– Вот еще… – противный надтреснутый голос Жита раздавался с той же стороны, откуда говорил Олешек. – Сам напросился. Вот и получил сполна за наглость свою словинецкую.

– Помолчи, Жит!

– Ну уж нет, пан Тишило. Это рыцарь несчастье, похоже, приносит.

– Если кому и приносит, так самому себе, – резко заметил музыкант. – А тебе-то какое дело?

– Да уж такое…

– Нет, ну какое, а?

– Очень даже большое.

– По большому делу знаешь что…

Годимир понял, что пора и ему слово вставить. А то лежишь тут, как на собственных похоронах, и слушаешь, как тебя то хвалят прилюдно, то поругивают исподтишка.

Легко сказать… То есть подумать легко, а вымолвить слово оказалось ой как трудно! Язык не повиновался, губы не слушались. Вдобавок горло пересохло и попервах вместо вопроса вышел неясный хрип. Но он пересилил себя и справился:

– Где мы? Что со мной… было?

– Э, пан рыцарь, в телеге ты, – озорно воскликнул Олешек. – Спешишь, словно рыцарь Абсалон, на встречу с королевой.

– С какой королевой?

– О! С самой в мире!

– Хватит! Довольно трепаться! – Широкоплечая фигура пана Тишило появилась над краем тележного бортика вместе с шеей и головой темно-гнедого коня. Выглядел полещук смущенным и обрадованным одновременно. – Напугал ты меня, пан Косой Крест. – Он тронул пальцем усы.

– Как напугал? Когда? – непонимающе вскинул брови Годимир.

– Как-как… Да вот так… Почитай, вторые сутки в беспамятстве.

– Как?

– Как-как… «Раскакался» тут… – нахмурился пан Тишило, но явно не со зла, а скорее, чтобы скрыть невольно пробивавшуюся улыбку. – Когда я тебя кулаком промеж глаз засветил… Ну, там, на лугу…

– Я помню.

– Хорошо, что помнишь. Бывали случаи, после моего удара парни, с виду крепкие, дули воробьям крутить начинали.

– Что? Какие дули?

– Это у нас в Полесье присловье такое имеется. Не обращай внимания, пан Косой Крест. Так вот. Как врезал я тебя в лоб, пан, ты откинулся и ноги по травке протянул. Сперва думали мы – все, конец, отвоевался пан Косой Крест. Ан нет, гляжу – сердце бьется и дыхание опять-таки… Попытались тебя в сознание привести…

– Ага! – бесцеремонно вмешался Олешек. – Жит предлагал подкову в костре нагреть и к пятке тебе приложить. Самый что ни на есть проверенный способ, говорит.

– Какой же ты болтун, пан шпильман! – покачал головой Тишило, а старый слуга буркнул что-то невнятное и чмокнул коню, чтобы быстрее бежал.

– Какой есть! – ухмыльнулся Олешек. Похоже, у него с рыцарем из Полесья установились едва ли не приятельские отношения. С чего бы это? Годимир даже немного обиделся. А поэтому потребовал продолжения рассказа:

– Дальше-то что было?

– Да ничего. – Пан Тишило снова провел пальцем по усам. – Каленым железом тебя жечь не стали. Нюхательной соли, какую к вельможным паннам применяют, когда те в обморок падают, тоже как-то не случилось под рукой. Уж мы и по щекам тебя хлопали… Думаю, не обидишься?

– Да ладно, чего уж там…

– Вот и слава Господу! И водой холодной брызгали. Отец Лукаш несколько раз молитву прочитал. И «Как славен наш Господь…», и «Благодарственную», и…

– Какой такой отец Лукаш? – Годимир заворочался, пытаясь сесть. Или хотя бы отползти от давящего в бок угла.

– Ты лежи, лежи… – немедленно напустился на него полещук. – Не хватало еще, чтоб снова обмер! А отец Лукаш – это старший над святыми отцами-богомольцами. Помнишь, тоже переправы ждали?

– Иконоборцы, что ли? Сектанты? – довольно громко произнес Годимир, припоминая похожего на грача… лысого грача… старшего из иконоборцев.

– Тише, тише, пан Косой Крест! – Пан Тишило оглянулся через плечо. – Они с нами идут. Не ровен час, обидятся. Какие бы ни были, а все же служители Господа.

– Ну, ладно, не буду, – легко согласился бытковец. – Можешь передать им от меня благодарность, что лечить помогали.

– Сам передашь. Скоро корчма. Переночуем, а утром на Ошмяны. Тут уже недалеко.

– На Ошмяны? Зачем на Ошмяны? И с чего ты, пан Тишило, вообще с места сорвался? Ты ж у моста свой обет исполнял, как я понял.

– Он еще спрашивает! – горестно проскрипел Жит с передка.

– Я тебе о чем толкую? – Пан Конская Голова не обиделся ни капельки. – Упал ты, пан Косой Крест, и лежишь, еле дышишь. Ну, думали, до полудня полежит и оклемается. Нет. Как лежал, так и лежит. До вечера… Ну, а ты же помнишь, пан рыцарь, что я тебе перед боем обещал?

– Помню, – неохотно ответил Годимир, начиная все понимать и испытывая от того неловкость.

– Хорошо, что помнишь. Вот мы и порешили – ежели к утру не отойдет…

– В смысле, к Господу, – опять подал голос музыкант.

– Тю на тебя! – Пан Тишило сотворил знамение – поочередно притронувшись кончиками пальцев к глазам, губам и сердцу. – Разве можно такое говорить? А еще шпильман! Не отойдет – в смысле, не полегчает ежели… А поскольку на рассвете ты такой же лежал, как и вечером, то свернули мы быстро шатер, погрузились на вашу телегу…

– А Пархим?

– Какой там Пархим! Не знаю, кто там вам чего наплел, но настоящий горшечник бы не сбежал и товар не бросил бы.

– Мы горшки Чэсю оставили! – Это опять Олешек. – Раз они с ним такие друзья, пускай постережет. Может, кто и востребует?

– Не знаю, не знаю… – покачал головой пан Тишило. – На мой взгляд, вряд ли кто-то придет за горшками и мисками, но мне их судьба безразлична, уж поверьте… Так вот, пан Косой Крест, уложили мы тебя со всеми почестями и отправились в Ошмяны. Где тут еще можно лекаря найти, как не в королевском замке?

– А что ж не в Островец? – скривился Годимир.

– В Островец? – Пан Тишило улыбнулся. – А мы решили, что в Островец ты не захочешь. Мне пан шпильман рассказал о твоем приключении с королем Желеславом.

– Вот как? А кто его за язык тянул, этого пана шпильмана? – Кровь прилила к щеками бытковца.

– А чего я подлость покрывать должен? – возмутился Олешек. – Я еще песню про Желеслава сложу! Пусть все узнают, от Бейды до Усожи, какой он есть благородный король.

– Ага, и какой я невезучий рыцарь! – Годимир даже кулаки сжал от ярости.

– Имя рыцаря можно и не называть в песне…

– Да не в том суть! – остановил их перебранку пан Конская Голова. – Желеслава я видел, когда он мост проезжал. И коня видел с копьем и щитом. Думал, его, коль на турнир направляются. А оно вот как выходит, оказывается…

– Я потребую справедливости у Доброжира! – скрипнул зубами рыцарь. – Люди говорят, он не похож на своего соседа, не забыл еще заветов предков.

– Ну, так люди и то говорят, – пан Тишило потрепал коня по шее, – что он мечу поварешку предпочитает. Хорошо, земли у Доброжира побогаче, нежели соседские, казна поболее, войска может выставить, не в пример Желеславу, до двух сотен пешцов, не считая десятка рыцарей, что при дворе его пасутся все время. У Доброжира-то дочка на выданье. Королевна, значит…

– Так я слышал, и турнир для нее затеяли? – живо заинтересовался шпильман. – Как зовут-то королевну?

– Аделия. Нрава она не сильно кроткого. Про красоту ничего не скажу – не видел, – пан Тишило отвечал обстоятельно, как, впрочем, выполнял любое дело. – Замуж бы ей еще года два назад выйти, но…

– Что «но»? – теперь уже и Годимир проявил интерес. Еще бы! У странствующего рыцаря всегда к королевским дочкам должен быть интерес. Иначе какой же он странствующий рыцарь?

– Да то. Претендентов вроде бы хватает. И заезжих рыцарей с королевичами предостаточно, не говоря уже о его величестве Желеславе из Островца.

– Что? Этот коршун?!

– А что, как коршун, так уже жениться не надо? – хохотнул Тишило. – Он вдовец. Правда, болтают, что жену в подземелье уморил, так что с того? Не пойман – не вор. А кто короля ловить будет в его же замке?

Годимир, напрягаясь изо всех сил – все-таки кулак бело-красного рыцаря оставил о себе долгую память, – заставил себя подняться и уселся, привалившись боком к бортику телеги.

– Странно, – проговорил, тяжело дыша, – как ты можешь такое говорить, пан Тишило? Ведь ты тоже странствующий рыцарь?