В том, что эта попытка освобождения пленниц не удалась, виноват был Пантера.

Одну из девушек, которая могла бы руководить боем в отсутствие Жанны, он казнил в числе первых, другую распял рядом с Жанной, а Радуницу, которая тоже обладала харизмой, сжег на костре. В момент нападения на караван отряда свободных валькирий Жанну и вторую распятую несли на носилках в полубессознательном состоянии.

Свободными валькириями руководила девушка, не очень приспособленная к командирским функциям, и среди пленниц никто не смог ей помочь. В результате атака захлебнулась и еще несколько девушек попали в плен, а остальные скрылись в джунглях, криками издали пообещав вернуться с подмогой.

И вот люди Пантеры имели наглость потребовать себе долю также из этой добычи, аргументируя это тем, что если бы они не взяли в плен первую группу валькирий, то другой отряд не кинулся бы их освобождать и в караване не появились бы новые пленницы. Ну и кроме того, пантеровцы тоже были в караване и тоже участвовали в бою.

Караванщик в корне не согласился с такой постановкой вопроса. Он лелеял надежду отсудить этих пленниц себе, хотя эта надежда была призрачной. С одной стороны, все верно – по договору пленников забирает себе командир того отряда, который их захватил. В данном случае отряд возглавлял Караванщик, и добыча должна отойти к нему.

Правда, если бойцы требуют себе долю неделимой добычи, то командир должен эту добычу продать и разделить с бойцами выручку. А рядовые свою долю требовали и еще как.

Но гораздо серьезнее были претензии Клыка, а также права самого Шамана. Для того, чтобы спасти пленных валькирий от смерти, Караванщик без спросу воспользовался авторитетом обоих боссов.

Правда, сослаться на Клыка Караванщику разрешил его представитель в караване – некто Череп, который охранял в пути золото, принадлежащее лично Клыку. Больше того, Череп сам вызвался отправиться герольдом на место казни – это он застрелил Радуницу, которая корчилась в огне костра. Этот боевик вообще был не чужд театральности и любил к месту щегольнуть своей мягко говоря нестандартной внешностью – выглядел он как персонаж из фильма ужасов.

Что касается Шамана, то он от своих прав на добычу отказался – иначе он не смог бы вести разбор и пришлось бы искать третейского судью.

Правда, слушание дела он начал с того, что позаботился о плате.

– За разбор я беру себе одну телку, – сказал он, и обратился к своему корешу-поэту с пушкинскими бакенбардами: – Какая тебе больше нравится?

– Эта, – не задумываясь указал он на Жанну Аржанову.

Выбор этот показался Шаману довольно странным. Среди пленниц Жанна, снятая с креста, даже по прошествии нескольких дней выглядела хуже всех. Но все объяснялось просто. В ставке много говорили о том, что Жанна – девственница и ради своей девственности она готова на все. Вот поэт и решил, что она будет хорошей крепостной, которую можно будет держать в повиновении, шантажируя на тему девственности.

А может быть, он просто решил испробовать на предводительнице валькирий право первой ночи.

Шаман не стал его отговаривать.

– Эту так эту, – сказал он и, подарив Жанну поэту, приступил к заслушиванию сторон.

Шаман не был вором в законе и крупным авторитетом стал только теперь, на волне золотой лихорадки. Поэтому он никогда раньше не проводил такие разборы или «правилки», которые отличаются от банальной разборки со стрельбой, как небо от земли. Однако он несколько раз видел, как проходят такие слушания, и старался во всем подражать настоящим ворам в законе, которые вершили свой суд в старые добрые времена.

Однако советник Шамана Владимир Востоков усмотрел в этом другую аналогию и сказал поэту, который оказался рядом:

– Точно так же проходил княжеский суд в Древней Руси. Сходится все до мелочей. И от суда германских королей тоже не очень отличается. Варварское право.

– А мне нравится, – ответил поэт, и по тому, что он принял исторический термин «варварское право» за ругательство, Востоков яснее ясного понял, что перед ним далеко не Пушкин.

Но все же он продолжил разговор с поэтом и, глядя, как надсмотрщики, которых Шаман по дружбе предоставил «величайшему гению современности» безвозмездно, отводят в сторону Жанну Аржанову, тоном доброго учителя посоветовал:

– А девочку тебе лучше отпустить. Намучаешься ты с ней. Ее обидеть – хуже, чем на ядовитую змею наступить.

– А что такое? – удивился поэт.

– Да ничего особенного. Просто она командует армией амазонок. Я так думаю, через недельку-другую можно ждать сюда всю армию, и крайним окажешься ты.

Этого поэт испугался, но отвлекать Шамана не решился, тем более, что наступило время оглашения приговора.

– Значит так, – сказал Шаман. – Всего у нас четырнадцать телок, без той, которую я взял себе за разбор. Четырех телок я отдаю Клыку за авторитет. Остальные делятся поровну между Караванщиком и этим… Как тебя? – обратился он к новому лидеру пантеровцев.

– Гюрза, – подсказал тот.

– …И Гюрзой, – кивнул Шаман. – Караванщик может делать с ними, что хочет, а Гюрза должен продать своих телок с аукциона, а то хрен его знает, что они там себе еще удумают.

Приговор оказался неожиданным. Многие думали, что пантеровцы ничего не получат.

Но Востоков, как и некоторые другие приближенные Шамана, знал, что накануне Шаман надолго уединился с Гюрзой. Востоков даже подозревал, что забытое прозвище пантеровца – это игра на публику, а на самом деле Шаман прекрасно знает, как того зовут.

На этом бы все и закончилось, если бы общее внимание не привлекла к себе Дарья.

Ее привел на суд Караванщик, одетую, без конвоя и без пут на руках и ногах. Она с самого начала демонстрировала недовольство, порывалась пойти к своим, но Караванщик ее успокаивал, и она дотерпела до конца. Но в конце, разобравшись в сути приговора, она возмутилась и набросилась на Караванщика с криками и чуть ли не с кулаками.

– Ты же говорил, что нас всех отпустят! Мол, надо только отработать спасение, и все. А оказывается, девчонок теперь будут продавать, как каких-нибудь коров.

– Успокойся, тебя никто не продаст, – пытался утихомирить ее Караванщик. – Ты в моей доле, и я отпускаю тебя хоть прямо сейчас. Иди, куда хочешь, если не боишься.

– Ну уж нет! – неожиданно заявила Дарья и стала лихорадочно срывать с себя рубашку. Пуговицы посыпались на пол.

Обнажив свой выдающийся бюст, она направилась к Гюрзе, сдернув по пути платок, опоясывающий бедра.

Гюрза с интересом посмотрел на обнаженную валькирию, а она, глядя на него в упор, сказала:

– Это ты будешь нас продавать? Тогда бери и меня. Я хочу быть со всеми.

– Ладно, – согласился Гюрза и спросил у Караванщика: – Ты не против? Ты ведь ее уже отпустил, а она решила сдаться мне.

– Ну и черт с ней, – пожал плечами Караванщик. – Только теперь я беру себе пятерых.

– Конечно, – кивнул Гюрза и повернулся к Дарье.

Он потрогал ее грудь, провел рукой по животу и сжал в ладонях ее запястья, словно собираясь заломить руки за спину, чтобы связать их. Но потом вдруг отпустил и произнес негромко:

– А я тоже тебя отпускаю. Ты не бросила своих, и это мне нравится. А теми, кто мне нравится, я не торгую.

Вид у Дарьи был несколько ошарашенный. Она стала озираться по сторонам, и этот взгляд перехватил Череп.

– Эй, или к нам! – крикнул он. – Мы тебя точно не отпустим.

Но на это Дарья не соблазнилась. Слишком уж отвратно выглядел лысый бандит.

Вместо этого она обратилась к Шаману, который все еще восседал на пне, с интересом наблюдая за развитием событий.

– Этот, – она махнула рукой в сторону Гюрзы, – меня отпустил, так?

Шаман кивнул.

– Значит, я свободна и могу делать, что хочу?

Шаман кивнул еще раз.

– Тогда я остаюсь здесь, – заявила Дарья. – Буду жить с Жанной. Ты как, не против? – адресовалась она персонально к поэту Сергееву.

Тот впился взглядом в ее бюст и по всему было видно, что он обеими руками «за».