смешно взмахнул руками, стараясь удержать равновесие и… не упал. Устоял. Вот ведь медведь лесной!

А Годимир так решил для себя – или пан, или пропал! Правильно учил молодого оруженосца пан Стойгнев герба Ланцюг – нет удара, нет победы. Поэтому он бросился вперед с четверенек, не собираясь тратить драгоценные мгновения. По детской привычке ударил пана Тишило головой в живот, обхватил двумя руками вокруг туловища, стараясь приподнять и опрокинуть на землю.

Полещук оказался более крепким орешком, нежели Славощ-Бычок. Согнул ноги в коленях, не давая себя повалить, а кулаком припечатал Годимира по загривку. Раз, другой, третий… Будто гвозди вколачивал. И при этом рычал. Ну, точно, медведь.

Вот ведь нашла коса на камень!

Годимир попытался спрятать голову пану Тишило под мышку. Там тяжелее будет ударить. Перехватил локоть и запястье левой руки полещука. Хрипя от натуги принялся выворачивать. Заломить бы руку за спину, уложить на траву… Это была бы самая честная и красивая победа.

Пан Конская Голова, видно, о том же подумал и сопротивлялся отчаянно. Никогда не жаловавшийся на силу Годимир вскоре понял – застряли. Ни туда, ни сюда. Отпустить он, конечно, противника не отпустит ни за что, но и дальше продвинуть ставшую вдруг неподатливой, словно сталь, руку не сможет.

Они топтались друг вокруг друга, хрипели, дышали тяжело, с присвистом. Точно сцепившиеся рогами олени. Такое иногда случается осенью, во время гона. Сойдутся красавцы-рогачи в схватке за оленух, стукнутся рогами и не могут разойтись. Тут уж конец одинаковый для обоих – смерть. Если волки не доберутся до беспомощной добычи, так все едино – с голодухи помрут.

Всю надежду Годимир полагал на собственную молодость. Должен же полещук устать, должен! Каким бы двужильным ни был, а не сможет на равных с двадцатилетним пыхтеть.

Ну, давай еще пройдемся, пан Конская Голова. Вправо, влево… Теперь дернуть запястье вверх, а на локоть, напротив, налечь всей тяжестью…