Они вместе подошли к загородке Уилбура.

— Видишь, Эдит, обычный серый паук.

Уилбуру было лестно такое внимание: перед ним стоял Лэрви, а вместе с ним — хозяева, и все трое битый час перечитывали слова в паутине и смотрели на Уилбура.

Шарлотта была просто в восторге от своей проделки. Она сидела тихо-тихо и прислушивалась к разговору, а когда в паутину ударилась маленькая мушка, прямо под словом «поросёнок», Шарлотта упала вниз, укутала муху и уволокла в сторону.

Скоро туман рассеялся, паутина подсохла, и слова на ней поблёкли. Люди пошли обратно в дом, и перед тем, как отойти от загончика, Закерман бросил последний взгляд на Уилбура.

— Ты знаешь, — сказал он важным голосом, — я ведь всегда говорил, что у нас отличный поросёнок, настоящий кабан! Ты заметил, какой он плотный в плечах.

Лэрви?

— Да, поросёнок что надо, я так давно говорил, — ответил Лэрви. — Я всегда говорил — хороший будет кабан.

Вернувшись домой, Закерман снял рабочую одежду, надел свой лучший костюм, сел в машину и поехал на дом к священнику. Там он оставался час, рассказывая о чуде, которое приключилось на ферме.

— Пока что, — сказал Закерман, — лишь четыре человека на всём свете знают о нём: я, моя жена Эдит, батрак Лэрви и вы.

— Не рассказывайте больше никому, — попросил священник. — Мы ещё не понимаем, что всё это значит, но, если я подумаю, то, может быть, дам объяснение на проповеди в следующее воскресенье. Несомненно, у вас очень необычный поросёнок.

Я буду говорить об этом в проповеди и отмечу факт, что в нашем приходе появилось необычное животное. А у поросёнка есть имя?

— Ну да, — моя племянница зовёт его Уилбур. Странная девочка: всё время у неё какие-то выдумки. Вот выкормила этого поросёнка из бутылочки, и я его купил, когда ему был месяц.

Он пожал священнику руку и вышел.

Секреты трудно хранить, и задолго до воскресенья новость уже облетела всю округу. Все знали, что Закерманам явилось знамение в паутине, и что у них появился волшебный поросёнок. Люди съезжались за много миль посмотреть на Уилбура и прочитать слова на паутине. Какие только машины ни теснились здесь с утра до ночи! Форды и шевроле, бьюики и пикапы, плимуты и студебеккеры, были даже десото с гироматической передачей и один олдсмобиль с ракетным двигателем.

Весть о чудесном поросёнке разнеслась по холмам, фермеры спускались оттуда на тарахтящих повозках, часами стояли у загончика Уилбура, и все говорили, что никогда не видели такого поросёнка.

Когда Ферн рассказала маме, что Эвери хотел сбить закермановскую паучиху палкой, а мама страшно возмутилась и отправила его в наказание спать без ужина.

Все дни после этого Закерман был так занят приёмом посетителей, что совсем забросил фермерские дела. Он повсюду ходил в своём лучшем костюме: так и одевался с самого утра, а миссис Закерман готовила для Уилбура особые блюда.

Лэрви побрился и постригся, и его главной обязанностью стало кормить поросёнка на глазах у публики.

Закерман велел Лэрви кормить Уилбура не три, а четыре раза в день. Хозяева совсем позабыли о ферме: поспела черника, но миссис Закерман и не думала заняться вареньем. Пора было мотыжить кукурузу, а у Лэрви до этого руки не доходили.

В воскресенье церковь была полна народа, и священник объяснил чудо. Он сказал, что слова на паутине явились напоминанием людям всегда жить в ожидании чуда.

Так свиной загончик Закерманов стал центром общего внимания. Ферн была счастлива, потому что проделка Шарлотты удалась, и жизнь Уилбура была спасена.

Но теперь в хлеву было совсем не так уютно, как прежде: здесь вечно толпился народ, а Ферн больше нравилось быть одной со своими четвероногими друзьями.

Однажды вечером, через несколько дней после того, как появилась надпись.

Шарлотта созвала общее собрание животных подвала.

— Сперва сделаем перекличку, — объявила она. — Уилбур?

— Я! — бодро ответил поросёнок.

— Гусь?

— Я-я-я!

— Ты отвечаешь за целых трёх гусей, — сделала замечание Шарлотта. — Почему ты не можешь просто сказать: «Я»? Почему ты всё повторяешь?

— Так-так-та-кая у меня природа, — извинился гусь.

— Гусыня? — вызвала Шарлотта.

— Я-я-я, — ответила гусыня, и Шарлотта пристально взглянула на неё.

— Гусята, с первого по седьмой рассчитайся!

— Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! Га-га-га! — отозвались гусята.

— Вот это собрание! — сказала Шарлотта. — Можно подумать, что у нас три гуся, три гусыни и двадцать один гусёнок. Овцы?

— Бе-эээ!

— Ягнята?

— Бе-эээ!

— Темплтон?

Молчание.

— Ладно, все в сборе, кроме крысы, — заключила Шарлотта. — Думаю, можно начинать без него. Я полагаю, что все вы обратили внимание на происходившее здесь в последние дни? Та похвала, которую я выплела на паутине, была воспринята людьми так, как я этого хотела. Закерманы попались и все другие тоже. Хозяин считает, что Уилбур — необычный поросёнок, и поэтому не зарежет и не съест его.

Осмелюсь утверждать, что моя уловка сработает, и жизнь Уилбура будет спасена.

— Ура! — закричали все хором.

— Выражаю всем свою признательность! — сказала Шарлотта. — Я созвала это собрание, чтобы выслушать ваши предложения, но мне нужны новые идеи. Людям уже надоело читать слова: "Поросёнок что надо", и если у кого-то появится новая фраза или новое слово, я с удовольствием вытку их на паутине.

— Напиши "Восхитительный поросёнок", — предложил ягнёнок.

— Не годится — звучит как второе блюдо в ресторане.

— Мо-мо-мо-щный! — выкрикнула гусыня.

— А что, Закерману должно понравиться, — согласилась Шарлотта.

— Послушай, Шарлотта, — вмешался Уилбур, — ну какой я «мощный», я ведь довольно среднего роста.

— Не имеет никакого значения! — отпарировала Шарлотта. — Никакого! Люди верят всему, что написано печатными буквами. А кто знает, как правильно написать слово "мощный"?

— Я думаю, два «м», два «о», два «щ» и так далее, — предложила гусыня.

— Ты думаешь, что я — акробат. Мне нужно сперва выучиться пляске святого Витта, чтобы выплести такое слово.

— Жаль-жаль-жаль-жаль-жаль, — сказал гусак.

Тогда взяла слово старая овца.

— Я согласна, что для спасения Уилбура на паутине нужно выткать что-то новое, а если Шарлотта не может подыскать нужного слова, нужно обратиться к нашему другу Темплтону. Он часто бывает на свалке — там валяются старые журналы, он может вырвать из них рекламу и принести сюда, чтобы у Шарлотты были образцы.

— Неплохая мысль, — согласилась Шарлотта. — Только не уверена, что Темплтон захочет помочь. Вы ведь знаете, он думает только о себе, а не о других.

— Я сумею его убедить, — сказала овца. — Я обращусь к его низменным инстинктам, которых у него хоть отбавляй. А вот и он сам. Не вмешивайтесь, пока я буду с ним разговаривать.

Темплтон зашел в хлев как всегда: украдкой прошмыгнув вдоль стены.

— Что стряслось? — спросил он, увидев всех животных в сборе.

— Проводим собрание директоров, — ответила старая овца.

— Тогда закрывайте скорей — мне все собрания осточертели, — ответил он и полез на висящей на стене верёвке.

— Слушай, Темплтон, — сказала овца. — Когда ты пойдешь на свалку в следующий раз, принеси, пожалуйста, вырезки из журналов. Шарлотте нужны новые идеи относительно надписи на паутине, чтобы спасти жизнь Уилбуру.

— А пусть его зарежут — не велика потеря! — огрызнулся мистер-крыс.

— Потерю ты ощутишь уже в эту зиму, Темплтон, — объяснила овца. — Ты его еще вспомнишь в январе, когда никто не придёт к лоханке с ведром тёплого пойла.

Остатки со стола Уилбура — это ведь твой основной источник существования.

Кто-кто, а ты это хорошо понимаешь. Еда Уилбура — это твоя еда, и поэтому его судьба неотделима от твоей. Если Уилбура заколют, и лоханка его день за днём будет оставаться пустой, ты так истощаешь, что сможешь смотреть сквозь свой живот, как сквозь стекло.