- Эк тебя – пробормотал я, стоя над трупом.

Было чему поражаться. И поплыл уже запашок нехороший, поплыл по коридору.

Распухшее тело лежало на спине. Одна рука на горле. Другая лежит на полу. На трупе длинный клеенчатый плащ. Не резиновый. Не пластиковый. Именно клеенчатый. Да еще и в крупную клетку, украшенную цветочками. Самодел. Стопроцентно. Верхнюю одежду сшили из кухонной клеенки. На ногах что-то вроде войлочных тапочек. Тоже самодел. Седая длинная борода забита тающим льдом. Сине-белое распухшее лицо. На щеках темные пятна. Под плащом видна рубашка с высоким воротником. И тренировочные штаны – с тремя синими полосами по бокам. Домашняя удобная одежда, если не считать плаща.

Учитывая, что скорей всего бедолага умер от вируса, который позднее передал мне, можно предположить, что плащ он одел чтобы согреться. А на плащ еще и одеяло накинул – вон оно под ним расстелено.

Почему постелил одеяло посреди коридора?

Видимо не смог добраться до лежака. Упал. С трудом расстелил одеяло. Лег на спину. Чтобы переждать приступ слабости. И умер.

Рычаги больше никто не дергал. Свет погас. Поток тепла прервался. Келья стремительно остыла. Попер лед. Тело все это время потихоньку разлагалось. Наступающий лед медленно поглотил тело. Остановил разложение. Накрыл собой вирус. Так? Нет. Больной контактировал со всей камерой. Вирус гриппа очень живуч. Его не мог убить холод. И вирус не мог быть только на теле погибшего. Вирус распространился по всей келье. Осел на стенах и полу. Я не мог не вступить с вирусом в контакт. Получается, я заболел сразу же как сюда попал. Просто у болезни долгий инкубационный период.

Тогда и мой предшественник умер от вируса?

Вряд ли. Он походил на опытного сидельца. Наверное, он как и я преодолел болезнь. И умер по другой причине. Сердце.

Почему тогда предшественник не избавил от тела в клеенчатом плаще?

Тут ответ очевиден – разложение у покойника есть, но слабое. Все это время он лежал во льду.

Почему лед не растаял, как в моем случае? Если вовремя дергать за рычаги, то рано или поздно покойник оттает и с его гнилой тушей, хочешь или не хочешь, придется что-то делать.

Тут уже сложно предполагать. Единственный вариант, пришедший в голову – мой предшественник был не из методичных парней. Пару дней дергал за рычаг. Денек не дергал. В результате тепло было только в отрезке коридора от кормильни до «клетки». Ледяная стена не таяла вовсе или же таяла крайне медленно.

Могло ли быть, чтобы оба найденных мною покойника находились в камере одновременно? Еще при жизни. Вряд ли. Вся камера «заточена» под одиночную. Включая узкий лежак, небольшую нишу кормильни и один стол. Это большая одиночная камера.

Проверю-ка я тело…

Первым делом стащил клеенчатый плащ. Брезгливости ноль. Труп и труп. В первый раз было хреново. Сейчас нормально. Даже водку глотать не понадобилось.

С рубашки срезал пуговицы. Проверил и опустошил нагрудные карманы. Проверил тренировочные штаны. Осмотрел тапочки, но трогать их не стал. Сорвал с мертвой шеи тонкую бечевку с привязанным мешочком.

Больше на теле ничего. Взяв труп за ноги, потащил его к туалету, радуясь, что расстояние невелико. Мертвец при жизни был упитанным. Вот прямо упитанным – отъеденные ляжки, массивный зад, солидный живот, пухлые щеки и тройной подбородок не может скрыть и седая борода. Лицо распухло. Сказать трудно. Но годков ему под шестьдесят, наверное. И как он так отожрался на казенных-то харчах? Кормят вкусно, но порции не великанские. Может он мало двигался?

Уложив тело на решетку, взялся за рукоять звякнувшего цепью тесака. Замахиваясь, задумался – а откуда вирус взялся изначально? И от вируса ли умер старик? Все это лишь моя гипотеза, основанная на том, что я сам только что переболел. И вряд ли гриппом я болел – слишком уж резко закончилась болезнь. Что-то заразное и непонятное.

Но если старик все же умер от вируса…

Откуда вирус взялся в тюремной одиночной камере?

Ну… ответ опять на поверхности – вирус мог прийти только с едой.

Кто-то больной из поваров или разносчиков пищи чихнул разок или кашлянул на отправляемую в камеру еду. И этого хватило.

Все просто и скучно.

Отсеченная рука ударилась о решетку и звякнула. Я остановился и присел. Проглядел один предмет. На распухшем пальце золотое кольцо.

- Извини, старик – пробормотал я, примериваясь тесаком к пальцу – Теперь тебе уже ничего не надо. А мне может и пригодиться. Извини. И упокойся с миром…

Закончив, я покинул туалет и наведался к ледяной стене снова. Переступил ручеек талой воды. Лед отступал. Стена превратилась в не достигающий потолка бугор. Прижавшись ухом к холодной мокрой стене, заглянул в щель между льдом и кирпичом. И увидел край поворота – до него осталось меньше полуметра. Лед отступает… и открывает дорогу.

Подобрал клеенчатый плащ и одеяло. Убедился, что на полу больше ничего нет. Хорошо. Здесь я закончил. Двигаемся дальше.

***

Клеенчатый плащ я несколько раз простирал, затем расстелил под струей бьющей из трубы воды. Не знаю, получится ли выбить из клеенки запах мертвечины. Пусть отмокает. Одеяло выбросил. Оно, что интересно, было не самодельным. Фабричное. Шерстяное. Некогда серое. С неразборчивым треугольным штампом в углу.

Тщательно отмывшись, потоптался на отмокающем плаще и пошел к столу осматривать трофеи.

Золотое кольцо. Довольно тяжелое. Мужское. Скорей всего обручальное. Практической пользы для меня не имеет.

Золотой крестик на бечевке. С Иисусом. Практической пользы не имеет. Но хотя бы знаю – покойник был христианином.

Вытертые до блеска четки. На них еще один крестик – белый, деревянный. Какая-то интересная пахучая древесина. Самшит? Крестик будто полирован – настолько часто касались его руки.

Размокший ком бумаги. Был в нагрудном кармане рубашки. Как не бился, не сумел разобрать ни буквы. А раньше они были – следы размытых чернил повсюду.

Я взял стойку как охотничья собака. Бумажные листы разные. Тут и размокшие клочки линованной писчей и что-то вроде оберточного картона. Чернила фиолетовые. Прямо ярко-фиолетовые. А были еще ярче – до того, как их обесцветила немного вода.

Это я к чему? А к тому, что записи дедушка вел здесь – в келье тюремной. Может дневник. Может что другое. Но делал он это здесь. Я так думаю. Но чернильной ручки я не нашел. Как и запаса бумаги. Выброшены моим предшественником? С чего бы ему это делать? Разве что от умопомешательства. Моя надежда отыскать еще один тайник усилилась.

Может прекратить методичную очистку квадратов и пару дней посвятить выборочному осмотру самых вероятных мест?

Нет. Не стану ломать систему. Мне торопиться некуда. Что еще есть у почившего дедушки из имущества?

Маленькая матрешка. Стандартная поделка. От краски почти и следа не осталось, обнажилась деревянная основа. Открыл ее. Внутри обнаружилась еще одна – поменьше. Мило и обычно. Открыл ту. И замер. Во второй матрешке лежал ключ. Медный маленький ключик. Натертый до блеска.

Ключ…

Ключ…

Ключ…

Я долго смотрел на ключ, предварительно вытащив его из матрешки и положив на стол.

Что это означало? А?

Внешняя матрешка потеряла всю краску – так долго она терлась в кармане седобородого дедушки. Внутренняя матрешка как новенькая. И начищенный до блеска ключик. И раз уж все эти предметы неотлучно были при старике – значит они очень важны для него. Лучше бы повесить ключ на шею. Но там крестик. Может вешать что-то на шею кроме креста против его верования? Дедушка вряд ли православный – четки, крестик с кричащим истощенным Иисусом. Какая-то ветвь христианства. И у каждой ветви свои табу и свои правила.

Но думаю я сейчас не о вере почившего. И молитвы читать не собираюсь – не знаю их, потому что.

Я думаю о ключе. И у меня два вопроса.

Что за дверцу открывает этот ключик?

И где эта дверца?

Где дверца?

Нет, можно, конечно, предположить, что ключик сей от некоего сейфа, стоящего где-то там – в былой жизни узника. И все это время он надеялся вернуться однажды домой и открыть дверцу. Может такое быть? Ну… наверное да. Тогда это уже что-то вроде психической опоры для угасающей надежды. Но ключик больно уж простоват и маловат. Не от сейфа он. Скорее от ларца или шкафа. Ларца я тут не видел. Не видел и шкафа. Разве что они там – во льду. Тогда совсем хорошо – лед растает и я стану обладателем нового имущества.