Ух, как же я рассердился! Наверно, мои чувства очень ярко отражались на моём лице. Даже доктор Томмсааре при виде меня вышел из оцепенения и спросил, в чём дело. Я рассказал. Эстонец, выслушав меня, вскочил с кресла, чуть не опрокинув обеденный стол, ринулся к себе в комнату. Я услышал, как он вызывает по сети Анну Стефановну.

— Майер, вы не посмеете! — услыхал я его гневный голос. — Я никуда не пущу Илью!

— А я, Томмсааре, ни за что не пущу Наталью! — огрызнулась в ответ Анна Стефановна. — Зачем вы её выбрали?!

— Вы знаете распоряжение!

— Между прочим, лучшая в вашем классе вовсе не Наталья, а Тийна!

— Не трогайте мою сестру! Её это не касается!

— Как это не касается?! — вмешался грозный голос включившейся в дискуссию главврача Ольги Нечаевой. — Касается, ещё как! Мы не можем рисковать! Вы же знаете: мы висим на волоске! Мы должны доказать, что имеем право на существование! И мы пошлём лучших из лучших!

— НЕТ!

— Мы ничего не сможем доказать! Они уже решили нас закрыть! Мы просто выставим бедных детей на посмешище!..

— Ещё ничего не известно! Это наш последний шанс! Между прочим, ко мне поступило распоряжение прислать на шоу вас, Анна Стефановна, и вас, Каарел, и вас, доктор Кузнецов!

— Я-то тут причём?! — раздался голос Дяди Фила. — Идите вы, не поеду я никуда!

Врачи разругались до того, что перестали друг с другом разговаривать. Через недельку-другую они, конечно, помирились, но лучше от этого не стало. Словно тяжёлая чёрная туча нависла над нами. Даже погода изменилась: похолодало, зарядили мелкие, унылые затяжные дожди…

Анна Стефановна, разобравшись, наконец, в чём дело, чуть ли не со слезами просила у меня прощения. Говорила, что просто нервы не выдержали.

— Но неужели я действительно так плохо играю? — уныло поинтересовался я.

Она вздохнула:

— Ты не расстраивайся, в конце концов, не это в жизни главное…

Тийна так не считала.

— Мы должны отстоять нашу лечебницу, — говорила она. — И на этом шоу мы должны быть лучшими!

Все ребята, которых отобрали для поездки на «позорище» (так Анна Стефановна называла Шоу Вундеркиндов), были согласны с Тийной. И чем больше падали духом наши учителя, тем сильнее становилась наша жажда доказать им нашу любовь, а там — кто знает! — может быть, и победить…

Условленный день настал. Рано утром мы, те, кто должен был ехать, стояли вместе с толпой провожающих перед Главными Воротами и ждали врачей. Они появились через четверть часа. Мы с удивлением глазели, как из повозки, запряжённой серым Паладином, выходит красивый мужчина в смокинге и подаёт руку прекрасной даме в вечернем платье. Минуту спустя мы признали в этой паре доктора Кузнецова и Анну Стефановну.

Дядя Фил, аккуратно причёсанный, с ровно подстриженной бородкой, казался не то графом, не то академиком. Анна Стефановна, сверкающая драгоценностями, выглядела по меньшей мере герцогиней. А вот господин Томмсааре каким был, таким и остался, разве что сменил свой затрапезный балахон на новый, без заплаток.

У главврача Ольги Васильевны были откровенно заплаканные глаза. Она не стала выходить из повозки. Госпожа Нечаева, наверно, хотела произнести напутственную речь, но вместо этого снова заплакала.

— Вот, посылаю вас, как овец к волкам, — произнесла она, вытирая слёзы совершенно мокрым платком.

— Да ладно тебе, Оленька, — проговорил Дядя Фил. — Не бойся. Не такие уж мы и овечки!..

Ольга Васильевна встревожено посмотрела на него и погрозила пальцем:

— Филипп!..

— А что я? — великолепный доктор развёл руками. — Постараюсь обойтись без жертв и разрушений, так уж и быть… Только пусть они первые не лезут!.. Да вот и Каарел всегда за мной присмотрит…

— Ну ладно! Долгие проводы — лишние слёзы… С Богом!..

Ворота бесшумно разъехались в стороны. Нашим взорам открылась поросшая травой лесная дорога…

— Вот интересно, — сказал я идущей рядом Тийне. — Два года назад, когда меня везли по ней, мне казалось, что я еду в тюрьму…

— А теперь тебе кажется, что ты покидаешь родной дом, — кивнула Тийна.

— Но ведь мы вернёмся! — сказал я. — И всё будет хорошо… Обязательно!..

Мы не спеша шли по лесу. Иногда кто-нибудь, забыв, куда мы идём и зачем, сворачивал с дороги по грибы. Наконец, мы вышли на шоссе. У меня слегка закружилась голова: я совсем отвык от шума и скорости автомагистрали. Неподалёку от того места, где наша дорога выходила на шоссе, стоял небольшой синий автобус. При виде него Тийна вдруг покачнулась и схватилась за меня.

— Что с тобой?! — перепугался я, поняв, что она теряет сознание; я осторожно усадил её на траву.

— Пропустите! — к нам сквозь толпу проталкивались врачи.

Эстонец тяжело уселся рядом с сестрой.

— Может, не поедешь? — с надеждой спросил он.

— Нет, — прошепталаТийна. — Я должна… Я должна, наконец, преодолеть свой страх…

Но, едва взглянув на автобус, она снова побледнела, как лепесток ромашки.

— Ты не поедешь! — заявил Эстонец.

— Пускай едет!

Все обернулись. Из лесу тихо вышла Надежда. Она посмотрела на нас и скорбно улыбнулась Эстонцу:

— А не то, кто же привезёт тебя обратно?

Анна Стефановна вздрогнула.

— Надюша, что же вы нас пугаете? — пролепетала она.

— А вы не бойтесь, — сказала Надежда. — Кирюша у нас святой!..

Сказала — и ушла обратно в лес. Дядя Фил с тяжким вздохом открыл походную аптечку.

— Ехать три часа, — бормотал он, набирая в шприц лекарство. — Сделаю три кубика, пожалуй… Как раз проснётся к приезду…

Эстонец жалобно смотрел на него, а я отвернулся, чтобы не видеть, как игла вонзится в тонкую руку Тийны…

Через пару минут девушка сонно поднялась с травы, и Дядя Фил повёл её к автобусу. Мы пошли следом.

Автобус был чудной: я даже увидел рулевое колесо на том месте, где у обычных рейсовых автобусов располагается бортовой компьютер. Понятное дело: для нас пожалели хорошую машину, послали переделанную из старья…

— Добро пожаловать, сладенькие! — мерзко, по-старушечьи проквакал автобус, и я сразу узнал: то был голос молодящейся ведущей Шоу Вундеркиндов. Раньше, ещё когда я был чудо-ребёнком, этот голос меня не коробил, а теперь аж затошнило.

— Устраивайтесь поудобнее, лапоньки мои, — продолжал автобус. — Напоминаю вам, что в салоне запрещается: бегать, кричать, курить, громко смеяться, громко болтать, петь, танцевать…

— Каарел, ты можешь заткнуть эту дуру? — негромко спросил Дядя Фил.

Эстонец посмотрел на пульт управления — он был закрыт крышкой и запломбирован. Доктор Томмсааре покачал головой.

Наконец, под аккомпанемент мерзкого голоса все пассажиры заняли свои места, автобус закрыл двери и тронулся. Сначала я смотрел в окно, но за ним не было ничего интересного, кроме мчащихся автомобилей и сплошного леса вдоль обочин.

Происшествие с Тийной наполнило мою душу смутным предчувствием несчастья… Остальные пассажиры тоже выглядели встревоженными, а кто-то был явно напуган. Я посмотрел назад. В хвосте салона, на диване, свернувшись в клубок, лежала Тийна. Мне почему-то показалось, что она не спит. Я встал со своего места и перебрался к ней.

Она действительно не спала. Когда я подошёл, она повернула ко мне лицо с крепко зажмуренными глазами.

— Кто это? — спросила она.

— Это Илья. Можно здесь присесть?

— Только тихо: Каарела разбудишь!

Я взглянул на Эстонца, сидевшего в ногах у Тийны. Он спал, откинув голову на спинку дивана.

— Кому из вас укол сделали? — хихикнул я.

— Не смешно, — отрезала Тийна, не открывая глаз.

— А почему ты боишься автобусов?

— Давай о чём-нибудь другом, умоляю!

Бедная Тийна съежилась ещё больше и прижала ладони к глазам. Ругая себя за глупость, я принялся выискивать повод для разговора и снова посмотрел на Эстонца.

С левой руки спящего доктора свешивались длинные верёвочные бусы — чётки. Обычно Эстонец не выставлял их напоказ, а носил, намотав это странное украшение на запястье. Всё-таки, вы немного пижон, господин Томмсааре. Впрочем, с балетными это бывает… Я вдруг кое-что вспомнил.