У Темплтона задрожали усы.

— Может, ты и права, — пробурчал он. — Я собираюсь на свалку завтра днём и принесу вам рекламу из журналов, если что-то найду.

— Благодарю вас, — сказала Шарлотта. — Собрание отложено, у меня много работы вечером. Я должна разрезать паутину и выплести слово «Мощный».

Уилбур покраснел.

— Но я совсем не «мощный», Шарлотта, я просто средний поросёнок.

— Для меня ты "мощный:, - ответила Шарлотта мягко, — и только это имеет значение. Ты — мой лучший друг, и я, а не кто другой, думаю, что ты — чудо, а поэтому не спорь и иди спать.

До глубокой ночи, когда все уже спали, Шарлотта трудилась над паутиной.

Сперва она оборвала несколько круговых линий у центра и оставила поперечные, потому что они нужны были для поддержки. Тут пригодились все её восемь ног да ещё и зубы. Она любила прясть и была большой мастерицей. А когда окончила работу и оборвала всё лишнее, то получилось то самое нужное ей слово, и мы расскажем, как оно делалось.

Паук умеет прясть нитки разных видов. Для линий в основании идут сухие прочные нити, а липкие нитки он использует для ловушек: в них попадаются и застревают насекомые. Шарлотта решила выткать новое слово сухими нитками.

"Если я вытку слово «Мощный» липкими нитками, — подумала она, — любая букашка, которая застрянет в них, испортит всё впечатление."

"Ну, вот начну с первой буквы «М». Тут Шарлотта забралась наверх, развернула и прицепила как нужно свою прядилку, прикрепила к ней нитку и полетела вниз.

Когда она стала падать, прядильные трубочки заработали и выпустили нить. Внизу Шарлотта закрепила нить, но результат не устроил её. Она снова забралась наверх и прикрепила ещё одну нитку рядом с первой, а потом полетела вниз, так что нитка получилась двойной. "Буквы станут более чёткими, если я вытку их двойными нитями", — решила она.

Так она протянула вертикальные и косые линии буквы «М», а потом перешла к «О», и все её восемь ног трудились без отдыха.

Во время работы она говорила, будто подбадривая саму себя. И если бы вам случилось тихо посидеть в хлеву в тот вечер, вы бы, наверно, услышали:

"А теперь буква «О»! Вира! Узел посерёдке вязать! Вниз падай! Крепи! Растяжку вяжи! Хорошо! Падай! Отдать конец! Порядок, девочка! Теперь «Н». Крепи! Майна!

По курсу прямо! Право руля! Конец отдать! Завести двойной петлей! Повтор команды! Порядок! Трави! Вниз к ножке! Конец отдать! Хорошо! Узел вяжи! Вира!

Повтор команды! Порядок, девочка!"

Так вот, командуя сама собой, паучиха делала свою трудную работу, а когда закончила её, почувствовала, что страшно проголодалась. Тогда она закусила прибережённой букашкой и пошла спать.

На следующее утро Уилбур проснулся и встал под паутиной, вдыхая утренний воздух. Капли росы сверкали на солнце, и паутина была ясно видна. Когда Лэрви пришёл с завтраком, он увидел упитанного поросёнка, а над ним аккуратно выплетенные печатные буквы: «МОЩНЫЙ». Свершилось новое чудо!

Лэрви побежал звать Закермана, Закерман побежал звать Эдит, а Эдит побежала к телефону рассказать обо всём родне. Люди столпились у загончика, не отрывая глаз от паутины и в сотый раз перечитывая слово, а Уилбур, теперь и вправду ощутивший свою мощь, спокойно стоял, выпятив бока и покачиваясь из стороны в сторону.

— Мощный! — выдохнул Закерман в радостном восторге. — Эдит, позвони репортёру "Событий недели" и скажи ему, что у нас случилось. Пусть едет с фотографом. Во всём штате не сыщется такого мощного поросёнка, как наш поросёнок.

Новость разнеслась по свету, и люди, приезжавшие посмотреть на Уилбура, когда он был "Поросёнком что надо", приезжали опять.

В тот день, занимаясь дойкой и поправляя привязь, Закерман всё размышлял, какой чудесный поросёнок достался ему.

— Лэрви! — позвал он. — Убери навоз из свинарника. У меня мощный поросёнок, и у него должна быть постель из чистой соломы каждый день. Ясно?

— Да, сэр, — ответил Лэрви.

— А ещё, — продолжил Закерман, — сделай клеть для Уилбура. Я решил отвезти его на ярмарку шестого сентября. Сделай просторную клеть и покрась её зелёной краской с золотыми буквами!

— А что мне написать этими буквами? — спросил Лэрви.

— Напиши: "ЗНАМЕНИТЫЙ ПОРОСЁНОК ЗАКЕРМАНА".

Лэрви взял вилы и пошёл за свежей соломой. Он понял, что от такого знатного поросёнка хлопот у него только прибавится.

Под яблоневым садом у конца тропинки лежала куча мусора, куда Закерманы сносили весь лишний хлам. На полянке за ольхой и кустами дикой малины росла восхитительная гора пустых бутылок и консервных банок, старых тряпок и железяк, битого стекла и севших аккумуляторов, старых журналов, худых вёдер, крышек и всякой бесполезной всячины.

Темплтон знал эту свалку как свои четыре лапы и обожал её. Сколько тут было лазеек и укрытий для крысы, и полно консервныых банки с остатками еды.

Темплтон побегал взад и вперёд по своему хозяйству и вернулся в хлев, держа в зубах мятую рекламную страницу из журнала.

— Подойдёт? — спросил он, показав рекламу Шарлотте. — Здесь написано: «Хрустики». Может, так и выплетешь на твоей паутине «Хрустик»?

— Нелепейшее предложение! — возмутилась Шарлотта. — Хуже быть не может! Мы не хотим, чтобы Закерман думал об Уилбуре как о «хрустике». Он может вообразить себе хрустящие поджаристые шкварки — вот тогда-то у него мысль и начнёт развиваться… Мы должны обратить внимание на благородство Уилбура, а не на его вкусовые качества. Сбегай за другим словом, Темплтон!

Темплтон скривил с отвращением морду, но отправился на свалку и вернулся с куском ткани.

— Ну, а сейчас что скажешь? Это ярлык от рубашки.

Шарлотта осмотрела ярлык. На нем было написано: "Не гладить".

— Жаль, Темплтон, — сказала она. — Это никак не годится. Мы ведь не хотим создать впечатление, будто наш Уилбур совсем дикий, и его даже погладить нельзя.

Так что, сходи ещё раз.

— Что я тебе — крысёнок на побегушках? — проворчал он. — Я не собираюсь всю жизнь искать на свалке твои объявления.

— Ну, сбегай ещё разок, ну, пожалуйста, — попросила Шарлотта.

— Вот что я сделаю, — сказал Темплтон. — Там на чердаке валяется коробка из-под стирального порошка, и на ней есть какая-то надпись. Я сейчас принесу тебе кусок этой коробки.

Он взбежал вверх по верёвке на стене, скрылся в дырке потолка и вынырнул с куском картона в зубах.

— Вот! — сказал он торжествующе. — Теперь подходит?

Шарлотта прочла слова: "засияет, как новое".

— Что это значит? — спросила она, потому что никогда в жизни не пользовалась стиральным порошком.

— А я откуда знаю? — дернул плечами Темплтон. — Ты просила принести какие-то слова, я и принёс. В следующий раз ты, наверно, попросишь у меня целый словарь.

Вместе они стали изучать надпись. "Засияет, как новое" — задумчиво повторила Шарлотта.

— Уилбур, — позвала она.

Уилбур подскочил с соломы.

— Побегай! — приказала Шарлотта. — Хочу тебя видеть в движении, чтобы понять, сияешь ли ты.

Уилбур проскакал до конца дворика.

— Теперь назад, быстрее!

Уилбур вернулся назад галопом, шкура его сияла, а хвостик свернулся тонким тугим завитком.

— Подпрыгни! — велела Шарлотта.

Уилбур подпрыгнул как только мог.

— Коснись земли ушами, не сгибая колен!

Уилбур выполнил.

— Прыжок с полуоборотом назад! — выкрикнула Шарлотта.

Уилбур подпрыгнул и грохнулся на землю.

— Ладно, — сказала Шарлотта. — Иди и спи. Ладно, Темплтон. Мне кажется, мыльная реклама подойдет. Не думаю, чтобы Уилбур так уж сиял, но забавно.

— В самом деле, — отозвался Уилбур. — Я чувствую, что сияю.

— Да? — в умилении посмотрела на него Шарлотта. — Ты прелестный поросёночек, и ты будешь у меня сиять. Я уже глубоко влезла в это дело и доведу его до конца.

Устав от пробежек, Уилбур лёг на чистую солому и закрыл глаза. Солома кусалась: она не была такой мягкой, как коровий навоз, на котором ему раньше так удобно и приятно было лежать. Поэтому он сгрёб солому в сторону и растянулся на навозе. Уилбур вздохнул. Трудный был день — первый день, когда он стал «Мощным».