Оплата доставки. Пусть так и будет.

Остался нетронутым небольшой тканевый мешок с завязками. О его содержимом я примерно догадывался – судил по собственным запасам. Что может быть важным для рачительного узника с серьезными планами на будущее? И я не ошибся.

Пара кило сухарей.

Баночка сухофруктов.

Немного приправ – перец и соль.

Коробочка с чайной заваркой.

Шесть винных пробок.

Два коробка спичек.

Почти пустая газовая зажигалка.

Маленькая алюминиевая кастрюлька с почерневшим дном.

Мешочек с крупой – пшено.

Вилка. Ложки столовая и чайная. Нож с источенным лезвием.

Три полные бутылки вина.

Бутылка самогона.

Шерстяной серый шарф.

Две восковые свечи белые.

Одна восковая свеча красная.

Иконка картонная, старая.

Шахматная фигурка ладьи.

Все.

Константин сгреб всю свою кухню и ее запасы в мешок и отдал мне. Под руку попался шарф – засунул и его. А шарф была завернута шахматная ладья.

Я приму с благодарностью.

Но кожаный портфель… какое же это невероятное искушение!

Как я поступлю? Как и планировал – при первой же возможности передам кожаный портфель Красному Арни. Я не настолько глуп, чтобы попытаться присвоить такую сумму. Тут все непросто. И одиночное заключение в летающей келье не гарантирует крысе безопасность. Все прочее оставлю себе.

Распределив новое имущество, повесил шарф на вешалку. Отличный подарок к Рождеству – а иначе я сегодняшний день не воспринимал, хотя Дед Мороз и умер сразу после вручения подарков, а фейерверк закончился взрывом и падением двух крестов. Праздник был жутким как в фильме ужасов, но подарки того стоили. Как бы ужасно прагматично это не звучало.

Шахматная ладья.

Вот это неожиданно и ожидаемо одновременно. Первым делом я перевернул фигурку и отодрал резиновый кругляш от основания. И ничуть не удивился, увидев знакомую печать. Еще один член Шахматного клуба. И еще один богач. Элитный член местного общества. Вот только рангом повыше – как не крути, ладья выше пешки.

И, сдается мне, я знаю еще одного «шахматиста» - Красный Арни. Большая вероятность, что Костя просил передать драгоценную посылку одному из своих. Случайным людям таких презентов не делают.

Отойдя на шаг от стола, выбрал место, где поток теплого воздуха почти не ощущался. На выступ стены поставил картонную иконку. Рядом закрепил красную свечу. Приткнул туда же крестик. Чиркнул спичкой. Глядя на трепещущий огонек свечи, чуть помедлив, пытаясь вспомнить давным-давно слышанные слова. Получалось с трудом. Но все же получалось. Бабушка моя часто читала молитвы. Умывала меня порой ледяной колодезной водой под молитву – особенно если я долго плакал и не мог успокоиться. И действовало. Слыша бубнящую напевную скороговорку, фыркая как тюлень, я затихал, переставал ныть. Вот и сейчас слова прабабушки зазвучали в моей голове. И странно – шепот отступил. Я отметил это машинально. Шепот отступил, будто испугавшись призрачного надтреснутого голоса моей давно умершей бабушки.

Я вспомнил все слова. Всегда произносил их, когда появлялся на старом сельском кладбище.

Неумело перекрестившись, я начал произносить молитву, выполняя волю почившего Константина. Мои слова отражались от безразличных стен старого креста – эти стены видели и слышали и не такое. Что им огонек свечи и слова поминальной молитвы…

Упокой, Господи, душу раба твоего Константина и прости ему все согрешения вольные и невольные и даруй ему Царствие Небесное.

Слова уносили меня в прошлое. В небольшую церквушку под Тулой, где отпевали прабабушку. Я неотрывно смотрел на ее лицо, в моих ушах звучали слова поминальной молитвы и слова торопящихся на поминки родственников жаждущих выпить. Они с трудом удерживались от того, чтобы поторопить батюшку. От бабушки я отвел взгляд только раз – когда мой родной пузатый дядька ответил на звонок мобильного прямо в церкви и не спешил уходить, громко с кем-то разговаривая. Да. Я долго тогда смотрел на него. И он, поймав мой взгляд, поперхнулся словами и вышел из церкви, расталкивая людей. Позже, изрядно выпив на поминках, он все рвался ко мне, намереваясь «пояснить курвенку-змеенышу как можно смотреть, а как нельзя». Его удержали тогда. Прошли годы. Я вырос. И сделал все, чтобы жизнь пузатого дядьки пошла наперекосяк. Сделал с осознанной ледяной мстительностью. В конце концов он, нищий и почти спившийся, подался куда глаза глядят и затерялся на просторах необъятной России. Я его не искал.

Поступил я так не из-за нарушения обряда отпевания. А из-за неприкрытого неуважения к моему любимому человеку. Прабабушка любила меня. Заботилась обо мне. Ругала меня. Хвалила меня. Молилась за меня. А остальным было на меня плевать – в чем я не раз позднее убедился.

Я прочел молитву несколько раз. Свечу тушить не стал – пусть догорит.

Проверил количество чистой бумаги и убедился, что ее хватает для моих целей. Снова открыл портфель, достал папку, приготовил чернила, вооружился пером и, с великой тщательностью принялся копировать тарабарщину цифр и букв. Копируя не предназначенную для меня информацию ни малейших сомнений не испытывал. И никаких терзаний совести. Я буду полным кретином, если позднее окажется, что в пропущенных мимо глаз строчек содержалась реально важная информация. Меня никто не просил не заглядывать в сумку. Я лишь должен ее доставить. Что и сделаю.

Дело двигалось медленно. Главное в таких делах не допустить ошибку. Спохватившись, чертыхнулся – совсем озверел тут! Идиот! Открыл тайник, вытащил телефон, включил. Сделал фотографии каждого листа с обоих сторон. И… выключив аппарат, продолжил копировать вручную. Батарея в телефоне не вечная. К тому же мне придется еще изрядно повозиться с шифром, чтобы разгадать – и в успех сего мероприятия я верил крайне слабо. Я не шифровальщик. Но у меня еще лет сорок впереди, чтобы подучиться и суметь взломать код. Поэтому главное не допустить ошибок и ни в коем случае не налепить клякс – особенно на оригинале.

Закончил через пару часов. Убрал бумаги в папку, а ту в портфель. Отнес тяжелую ношу в кокпит. Поближе к окнам передачи. Дело сделано. Я считаю – сделано дело важное. Любая информация ценна. А в таком месте любая информация на вес золота.

Усевшись, глубоко задумался, глядя на начавшую метель. Крест прорывался сквозь сплошное белое покрывало, что казалось трещало и раздавалось под его напором. Столп почти скрылся из виду. Едва заметны темные пятнышки других летающих келий, наворачивающих круг за кругом.

Я думал о прошлом. Думал о настоящем. Размышлял о будущем. Вспоминал смерть Константина от банального аппендицита. Слышал, что некоторые врачи вырезали его самостоятельно – сами себе. Порой в одиночку. Я так не смогу. Даже если у меня на руках окажется подробнейший медицинский справочник. Скальпель то уже есть. Но им я смогу разве что вены себе на руках перехватить – чтобы побыстрее истечь кровью и не мучиться.

И каковы теперь мои ощущения после увиденного?

Смерть от банальнейшей болячки.

Столкновение и крушение двух крестов.

Как я себя сейчас ощущаю?

М?

Ответ пришел быстро. И он был предельно четок – я ощущаю себя прекрасно. Да, мне до сих пор немного страшно. Но страх – это нормально. Обычная реакция организма на угрозу. А в данном случае угроза из тех, что не поддается контролю. В любом момент с неба может обрушиться смертельный удар и я с криком полечу к твердой как камень промороженной земле – если останусь жив после удара.

Пусть. Все равно я чувствую себя так хорошо, как не чувствовал уже долгие-долгие годы.

Опасность будоражит кровь.

Отсутствие необходимых вещей будоражит мозги.

Я бодро смотрю в будущее и собираюсь достичь как можно большей высоты. И буду с завидным для всех постоянством дергать за третий рычаг. Мне не сломит вид чужой смерти. Меня не сломит лицезрение злобного отпора Столпа. Я буду бороться до конца. А если мне суждено сдохнуть – значит умру в борьбе. И точка.