– А какими? – хмыкнул Ярош.

– Да кто его знает… Не такими, и все тут.

– Да и я, признаться, думал, они больше на людей похожи, – согласился Годимир.

– Во-во! – подхватил шпильман. – На басурман только. С кольцами в носу, кривыми мечами… Как их там в Басурмани кличут?

– Ятаганы, – подсказал рыцарь, приглядываясь повнимательнее к оружию людоедов. Ни мечей, ни сабель не наблюдалось. В ручищах они сжимали огромные дубины – в человеческий рост, не меньше, – и заостренные камни. У двоих под мышками были грубо и коряво сплетенные из бересты (или какой другой коры) туеса. При мысли, что же может находиться в них, словинца начало потихоньку мутить.

Великаны скучковались около конских трупов. Заголосили, размахивая дубинами. Лысый главарь что-то протяжно выкрикнул, тыча дубиной в сторону дымящейся избушки. Ему ответил светло-рыжий крепыш, кривоногий и сутулый. Запрыгал, ударил раза три дубиной оземь. Вожак заверещал, смешно вытягивая губы трубочкой, замахнулся дубиной. Крепыш отскочил и побежал вокруг вырубленной Якимом поляны, пригибаясь так низко, что казалось, будто он нюхает траву.

– Нас ищет… – едва слышно проговорила Аделия.

– Накаркаешь, твое высочество, – покачал головой Бирюк.

Навья наградила их обоих презрительным взглядом.

– Ты собираешься стоять тут вечно, рыцарь Годимир? – произнесла она, почесывая Мохнопятика за ухом.

– Да нет, – ответил словинец.

И тут рыщущий вокруг поляны крепыш заорал, на радостях застучал кулаками о землю. Побежал к холму. Прочие людоеды, вытянувшись в цепочку, поспешили за ним.

– За нами! – дрожащим голосом прошептал Олешек.

– Бегом! Живее! – выкрикнул Ярош.

Упрашивать никого не пришлось.

Они снова побежали. Теперь по гребню холма.

Преследователи не таились, время от времени испуская пронзительные крики. Наверное, когда находили особо заметный отпечаток ноги или сломанную ненароком ветку. Судя по их голосам, людоеды не слишком уж отставали, но и приблизиться не могли. Кривые ноги с широкими ступнями не умели бегать быстро.

Еще не смерклось, а Годимир уже почувствовал себя смертельно уставшим. Еще немного, и рухнет прямо в желтую, осыпавшуюся хвою, закроет глаза и… хотите – ешьте сырым, хотите – жарьте или варите, – все равно. Зачем только кольчугу надевал? От жадности, не иначе, чтоб людоедам не досталась…

Рыцарь готов был стонать, но держался.

Держался, глядя на упрямо бегущую рядом Аделию.

У королевны, похоже, даже дыхание не сбилось. И где она научилась так бегать? Неужели в королевском дворце? А с лошадьми, напротив, не в ладах. Вон – и заседлать не сумела, и взнуздать…

Сдавать начал, что и не удивительно, шпильман. Олешек по-прежнему прижимал к груди цистру, пытался шутить – хотя все реже и реже, – но шаги его стали неуверенными, вихляющими из стороны в сторону. А когда мариенбержец зацепился носком сапога за еловый корень и едва не посунулся носом, Ярошу пришлось подхватить его под локоть. Так и начали разбойник и музыкант бежать рука об руку.

Навья двигалась легче всех. А что с ней сделается? Нежить и есть нежить. Дыхание не собьется, и сердце из груди не выпрыгнет от натуги. Она посмеивалась на ходу. Несколько раз убегала вперед, на разведку, а потом возвращалась и показывала наиболее удобное направление – чтоб деревья не стояли непролазной стеной, и промоины под ноги не попались.

И вот, когда уже ноги налились свинцом, а перед глазами пошли кружить черные точки – жирные, словно навозные мухи, – холм уперся в склон горы, пологий и тоже заросший кривыми елками. Яркие звезды, высыпавшие на ночном небе, как частые оспины, и масляно-желтая, жирно блестящая луна осветили черный лаз пещеры – высотой в полтора человеческих роста, а шириной, пожалуй, на двоих конных, проезжающих стремя к стремени. Слева из лесу выступала угловатая скала, отдаленно напоминающая увенчанную зубцами башню донжона, а справа протянулась широкая светлая полоса недавнего оползня.

– Пришли, что ли? – выдохнул Ярош пересохшим горлом, отпуская Олешека, который упал на четвереньки и вновь – который уже раз за день? – зашелся в рвотных судорогах.

– Пришли. – Навья застыла, почти неразличимая на фоне черного провала входа. – Заходите, гости дорогие.

– Там точно никого нет? – нахмурился Годимир. Больше всего ему хотелось упасть рядом со шпильманом, прижаться щекой к прохладным валунам, втянуть ноздрями запах сырого мха. И пить, пить, пить… Но вместо этого рыцарь взялся за рукоять меча.

– Не то, чтобы совсем, рыцарь Годимир, – промурлыкала зеленокожая. – Но вам не угрожает ничего.

– Это пещера дракона? – Рыцарь повернулся к Аделии.

Королевна пожала плечами:

– Не знаю… Вернее, не помню… Откуда мне знать?

Они сговорились, что ли, с ума его сводить? Годимир скрипнул зубами. Одна обещает невесть что, ведет незнамо куда. Другая вначале предлагает спасение, а потом, в ответ на простой вопрос, выдает: «Не то, чтобы совсем…» Как это прикажете понимать?

– Не лучший способ спастись от людоедов, – пробурчал Ярош. – Я бы предпочел отсидеться на хорошей скале. Желательно, с запасом камней наверху.

Годимир глянул на соседствующую с пещерой скалу. Может, получится забраться?

– Неприступна! – словно угадала его мысли навья. – То есть для вас, людей, неприступна. Хочешь проверить?

Проверять ни Ярош, ни Годимир не хотели. Тем более, что Мохнопятик, принюхавшись черной шершавой блямбой носа, нырнул в пещеру. Он явно не предвидел никакой опасности. Навья спокойно, словно к себе домой, шагнула за ним.

– Пошли! – махнул рукой рыцарь.

Под своды пещеры они вступили, приняв все-таки меры предосторожности. Годимир держал перед собой обнаженный клинок, а Ярош до половины натянул тетиву лука.

Темнота.

Затхлый запах. К обычной сырости примешивается еще что-то непонятное. Как будто в мастерской алхимика…

Под ногами поскрипывает щебень. Ничего необычного.

Рыцарь и разбойник двигались плечо к плечу. Позади сипло дышал Олешек и напряженно – королевна. Она шагала почти неслышно, легко наступая опорками на мелкие камушки и, казалось, даже не сдвигая их с места.

– Лбом бы не врезаться… – прошептал Ярош.

– Угу, – кивнул Годимир, но вряд ли его жест кто-то разглядел в непроглядной тьме.

Навья звонко рассмеялась. Хлопнула в ладоши.

Внезапно возникшее зеленоватое свечение разлилось от ее рук, осветило низкий потолок, весь в известковых наростах и черных полосах копоти, неровные стены, плавно повышающийся от входа пол.

Ничего необычного.

Ничего, что могло бы насторожить или заставить вспомнить об опасности.

Только…

Что это за борозды на полу?

– Ползал тут кто-то, что ли? – озадаченно проговорил Ярош.

– Копоть на стенах, а кострищ не видно, – добавила Аделия.

«Ишь ты, глазастая», – подумал Годимир.

Пещера напомнила ему глотку огромного зверя. Или кишку. Это как кому интересней представлять. Хотя, что в горле, что в кишке чудовища окажись, а надежды выжить не остается.

Навья шагала впереди, грациозно переставляя маленькие ступни. Укрывающие ее до колен волосы волновались в такт шагам. Над поднятой ладонью разливался неяркий свет.

Должно быть, чародейство. Годимир невольно передернул плечами. Колдовства и колдунов он не любил. И хотя осознавал, что если их спутница не вполне живая, то природа этого явления уж всяко имеет волшебное объяснение, принять ее поступки оказалось труднее, чем хотелось бы. Проще было бы обойтись без помощи навьи. Но тогда, положа руку на сердце, следует признать: их уже доедали бы около избушки Якима с Якуней.

– А другой выход у пещеры есть? – неожиданно спросила Аделия. Очень здравый вопрос. И своевременный. Просто не в бровь, а в глаз.

Годимир покосился на королевну. Она шагала, перебросив расплетенную косу через плечо и, кажется, занималась тем, что заплетала ее по-новому, затягивая потуже пряди. Вот нашла время! Как будто красота – это то, что сейчас им больше всего необходимо. А про второй выход верно спросила. От него могут зависеть их жизни.