Он даже закинул удочку начальнику режима – насчет того, чтобы не регистрировать часть сверхплановой продукции, а использовать ее для кормления личного состава.

Как раз накануне рацион в очередной раз сократили и с едой в лагере стало совсем плохо. А было бы еще хуже, не будь грибов в лесу и рыбы в речке.

Про грибы, однако, тут же узнали в городе. И хотя дорога на въезде в лагерь была перекрыта, нормальные герои шли в обход, опустошая лес и лишая сельхозработников законного приварка.

Капитан Шорохов не сразу принял предложение Балуева, но тот разговаривал с начальником режима в таком примерно тоне: «Если не будешь мне мешать, то я никому не скажу, что ты за свидания с арестованными берешь взятки натурой».

Это было вранье, но такое, которое трудно опровергнуть. Дело в том, что Юлька Томилина поселилась в лагере на правах капитановой любовницы, и опасения начальника режима по этому поводу оправдались полностью. Причем сплетня, которая разнеслась по лагерю и даже выплеснулась за его пределы, оказалась даже более причудлива, нежели можно было предполагать.

Болтали, что Жанна Аржанова – закоренелая лесбиянка, а Юлька Томилина – ее любимая девушка. Этот слух Жанна пустила про себя сама, присовокупив к этому, что любого мужчину, который посмеет к ней прикоснуться, они вдвоем с Юлькой сначала кастрируют без наркоза, а потом убьют самым мучительным способом – такой, мол, у них, лесбиянок, принцип.

А начальник режима будто бы согласился закрывать глаза на их интимные отношения – но в обмен потребовал от Юльки особых услуг. Мол, если Жанна – лесбиянка конкретная и мужчин на дух не переносит, то Юлька – бисексуалка, и нашим, и вашим, и ей ничего не стоит оприходовать офицера внутренней службы.

Забавно, что в этот слух частично поверил даже сам Шорохов. Он, правда, подозревал, что у Жанны другая любимая девушка – сумасшедшая защитница природы Ирина, которая тоже распустила про себя соответствующий слух и, пользуясь страхом похотливых самцов перед лесбийской мафией, стала ходить голая, чему никто не препятствовал. Даже если трогать нельзя – посмотреть все равно приятно.

Ее бы, конечно, все равно изнасиловали – но в лагерь к Ирине уже на третий день привалила целая толпа друзей и соратников. И не просто привалила, а под громкие крики «Банзай!» встала табором у реки.

Теперь у государственного аграрного предприятия номер 13 появился свой нудистский пляж, что отнюдь не обрадовало директора Балуева. Он не без оснований подозревал, что обитатели этого пляжа способны резко сократить объем сверхплановой продукции.

Вообще-то друзья и соратники Ирины питались в лесу подножным кормом. Отдельные особи не брезговали даже рыбой, птицей и яйцами в гнездах, что вызывало у Ирины бурные приступы возмущения. Но она ничего не могла поделать – среди друзей ее соратников были не только упертые защитники природы, но и другие колоритные персонажи. Хиппи, сектанты, нудисты, натуристы, просто туристы и целый выводок адамитов, ведущих свою родословную аж от преподобного Яна Гуса, которого мы все проходили в школе, как беззаветного борца за свободу чешского народа, сожженного на костре злыми немецкими феодалами и церковниками.

Среди последователей Яна Гуса, разных таборитов, чашников и прочих бунтовщиков, были и адамиты, которые считали, что если все будут ходить в костюме Адама и Евы до грехопадения, то вернется рай земной, и все будут счастливы.

И вот вся эта взрывоопасная смесь заполонила леса вокруг лагеря ГАП-13, ввергнув товарища Балуева в глубокое беспокойство. Он опасался, что нудисты, натуристы и просто туристы, подобно австралийским аборигенам, охотно включат в свой подножный корм урожай, произрастающий на полях и грядках государственного аграрного предприятия.

Естественно, Балуев напустился на капитана Шорохова:

– Ты начальник режима или кто? Немедленно собери людей и разгони эту банду.

Но как опять же будешь их разгонять, если у каждого солдата в таборе подружка, а у кого и по несколько, или у нескольких – одна и та же. И у самого капитана тоже есть подружка, которая по ночам шепчет ему нежно и ласково, что если он рискнет натравить своих бойцов на лесную вольницу, то не видать ему больше ее белого тела и не трогать своей мозолистой рукой ее налитые груди.

Шорохов взвесил в уме, что важнее – налитые груди или долг службы, и белое тело перевесило.

Наутро капитан проинформировал Балуева, что свободных людей для разгона лесного табора у него нет. С тех пор, как в лагерь прислали подследственных, у службы режима стало слишком много забот. Уголовники – это тебе не суточники. Чуть зазеваешься – и ищи ветра в поле. А отвечать за все начальнику режима – хотя подследственных в лагерь притащил не он, а директор Балуев вместе со своим начальством.

При виде такого неповиновения у Балуева возник искус накатать руководству кляузу про истинное лицо начальника режима и потребовать его замены, но этому мешали виды на урожай. Шорохов в разговоре невзначай намекнул директору, что если тот не будет совать свой нос в дела режимной службы, то он, как начальник режима, тоже не станет проявлять излишнее любопытство в отношении шкуры неубитого медведя – то бишь несозревшего урожая.

Тут в лагерь опять прикатили братки, да не одни, а с девчонками-профессионалками, которые очень легко вписались в таборный пейзаж.

Когда они окунулись в речку и смыли с лиц боевую раскраску, их стало не отличить от туристок и натуристок – такие же голые и веселые. Капитан Шорохов сдержал обещание и свой нос в дела директора не совал, но краем уха кое-что услышал и понял, что Балуев задумал продать браткам весь урожай на корню, а начальству доложить, что все пожрал хомяк. А вернее – табориты, прожорливые, как саранча.

Неизвестно, сам или с чьей-то подсказки, но Балуев нашел способ извлечь пользу из соседства с лесным табором. И теперь весь вопрос заключался только в одном – кто все-таки пожрет этот урожай быстрее: хомяк в лице Балуева с братками или саранча в лице таборитов и им сочувствующих.

Освободители зверей все выходили из-под ареста в один день, и это было очень неудобно для Балуева, потому что пресловутый урожай как раз в это время начал поспевать и требовалось много людей на уборку.

Людей, конечно, прислали новых, и когда они притопали пешочком из города, глазам их открылась дивная картина. Весь табор заявился в лагерь и учинил такую отвальную, что чертям на том свете стало завидно.

Вместе с освободителями зверей на волю выходили и другие персонажи из первой колонны пятнадцатисуточников, и это внесло в мероприятие особый колорит. На втором часу веселья молодому хулигану, у которого еще не зажили старые ссадины на лице, уже снова били морду, и кончилось тем, что капитан Шорохов арестовал драчунов тут же и впаял им еще по пятнадцать суток. Братки специально съездили на джипе в город и привезли судью, который к вечеру уже не мог стоять и провозгласил приговор практически лежа.

Балуев предлагал применить ту же самую меру и к другим участникам застолья – как освобождающимся, так и ни разу не арестованным. Например, посадить их за непристойное поведение. Благо, из присутствующих девиц не меньше половины были обнажены совсем или отчасти, и их примеру пыталась подражать даже одна старая бомжиха, что отнюдь не радовало глаз. И бомжиху как раз в конце концов законопатили – за оскорбление природной гармонии, как выразился капитан Шорохов.

Отдельные граждане занимались любовью прямо здесь же, между шашлыками из грибов, и Балуев предложил рассматривать это, как административное правонарушение, но тут на него обрушилась подкупленная обществом профессионалка, которая заставила директора совершить указанное правонарушение самолично, после чего вопрос об аресте совокупляющихся граждан за мелкое хулиганство сам собой отпал.

Профессионалка, однако, только распалила любвеобильного директора сверх всякой меры, и в поисках следующей жертвы он наткнулся взглядом на хорошую девушку Дашу, которая в чем мама родила отдыхала в компании туристов и натуристов, попивая алкоголь из одноразового стаканчика многоразового использования.