— Вы, ребята, скоро будете хозяевами земли нашей. Все, что есть на ней, — Петр повел рукой вокруг, — все ваше. Много вы книжек читаете, фильмов смотрите. И все-таки трудно вам представить, какой ценой досталась нашему народу вот эта самая земля и Советская власть на ней. Слушайте же. Расскажу я вам историю о вашем ровеснике, юном партизане Пашке Нечаеве. Геройски погиб он за лучшую жизнь лет пятьдесят назад, вот здесь, недалеко.

Мальчишки невольно придвинулись к Петру. Валерка сел рядом с ним, растолкав всех, и, подняв голову, не дыша, ждал рассказа Петра.

РАССКАЗ ПЕТРА О ЮНОМ ПАРТИЗАНЕ
ПАШКЕ НЕЧАЕВЕ

Улица опустела. Жители закрывали калитки на засовы, тревожно смотрели за околицу. Деревушка затаилась. Только Пашка еще ничего не знал. Он спокойно гнал коров к поскотине.

Всадника Пашка заметил только у самых ворот. Чуть подальше, в ложбине, он увидел еще одного конника с винтовкой за плечами.

«Беляки! — догадался Пашка. — Ишь, со всех сторон деревню оцепили». Он вспомнил, как мужики со дня на день ждали, что в их селение должен нагрянуть отряд карателей.

Правда, многие ночью исчезли из деревни. Куда они ушли? Кто-кто, а Пашка знает. Когда он погнал коров на водопой, то видел, как около острова по озеру проплыло две лодки. В них сидело много народа. Пашку не проведешь — конечно, это были те, кто подался в партизаны. Пашка и сам бы попросился к ним, но нельзя: мать больная…

Всадник открыл ворота и крикнул:

— А ну, пацан, гони скорее свою худобу…

Скот запылил по деревенской улочке. Рогатая Красуля задрала голову и старалась поймать языком шляпку молоденького подсолнуха, что возвышался над тыном. Пашка огрел ее бичом: «Жадина ненасытная. Вся в хозяина. На чужое-то больно глаз падок».

Красуля была самой вредной коровой в стаде. Она принадлежала деревенскому богатею Никишке Овчинникову. Опасаясь, что корова может залезть в чей-нибудь огород, Пашка решил загнать ее прямо во двор хозяев. Ворота у Овчинниковых распахнуты настежь. Пашка заметил оседланную лошадь, она аппетитно хрустела овсом. На крыльце сидел колчаковский офицер и помахивал нагайкой, будто отгонял комаров. Никишка, одетый в новые плисовые штаны и белую, расшитую узорами рубаху, был тут же.

— Послал и нам бог праздничек, — подобострастно говорил он. — Значит, каюк большевикам. Значит, отвоевались голоштанники…

Офицер усмехнулся и достал из кармана сигаретку.

— Так выходит. Мы их кровью заставим плакать, но сделаем по-своему.

Никишка присел на краешек ступеньки и, зажигая спичку, угодливо поднес ее колчаковцу.

— Прикуривайте. А может, соблаговолите войти в избу? Угощение сообразим…

— Душно, — отмахнулся белогвардеец. — Сначала дело сделаем, а потом…

Пашка стоял ни жив ни мертв. Скорей вон отсюда, да больно знать хочется, что еще скажет белый.

И Пашка услышал:

— Найдем — на первом дереве всех вздернем, — сказал колчаковец.

Речь шла о мужиках, которые ночью ушли в партизаны

— Надежный человек мне дал знать, — доверительно сообщил Никишка. — По просьбе, значит, моей. Следил он за ними. Сначала будто бы в тайгу направились. Потом к озеру повернули… Значица, по всем приметам, на острове их надо искать…

Пашка осторожно шагнул назад, боясь обратить на себя внимание, прислонился к воротам, постоял немного и тихо побрел по дороге. Дома выпил кружку молока и залез на пригон.

Вскоре к Нечаевым в ограду зашел колчаковец и спросил Пашкину мать, которая в это время доила корову:

— Эй, баба! Где у вас лодка?

Та устало разогнула спину и усмехнулась:

— Откуда лодка-то? Аль я сама буду плавать?

Колчаковец, стукнув калиткой, вышел.

Весной, во время половодья, деревню иногда заливало водой, поэтому у многих были плоскодонки. Летом они стояли без дела. Их-то теперь и собирали колчаковцы и свозили на площадку около церкви. Там уже был разведен костер, на нем в большом котле кипела смола. Согнанные сюда старики шпаклевали и смолили рассохшиеся плоскодонки.

Пашка все это видел с пригона. Он теперь понимал, что задумали каратели.

«Ну, Никишка, — думал мальчик, — вернутся наши — несдобровать тебе…». А потом Пашку обожгла мысль:

«А если окружат беляки партизан? Если окружат?».

Предупредить, немедленно предупредить партизан!

Начинало смеркаться. Пашка огородами дополз до поскотины. Метрах в ста друг от друга горели костры — это беляки на ночь устроили сторожевые посты в поле.

«Стерегите, стерегите, — злорадно думал Пашка. — Все равно по-вашему не будет…».

Он набрал в карман камней и начал швырять их в кусты. Зашелестели листья, оттуда с шумом поднялась ворона и громко закаркала, кружась на месте.

Колчаковцы заволновались. Взяв винтовки на изготовку, они направились к кустам.

Пашка только того и ждал. Он ужом проскользнул между костров и затаился в траве… К озеру пробирался чащобой, стараясь миновать все тропинки.

Остров был окутан туманом. Пашка разделся, спрятал одежду в кустах и забрел в теплую, как парное молоко, воду. Он боялся плыть, но, пересилив страх, тихонько заработал руками.

Он выполз на берег и обессиленно повалился на траву. Кружилась голова. Пашка впал в забытье. Когда он пришел в себя, то испуганно подумал, что, наверное, проспал дорогие минуты и опоздал… Но кругом по-прежнему стояла тишина, только горбушка месяца прочертила через озеро узкую светлую дорожку.

Миновав кусты, Пашка поднялся на луг. Здесь-то он и услышал бряцание затвора. Но это не испугало, а обрадовало его. Значит, успел вовремя. Нашел своих…

— Это я, Пашка Нечаев, — сказал он в темноту. — Я так торопился…

Скоро Пашка сидел среди односельчан и рассказывал им обо всем, что видел и слышал. Усталость сковывала тело, хотелось спать.

Партизаны совещались. Они решили устроить ловушку колчаковцам:

— Что же с тобой-то делать, Паша? — спросили его.

— Ясно, с вами останусь, — твердо ответил Пашка. — То ли стрелять не умею? Винтовку только дайте, увидите.

Он посмотрел на пулемет, что стоял неподалеку, и подумал: «Вот из этого я бы показал белякам, почем фунт лиха»…

Пашка еще не понимал, что задумали партизаны. Они быстро делали человеческие чучела из травы, укладывали их на землю и накрывали одеждой. Неподалеку разожгли небольшой костерок и повесили над ним несколько котелков.

Дозорные сообщили:

— Плывут…

Три партизана, прихватив пулемет, стали быстро подниматься на вершину скалы, что возвышалась над всем островом. Остальных командир повел в заросли. Пашка подумал-подумал и, незаметно свернув в сторону, полез по уступам на скалу. Сначала его не заметили, но, когда установили пулемет, направляя в сторону костра, Пашку увидели.

— Какого черта в самое пекло лезешь? Жить надоело?

— Не буду я вам мешать… Вон за березами укроюсь…

Слышались всплески весел. Это колчаковцы подплывали к берегу.

Шли томительные минуты. Пашка обхватил ствол березы и склонился вниз. Серебряная дорожка слабо дрожала, как от озноба. Пашка понял, что мелкая зыбь по озеру идет от лодок беляков. У подножья скалы стояла свинцовая темень.

Пашка всматривается в темноту до рези в глазах и кажется ему, что недалеко от костра качнулся и замер кустарник. «Ага, — думает Пашка. — Пришли, кровопийцы…»

По освещенной костром поляне поползли тени, они все росли, их становилось больше… Но вот уже не тени, а самих карателей видит Пашка. Они окружили поляну. Впереди офицер. Он поднимает руку с револьвером.

— Взять их! — приказывает он.

Колчаковцы бросаются вперед.

Со скалы ударил пулемет, поливая белогвардейцев свин-пом. Они заметались по поляне, бросились в заросли, но оттуда их встретили винтовочные залпы. Колчаковцы валились, сраженные пулями.

— Снять пулемет! — закричал офицер, указывая на скалу.

Несколько белогвардейцев уползло в темноту. А пулемет, не умолкая, захлебываясь от напряжения, стучал и стучал.