Вот и освобождали почем зря кладовые, чуланы, приклетки под комнаты для дорогих гостей. Ну, понятное дело, для тех, кто приехал позже других. Первым-то места хватило.

Скорее всего, и запасы из этой кладовки вытащили куда-нибудь, а то и съели уже на пирах, а в комнату затащили два сундука, застелили их меховыми одеялами – вот и готовы места для отдыха и сна.

Годимир так расстроился, что даже не попытался ущипнуть пухленькую служанку, притащившую медный таз и кувшин с горячей водой. Он рухнул на ближайший сундук прямо как был – в пыльных сапогах – и закрыл глаза. Щекочущий ноздри запах тут же нарисовал связки окороков и грудинок, лещей и угрей, плотвы и семги. Он сглотнул слюну. Эх, вкуснотища-то какая…

– Ну, ты даешь, пан рыцарь! – Олешек плюхнулся на свой сундук так, что жалобно скрипнула крышка. – Или как тебя теперь называть, коль выяснилось, что ты никакой не рыцарь?

– Зови просто Годимиром.

– И все?

– Что – «все»?

– Все, что ты сказать хочешь?

– Тебе мало рассказов Стойгнева?

– А он ничего не рассказывал!

– И что с того?

– Как это что?! – Шпильман от расстройства дернул струны на цистре. Прислушался. Прихлопнул их ладонью, заглушая резкий звук. – Между прочим, это и меня касается – рыцарь ты или нет. Может помнишь, ты меня оруженосцем нанимал.

– Как нанимал, так и отпустил.

– Но я же не ушел.

– А это уже не моя забота. Сам виноват.

– Что значит – виноват? – вспыхнул Олешек.

– Ну, не виноват, – легко согласился словинец. – Чего ты от меня хочешь?

– Правду хочу знать.

– Правду? Правду… – Годимир перевернулся на бок. Лицом к стенке. – Правда, она такая бывает, что многие вранье предпочитают.

– Но не я! – Шпильман порывисто вскочил, взмахнул инструментом. – Не я!!! Слышишь? – Он внезапно замолчал, удивленно оглядел цистру, которая жалобно звенела в его руках, отложил ее в сторону. Повторил с нажимом: – Я хочу знать правду. И я должен ее знать.

– Это еще почему? – буркнул Годимир.

– Потому, что я твой друг, – вдруг просто и безыскусно заявил музыкант. – А друзей обманывать – подло.

Он произнес это как-то совершенно по-детски. На мгновение словинцу показалось, что за его спиной стоит не скорый на едкое слово шпильман по прозвищу Острый Язык, а обиженный мальчишка, которому пообещали новые санки ко Дню рождения Господа, да не подарили. Того и гляди расплачется. Словинец прикусил язык и рвавшееся на волю: «Какой же ты друг?» так и осталось невысказанным. Ведь это было бы самой черной неблагодарностью. Ляпнув такое, можно перестать себя считать не только рыцарем, но и просто человеком. Ведь не за деньги же, в конце концов, ехал с ним Олешек! Ничего он ему не заплатил, да и неизвестно, заплатит ли когда-нибудь за службу. Любой другой сбежал бы давно, а шпильман едет. Не бросил его, когда камень, пущенный дружинником Желеслава, едва не выбил из глупой рыцарской головы последние мозги. Вернулся, привел в чувство, после помогал идти. Готов был ругаться со стражниками островецкого короля, когда те обвинили Годимира в исчезновении Пархима. Пошел плечом к плечу к шатру пана Тишило, вызывать того на бой. И после не оставил. Неизвестно еще, не он ли уговорил полещуцкого пана, открыто заявляющего про свою нелюбовь к уроженцам Хоробровского королевства, взять с собой побитого противника.

Пожалуй, Олешек действительно имеет право знать правду.

Годимир резко повернулся и сел. Свесил ноги с сундука.

– Ты хочешь знать правду?

– Да. Хочу! – с вызовом заявил шпильман.

– Всю правду обо мне?

– Ну, не всю… – замялся певец. – Вся-то мне, может, и без надобности, но почему пан в черной суркотте… Как его там?..

– Пан Стойгнев герба Ланцюг.

– Вот-вот. Почему пан Стойгнев сказал, что ты не рыцарь. И ты не посмел… Ведь не посмел, да? Не посмел возразить. А значит…

– А значит, я – не рыцарь, – внезапно севшим голосом проговорил Годимир. – Ну, то есть… Как бы тебе объяснить…

– Да говори, как есть. Там разберемся. – Олешек улыбнулся едва ли не с сочувствием.

И Годимир начал рассказывать.

Говорил он долго – ведь пришлось начать с самого начала.

С того дня, когда в погожий летний день шестьсот шестьдесят четвертого года от Дня рождения Господа в семье небогатого, но именитого пана рыцаря Ладибора герба Косой Крест, владельца Чечевичей и прилегающих угодий, родился третий сын, которого нарекли Годимиром. Уродился мальчишка крепким, горластым, ел за троих и быстро рос. Но судьба его была предопределена с самого рождения.

Согласно древнему праву майората[34] Чечевичи и панский маеток после смерти пана Ладибора должны были перейти в собственность Ниномысла – первенца и, чего греха таить, любимца пожилого рыцаря.

Средний сын – Жемовит – собирался отправиться в Бытков, ко двору местных князей, старинного и славноизвестного рода Кривоносов. Ясное дело, не штаны в науках протирать и не мешки с мукой в амбаре подсчитывать, а в войско. Ловкий да смышленый юноша, даже если не случится какой-нито завалящей войны – будь то с внешним врагом или междоусобицы, сумеет быстро получить пояс и шпоры, а после станет полусотенным или сотенным командиром в княжьей дружине, дальше как повезет. Можно стать мечником в прибыльном городке, каштеляном крупного замка, а то и подскарбием в самом Быткове, при княжеском дворе.

Ну, а перед младшеньким тоже пути открыты. Хочешь, отправляйся искать счастья и доли на службе у любого богатого и знатного владетеля – князя, воеводы, короля. Это, если ты в воинском ремесле поднаторел. Если нет, можно к любому монастырю прибиться. Сперва, само собой, послушником. А когда пройдешь испытания и докажешь смирение и трудолюбие делом, получишь право носить камилавку, переходя в рясофорные. А после можно принять малую схиму, стать полноправным монахом. Тоже дело почетное и требующее не меньшего самоотречения и старательности, чем воинское. Если задуматься, все прилужанские игумены, архимандриты, епископы из младших сыновей рыцарей и вышли. Даже сам митрополит хоробровский и патриарх всего Правобережья – Хороборовского, Лютовского королевств и Полесья. А ежели склонен к самоуглублению, просветлению духа постами и молитвами, прямая дорога в схимники. Едва ли не все нынешние святые – и Лукьян Бессребреник, и Андрий Страстоприимец, и Пятрон Целитель, и Лукася Непорочная, и Вэзилий Жулянский – прошли через великую схиму.

Нет, имелся еще один путь. Иногда чародеи ездили по селам и усадьбам, отбирали детишек в ученики. Ну, так на то дар особый нужен, обладать которым не каждому дано.

Мальца по имени Годимир начали готовить именно к иночеству, ибо с десяти лет, когда мальчика начинают обычно школить по верховой езде, фехтованию на мечах, бою на копьях, секирах и палицах, он проявил редкостную в роду неуклюжесть. То умудрится седло задом наперед на хребет лошади взгромоздить или на уздечке налобный ремень с суголовным перепутает. То мечом сам себя по коленке зацепит – хорошо, хоть мальцов на затупленном оружии биться учили. И если в первом случае вроде бы ерунда, не панское дело лошадей седлать, для того холопы имеются, то уж во втором – самое что ни на есть рыцарское дело.

И не то чтобы будущий рыцарь не старался. Старался, и еще как! Учился истово. С утра, едва протерев глаза, хватался за оружие, бегал вокруг маетка и по соседним лесам в полном доспехе и тяжелых сапогах, скакал, изнуряя коня так, что отец вынужден был вскоре запретить ему излишне увлекаться верховой ездой. Это у князей злата-серебра куры не клюют, а в Чечевичах жили, затянув пояса.

Годимир мечтал стать странствующим рыцарем, убивать чудовищ – драконов, кикимор, волколаков, горных людоедов, спасать прекрасных панн и заточенных в высокие башни королевских дочек. Хотел прославиться как герои древности: Грозя – победитель дракона, Лют и Хоробр – легендарные основатели величайших городов Правобережья, первейшие рыцари и непобедимые воины, давшие начало великокняжеским, а после королевским родам.

вернуться

34

Майорат – порядок наследования (главным образом недвижимости), по которому наследство передается старшему в роде или семье.