Знаешь, как она сказала: "Я уверена, каждый из присутствующих будет рад узнать о том, что четыре недели неустанных трудов и терпения нашего дорогого друга, гусыни, увенчались тем результатом, который она сейчас предъявит нам?" Правда ведь, она нашла очень верные слова?

— Лучше не скажешь, — согласилась мама. — А теперь, Ферн, пора собираться в воскресную школу. Поторопи Эвери, а после обеда ты мне расскажешь обо всём, что делается в хлеву у дяди Гомера. Ты ведь там бываешь очень часто — почти каждый день?

— Мне там нравится, — ответила Шарлотта, вытерла рот и побежала наверх.

Когда она ушла, миссис Арабл тихо обратилась к мужу:

— Я боюсь за Ферн: ты слышал, какую чушь она плела о животных, будто они говорят?

Мистер Арабл усмехнулся:

— А может, и вправду говорят. Мне иногда самому так кажется. Не бойся за Ферн — просто у неё живое воображение. Дети многое слышат.

— Всё равно мне за неё страшно. Я посоветуюсь с доктором Дорианом. Он любит Ферн почти как мы, и он должен знать, как странно она ведёт себя из-за поросёнка и всего этого. Мне кажется, это ненормально. Ты сам прекрасно знаешь, что животные не разговаривают.

— А, может быть, у нашей Ферн просто ушки лучше? — опять усмехнулся папа.

Паучья сеть крепче, чем кажется на первый взгляд. Хоть соткана она из тонких и лёгких прядей, порвать её не так просто. Но попавшиеся насекомые отчаянно бьются и рвут паутину, а когда появляется много дырок, паук должен её чинить.

Шарлотте нравилось ткать паутину перед вечером, а Ферн любила сидеть рядом и следить за ней. Однажды вечером она услышала очень интересный разговор и наблюдала странные события.

— У тебя страшно волосатые ноги, Шарлотта, — сказал Уилбур, когда паучиха усердствовала над своей сетью.

— Знаешь ли, природа сделала это с большим смыслом, — ответила Шарлотта. — Каждая нога у меня состоит из семи частей: коксы, трохантера, фемура, пателлы, тибии, метатарсуса и тарсуса.

Уилбур так и сел.

— Шутишь! — раскрыл он пасть от удивления.

— Я не шучу.

— Скажи снова, а то я с первого разу не запомнил.

— Кокса, трохантер, фемур, пателла, тибия, метатарсус и тарсус.

— Боже правый! — только и смог вымолвить Уилбур, глянув на свои толстые коротышки. — Я не считал, но думаю, что у моих ног не наберётся семи частей.

— Так ведь мы, — сказала Шарлотта, — ведём разную жизнь. Тебе не нужно плести паутину, но лишь это — настоящая работа для ног.

— И я бы мог сплести паутину, если бы захотел, — вдруг похвастался Уилбур. — Просто я еще никогда не пробовал.

— Ну, посмотрим, что у тебя получится, — сказала Шарлотта, а Ферн хихикнула, и её глаза стали большими от любви к поросёнку.

— Ладно, — сказал Уилбур. — Научи меня. Я сплету одну сетку. Должно быть, страшно интересно. А как начать?

— Сделай глубокий вдох, — Сказала Шарлотта, улыбаясь.

Уилбур глубоко вдохнул.

— А теперь заберись на самое высокое место. Например, сюда, — и Шарлотта устремилась к верху двери, а Уилбур забрался на верх навозной кучи.

— Отлично, — сказала Шарлотта. — Теперь закрепись своей прядилкой, бросайся в воздух и выпускай из себя ниточку пока летишь вниз.

Уилбур на мгновенье заколебался, а потом прыгнул в воздух. Он поспешно оглянулся, тянется ли за ним замедляющий полёт канат, но никакого каната сзади не было, и в следующее мгновенье он глухо брякнулся на землю.

— У-у-у-ух! — прорычал он.

Шарлотта расхохоталась так, что вся паутина пришла в движение.

— Что я сделал не так? — спросил поросёнок, оправившись от падения.

— Всё правильно, — сказала Шарлотта. — Чудесная попытка!

— Я ещё раз попробую! — сказал Уилбур весело. — Мне, наверно, нужен кусок верёвки, чтобы он держал меня.

Поросёнок вышел во двор.

— Где ты, Темплтон? — позвал он.

Мистер-крыс высунул голову из-под лоханки.

— Можешь одолжить мне кусок верёвки? — попросил Уилбур. — Мне нужно соткать паутину.

— Ну, конечно, — откликнулся Темплтон. — Ради Бога! Пожалуйста!

Он забрался в норку, оттолкнул с пути гусиное яйцо и вернулся с куском грязной веревки. Уилбур осмотрел её.

— То что надо, — сказал он. — Привяжи один конец к моему хвосту.

Уилбур низко присел и повернулся тонким крючком-хвостиком к крысе. Темплтон взял верёвку, обмотал её вокруг хвостика и завязал. Шарлотта с восторгом наблюдала. Как и Ферн, она очень любила Уилбура: резкий запах его загончика и несвежая пища приманивали мух, которые были ей нужны, и она была рада, что Уилбур оказался таким настойчивым и не бросил всё с первой попытки.

На глазах у крысы, паучихи и девочки Уилбур вновь забрался на верх навозной кучи, исполненный энергии и надежды.

— Смотрите на меня! — крикнул он и, собрав все силы, ринулся вниз головой вперёд. Верёвка тянулась за ним, но он забыл привязать к чему-то другой конец, и поэтому от неё не было никакого проку. Уилбур громко шлёпнулся и сильно разбился. Темплтон ухмыльнулся, а Шарлотта тихо сидела, глядя на него. Подумав немного, она сказала:

— Ты не можешь прясть, Уилбур, и лучше бы тебе выбросить эту мысль из головы.

Чтобы прясть, тебе не хватает двух вещей.

— Каких? — грустно спросил Уилбур.

— У тебя нет прядилок, и ты не умеешь прясть. Не расстраивайся — тебе это ни к чему. Закерман сытно кормит тебя три раза в день — зачем тебе охотиться?

Уилбур вздохнул.

— Ты настолько умнее и находчивее меня, Шарлотта. Мне просто хотелось покрасоваться. Так мне и надо!

Темплтон отвязал верёвку и отнес её обратно в норку, а Шарлотта вернулась к своим занятиям.

— Не горюй, Уилбур, — сказала она, — почти никто не умеет прясть паутину.

Даже люди в этом не так искусны, как пауки, но они берутся за любое дело, и у них иногда неплохо получается. Ты слышал когда-нибудь о Квинсбургском мосте?

Уилбур покачал головой.

— Он похож на паутину?

— Немножко, — ответила Шарлотта. — А знаешь, сколько люди его строили? Целых восемь лет. Боже правый! Я бы с голоду померла — столько ждать. Я могу соткать паутину за один вечер.

— А что люди ловят Квинсбургским мостом? Жуков? — спросил Уилбур.

— Нет, — ответила Шарлотта, — они там совсем ничего не ловят: просто ходят взад-вперёд целый день и думают, наверно, что на одной стороне лучше, чем на другой. А вот если бы они повисли вниз головой на самом верху и долго ждали, то, может быть, что-нибудь толковое и получилось бы. Впрочем, нет, потому что люди всё бегают, бегают и никак не угомонятся. Хорошо, что я — оседлое насекомое.

— А что значит «оседлое»?

— Это значит, что я нахожусь на одном месте почти всё время, а не шастаю по белу свету. Если вещь добротно сделана, я сразу вижу. И моя паутина тоже добротно сделана. Я сижу на месте и смотрю на всё, что случается. Есть над чем подумать.

— Я, наверно, тоже оседлый, — вздохнул поросёнок. — Хочу я или нет, а должен оставаться здесь. Ты знаешь, где бы я по-настоящему хотел быть сегодня вечером?

— Где?

— В лесу. Я искал бы там буковые орешки, грибы и сладкие корешки, рыл бы листья и нюхал землю… Как она пахнет!

— Сам ты пахнешь! — вдруг вмешался вошедший ягнёнок. — Я твой запах за версту слышу. Ты здесь самая вонючая тварь!

Уилбур опустил голову, и глаза его наполнили слёзы. Шарлотта заметила его смущение и отшила ягненка.

— Оставь Уилбура! — закричала она. — Посмотри, где он живёт — тут запахнешь.

Сам ты тоже не цветочек. А кроме того, не вмешивайся в чужой разговор. О чём мы тут говорили, когда влез этот нахал?

— Не помню, — сказал Уилбур, — а какая разница. Давай, Шарлотта, немного помолчим — я хочу спать. Ты можешь закреплять свою паутину, а я буду просто лежать и смотреть на тебя. Какой чудесный вечер! — И Уилбур растянулся на боку.