– Какие стожки? Ну? – Годимир едва сдержался, чтобы не сграбастать селянина за грудки и не тряхнуть.

– Дык… эта… паленые.

– Кем паленые? Когда паленые?

– Дык… Известно кем… эта… Дракон палил…

С видом победителя рыцарь оглянулся на Олешека. Ну, что скажешь теперь?

Шпильман пожал плечами:

– Мало ли от чего у кметей сено погорело?

– Вот именно, – поддержал его пан Тишило. – Пьяные были, вот и пожгли. А на дракона свалить легче легкого.

Но Годимир их не слушал:

– Еще что-нибудь было? Видели, может, дракона? Скотина не пропадала?

– Дык… эта… Отчего не пропадала? Эта… того… очень даже пропадала… У… эта… Дуськи-вдовицы… третьего дня корова… того… сгинула…

– Вот! Еще что?

– А к Василине… эта… тоже вдовице… дык… того… грят… летает ночью…

– Да ну? – притворно изумился Олешек и подмигнул Годимиру: «Помнишь, мол?» – Прямо-таки и летает? Змей крылатый?

– Сосед, верно, летает, – прохрипел бродяга.

– Дык… эта… – кметь малость осмелел и разговорился. – Не верите… того… не надо. А дракон… эта… к ней кажную ночь… того… летает. Позеленела баба… эта… вся.

– Что ж не посинела? – расхохотался шпильман.

Иконоборцы дружно, как один, сотворили знамение и наградили охальника испепеляющими взглядами.

– А ведь и правда… – Пан Конская Голова намотал ус на палец, подергал, словно проверяя его на крепость. – Ежели летает к кметке дракон, как они с нею?.. Ну… – Он замялся, подбирая нужное слово.

– То-то и оно! – поддержал его Олешек. – Дракон – чудище здоровенное! В первую же ночь ухайдакал бы вдовицу.

– Отчего же здоровенное? – хмыкнул Ходась, довольный тем, что больше никто не обсуждает его предложение панам рыцарям. – Видали под Дыбще одного. Чуток больше козы. Хвост, врать не буду, в сажень…

– Ну, сильны у вас в Заречье! – восхитился пан Тишило. – У нас, в Полесье, о драконах и думать забыли, а тут такое! Так ведь?

– Это не дракон, – отмахнулся Годимир. – Это выверна. Ну, я про ту, что под Дыбще… Тулово козье, а хвост саженный. Магистр Родрик именно так в «Монстериуме» их описал. Чудище вредное, конечно, но до дракона ему…

– Ага, как до Лютова на карачках, – поддакнул Олешек. – Так, пан Тишило, у вас в Грозове говорят?

– Говорят, скрывать не буду, – усмехнулся полещук, подкрутил ус.

– А! Ну вас! – Годимир снова повернулся к кметю. – Где твое село?

– Дык… эта…

– Корову, – громко произнес бродяга, – разбойники сожрали, к бабке не ходи.

– И к вдове они же летают? – нахмурился купец. Не по душе ему пришелся оборванец. Ох, как не по душе!

– Зачем же летать? Ножками бегают.

– Где твое село? – еще раз как можно более благожелательным тоном повторил рыцарь.

– Дык… того… просеченские мы…

– Это как на Ошмяны ехать. Чуток вправо забрать от тракта, – пришел ему на помощь Андрух.

– На Ошмяны? Это хорошо! Эх!.. – Годимир скривился, вспомнив, что лишился оружия, доспехов и коня.

– Не грусти, пан Косой Крест, – ободрил его пан Тишило, догадавшийся наверняка о ходе мыслей молодого рыцаря. – Что-нибудь придумаем. Обещаю.

– Спасибо! – Молодой рыцарь кивнул. Если и правда поможет бело-красный рыцарь выручить снаряжение, можно будет прямо из Ошмян отправиться в эту… Просечку… Или Просеченку? – Как село-то называется? Говори толком? Не блей.

– Дык… эта… Просеченка.

– Точно, точно Просеченка, – подтвердил корчмарь.

Годимир кивнул, вернулся за свой стол.

Какое-то время все сосредоточенно работали челюстями. Чего греха таить? Проголодались изрядно. Голод, он не щадит ни паломников, ни странствующих рыцарей, ни певцов-музыкантов. Иконоборцы чинно, но весьма прилежно обсасывали хребты карасиков. Сидящие за «благородным» столом по очереди черпали ложками со сковороды, прихлебывая густое, светло-желтое пиво.

Задержавшимся на коновязи оруженосцам и слуге пана Тишило досталась здоровенная миска пшенной каши, политая топленым салом и присыпанная сверху шкварками.

Олешек ел наравне со всеми. И не скажешь, что невысокий да щуплый. Ложкой махал – будь здоров!

«Куда в него вмещается только?!» – восхищенно подумал Годимир и едва не поперхнулся, ощутив сверлящий затылок взгляд.

Он обернулся.

Так и есть!

Бродяга уже не лежал, а сидел, скрестив ноги на манер басурман-кочевников из-за Стрыпы. Почесывал правой рукой щеку прямо через повязку и бесцеремонно рассматривал панов рыцарей. Перехватил взгляд Годимира и неожиданно подмигнул.

– Ты чего? – нахмурился рыцарь.

– Да ничего, пан рыцарь. Ничего. Больно уж смачно ты мечешь. – Он взмахнул пару раз ложкой, потешно изображая движения Годимира.

Пан Тишило захохотал, Олешек фыркнул в ладонь, а купцы сердито переглянулись между собой. Оно и понятно, бродяги и торгаши – извечные враги. Уж скорее монах подружится с разбойником, чем купец с попрошайкой.

– Есть хочешь? – повинуясь неожиданному порыву, спросил словинец.

– А! – махнул рукой бродяга. – Не впервой.

– Держи! – Годимир взял со стола краюху хлеба толщиной в пол-ладони и протянул ее одноглазому.

– Ну, спасибо тебе, пан рыцарь, – хриплый голос бродяги на краткий миг о чем-то напомнил Годимиру. Но о чем? – Не ожидал…

Он замолчал, но, вопреки ожиданиям, не вцепился зубами в хлебный мякиш, а сунул краюху в складки одежды. Поднялся, потер кулаком поясницу.

– Ну, коли ты такой добрый, пан рыцарь… В ответ на твою доброту – моя рассказка. Я поведаю, а там сам решай – на пользу она тебе или во вред…

– Что за рассказка?

– А простая такая… Горшечника Пархима убили. Слыхал?

– Как? Когда успели?

– Как – не знаю, но третьего дня его мертвого нашли. В кустах, на обочине.

– Как третьего дня? Я же… Мы же… Мы только вчера его видели. Или позавчера?

– Позавчера, пан рыцарь, – вмешался Олешек. – Вчерашний день ты в беспамятстве пролежал.

– Так как же так?

– А не знаю, – буркнул оборванец и быстрым шагом покинул корчму.

– Эй, ты куда? – Годимир вскочил, едва не опрокинув лавку.

Но его никто не слушал. Бродяга выскользнул за дверь и был таков.

– Эй, погоди!

– Да чего годить-то? – расправил бороду Ходась. – Чего годить? Третьего дня, я слыхал, Яроша Бирюка кто-то из колодки выпустил.

– Вот как? – Пан Тишило дернул себя за ус. – Кто бы это мог?

– И правда, – поддакнул Олешек. – Кто бы это мог быть, а?

– Ума не приложу… – потер затылок Годимир. – Да! А что это за бродяга? Откуда взялся? – Рыцарь схватил за рукав подошедшего кстати Андруха.

Корчмарь опасливо попятился, оберегая широкое блюдо с галушками, политыми сметаной. Сказал недоуменно:

– Да кто его знает, пан рыцарь? Пришел, попросился хоть в уголке посидеть. Ну, ясное дело, я его покормил… Не звери все-таки.

– Да, крендель хитровыкрученный, – согласился Олешек. – Ты раньше его видел? Кто такой – знаешь?

– Не-ет! – Андрух затряс головой. – Первый раз вижу! – плюхнул блюдо на стол и убежал.

– Ну… так паны рыцари… – несмело проговорил рыжебородый купец. – Договоримся, чтобы вместе на Ошмяны? Или… – Он ткнул кулаком своего молчаливого спутника. Тот закивал так размашисто, что едва носом в сметану не нырнул.

Годимир взглянул на пана Тишило. Он старший. Как скажет, так и будет.

Полещук думал недолго:

– Ладно. Утро вечера мудренее. Так ведь? Выспимся, а там видно будет.

Ночью Годимир боялся уснуть, ворочаясь на охапке свежего сена. Рядом храпел рыцарь Конская Голова, тихонько посапывал носом Олешек. Конечно! Им-то чего бояться? Небось острозубые чудовища с зеленой кожей не снятся.

А тут лежишь – спать хочется, а глаза закрывать боязно. Что еще привидится? Какой кошмар?

Из соседней комнаты – а было их в корчме всего две, и рыцари заняли более просторную – доносились рулады купцов. Говорят, есть на дальнем юге, в пустыне на окраинных землях Басурмани, страшный зверь рыжий да полосатый. Лев называется. Тамошние рыцари за честь считают с тем зверем сразиться и шкурами поверженных чудовищ частенько украшают коней, используя их вместо чепраков, а один знаменитый рыцарь носил шкуру львиную вместо плаща. Но у него на то особое право было – говорят, голыми руками хищника задушил. Скорее всего, врут, но легенда красивая. Так вот – зверь-лев, когда на охоту выходит, рычит страшно, ибо не видит необходимости к добыче тайно подкрадываться, а напротив, честно предупреждает ее – спасайтесь, мол, кто сумеет. Вот и Ходась с Дямидом рычали похлеще иного льва. Если б в лесу ночевали, не всякий зверь рискнул бы приблизиться.