— Ах, успокойся! — ответил ягнёнок. — Иди и играй сам с собой, а я со свиньями не играю.

Уилбур печально улёгся и стал слушать дождь. Скоро он заметил мистера-крыса, который пробирался вниз по наклонной доске, служившей ему лестницей.

— Темплтон, хочешь поиграть со мной? — спросил Уилбур.

— Поиграть? — переспросил Темплтон. — А что это значит?

— Ну, это значит, — сказал Уилбур, — давай повеселимся, поскачем, побегаем и попрыгаем.

— Я никогда не делаю таких вещей, если можно без них обойтись, — кисловато ответил мистер-крыс. — Я лучше поем, погрызу, пошпионю и запрячусь. Я лучше пообедаю, чем побегаю. Вот сейчас я направляюсь к твоей лоханке и съем твой завтрак, потому что у тебя не хватило ума съесть его самому.

Тут Темплтон прошмыгнул вдоль стены и пропал в туннеле, который сам для себя прорыл от двери до лоханки Уилбура во дворе. Темплтон был смекалистый и делал всё так, как ему нужно, а туннель мог служить примером его мастерства и хитрости. Туннель позволял ему добираться от хлева до укрытия под лоханкой, совсем не показываясь на открытом месте. У него были туннели и мостики по всей закермановской ферме, и он мог перебираться с одного места на другое совершенно незаметно. Днем он обычно спал, а отправлялся в странствия с наступлением сумерек.

Уилбур заметил, как он исчез в туннеле, а через мгновенье острый крысиный носик уже высовывался из-под деревянной лоханки. Темплтон осторожно подтянулся к краю лоханки, а этого Уилбур уже не мог вынести: наблюдать, как в дождливый и сумрачный день его завтрак поглощает кто-то другой. Он знал, что Темплтон промок под сильным дождём, но даже это его не утешило. Одинокий, отверженный и голодный, он упал на навоз и зарыдал.

Позднее днём Лэрви подошёл к Закерману и сказал:

— Что-то неладно с вашим поросёнком — он совсем не ел.

— Дай ему две ложки серы и немного патоки, — распорядился Закерман.

Уилбур не мог понять, что происходит, когда Лэрви схватил его и затолкал лекарство прямо в глотку. Это, конечно, был самый плохой день в его жизни, и он сомневался, сможет ли ещё выдержать такое ужасное одиночество.

Сумрак окутал всё вокруг. Скоро остались лишь тени и звуки жевавших жвачку овец, да наверху изредка гремела коровья цепь. Можно вообразить себе удивление.

Уилбура, когда из тьмы возник тоненький голосок, которого он дотоле не слышал, и был он тихим и приятным.

— Ты хочешь друга, Уилбур? — спросил голосок. — Я стану твоим другом, я смотрела на тебя весь день, и ты мне очень нравишься.

— Но я тебя не вижу! — воскликнул Уилбур, вскочив на ноги. — Где ты, и кто ты?

— Я здесь, — ответил голосок. — Спи. А увидишь ты меня утром.

Ночь, казалось, никогда не кончится. В животе Уилбура было пусто, но зато ум был переполнен всякими мыслями, а когда в животе пусто, а в голове полно — всласть не выспишься.

Раз десять среди ночи Уилбур просыпался и упирался взглядом в чёрную тьму, прислушиваясь к звукам и стараясь понять, который час. В хлеву никогда не бывало совсем тихо, и даже среди ночи что-то где-то шевелилось.

Проснувшись в первый раз, он услышал, как Темплтон прогрызает дырку в ларе с зерном. Зубы Темплтона громко, чуть не с треском, скребли дерево. "Дурная крыса!" — подумал Уилбур. — Чего это он суетится всю ночь, грызёт что ни попадя и портит людское добро? Спал бы как все порядочные звери!"

Проснувшись во второй раз, Уилбур услышал, как гусыня ворочается в своём гнезде и гогочет сама с собой.

— Который час? — спросил Уилбур гусыню.

— На-на-на-верно полдвенадцатого. — ответила гусыня. — Почему тебе не спится.

Уилбур?

— Столько всякого в голове, — ответил Уилбур.

— Ну, — сказала гусыня, — таких бед у меня нет. У меня в голове совсем пусто, зато много всякого у меня под брюхом. Попробовал бы ты посидеть на восьми яичках!

— Надо думать, не очень удобно. А сколько нужно времени, чтобы вылупились гусята?

— Всего-всего кругом-бегом дней-дней тридцать, — ответила гусыня. — Только я немножко хитрю. В тёплые дни я накидываю на яйца соломы и иду гулять.

Уилбур зевнул и снова задремал. Сквозь дрёму он слышал голос: "Я буду твоим другом. Спи, а утром ты увидишь меня."

Примерно за час до рассвета Уилбур проснулся и прислушался. В хлеву было ещё темно. Овцы лежали не шелохнувшись, и даже гусыня успокоилась. Наверху тоже было тихо: коровы отдыхали, а лошади подрёмывали. Темплтон бросил работу и побежал по каким-то делам, и лишь с крыши, где на самом верху то вправо, то влево поворачивался флюгер, доносился лёгкий скрип.

"День близится", — подумал Уилбур.

В окошко забрезжил слабый свет. Одна за другой гасли звёзды. В нескольких шагах от себя он увидел гусыню: она сидела, спрятав голову под крыло. Потом он разглядел овец и ягнят. Небо светлело.

— О прекрасный день, наконец ты наступил. Сегодня я встречу друга!

Уилбур осмотрелся. Прежде всего она тщательно обыскал свой загончик, потом подоконник и уставился на потолок, но ничего нового там не нашёл. Тогда он решил, что ему нужно заговорить первым. Ему не хотелось нарушать восхитительную предрассветную тишину, но как иначе было обнаружить таинственного друга, который нигде не показывался. Уилбур прочистил горло.

— Внимание! — произнёс он громким и твёрдым голосом. — Прошу лицо, обратившееся ко мне вчера вечером, обнаружить себя, подав надлежащий знак.

Уилбур остановился и прислушался. Все животные подняли головы и уставились на него. Уилбур покраснел, но твёрдо решил вступить в контакт с неизвестным другом.

— Внимание! — сказал он. — Повторяю объявление. Прошу лицо, обратившееся ко мне вчера вечером, назвать себя, если оно действительно является моим другом!

Овцы с негодованием переглянулись.

— Не говори глупостей, Уилбур, — сказала овца-бабушка. — Если у тебя появился новый друг, ты, наверно, мешаешь ему отдыхать, а самый верный способ разрушить всякую дружбу, это разбудить своего друга рано утром, когда у него самый крепкий сон. Ты уверен, что твой друг встаёт спозаранку?

— Простите все меня, пожалуйста, — прошептал Уилбур, — я не хотел никому мешать.

Как побитый, он улёгся в навоз мордой к двери, не догадываясь, что его друг совсем близко, а овца-бабушка была права: он ещё не проснулся.

Вскоре появился Лэрви с пойлом на завтрак. Уилбур выскочил, жадно и быстро всё выхлебал и вылизал лохань. Овцы двинулись вниз по лугу, а за ними вперевалку шествовал гусак, пощипывая траву. И вот, когда Уилбур приготовился уже было к утренней дрёме, он вновь услышал тот самый голосок, который обратился к нему накануне вечером.

— Привечай, друг!

— Что за чай вдруг? — встрепенулся со сна Уилбур. — Ты где?

— "Привечай"- значит "встречай гостя", — я так люблю говорить вместо «здравствуй» или "с добрым утром". Глупое, вообще говоря, словечко, сама не знаю, как оно ко мне прилипло. А где я нахожусь, так это совсем просто. Посмотри вверх на угол двери. Я здесь. Видишь, я пряду!

Наконец, Уилбур заметил созданьице, так мило обратившееся к нему. Прямо над верхом двери была растянута большая паутина, а в ней вниз головой в верхнем углу висела громадная серая паучиха. Размером она была с каплю смолы. У неё было восемь ног, и одной из них она помахивала Уилбуру в знак дружеского приветствия.

— Теперь ты видишь меня? — спросила она.

— Ну да! — воскликнул Уилбур. — Как поживаешь? С добрым утром! Привечаю! Рад тебя видеть! Как тебя зовут? Не могла бы ты сообщить мне своё имя?

— Я — Шар-лотта, — сказала паучиха.

— Чей ты шар? — удивился Уилбур.

— Не шар, а Шарлотта А. Каватика, но для тебя — я — просто Шарлотта.

— Ты, наверно, очень красивая, — сказал Уилбур.

— Ещё какая! — согласилась паучиха. — В чём в чём, а в этом мне не откажешь.

Пауки вообще все такие милые. Я, пожалуй, не такая дородная, как некоторые, но с меня хватит. Ах, если бы я могла видеть тебя, Уилбур, так ясно, как ты видишь меня!