Дядя Фил молча пожимал нам руки. Я повернулся к Эстонцу. Он сидел, понурившись, на диване, как мешок с сеном и никак не реагировал на то, что творилось вокруг.

— Каарел, тебе плохо? — спросила Анна Стефановна.

— Тут сильное поле, — отозвался Эстонец, — где-то рядом находится мощный источник энергии… моя электроника отказывает…

— Линять надо, и поскорее, — озабоченно произнёс Дядя Фил.

— Это невозможно! — сказала Анна Стефановна.

— Сам знаю! Но что же делать?!

Никто не смог ничего предложить, поскольку большинство, включая меня, вообще не понимало, о чём идёт речь. А расспрашивать было лень: все страшно устали. Академик вздохнул и сел рядом с Эстонцем, обняв его за плечи. По другую руку примостились Тийна и Анна Стефановна. Мы тоже уселись на диван и стали ждать…

— …Илья, Илья, просыпайся!

Анна Стефановна трясла меня за плечо. Я с трудом разлепил веки.

— Всем велено подниматься в Главную студию.

Мимо нас по коридору спешили чудо-дети в сопровождении чудо-родственников. Все направлялись к лифтам.

Главная (она же первая) студия находилась на первом этаже и представляла собой театральный зал. Молодые люди с ноутбуками быстро рассортировали собравшихся, отправив взрослых в зрительный зал, а детей — за кулисы.

Декорация сцены была нам уже знакома: семь мраморных столбиков, на шести из которых сидели хрустальные совы. На седьмом столбике стояла хрустальная ваза, которая заключала в себе горку битого стекла.

— Эстонец всё-таки грохнул эту сову! — восхитился пианист Серёжа.

— Ой-ой-ой, что теперь будет?.. — покачала головой Наташа.

Тийна победоносно улыбалась.

Метресса, сидевшая в кресле неподалёку от своих обожаемых птичек, была облачена в глубокий траур. Только тяжёлый золотой браслет по-прежнему сверкал на её правой руке.

Занавес раскрылся, являя зрителям печальную картину.

— Здравствуйте, дорогие мои, — скорбно промолвила метресса. — Сегодня у нас произошло страшное злодейство. Некто не побоялся поднять руку на мою… нет, нашу святыню, на одну из священных сов, хранительниц этого Шоу…

Она показала на хрустальный гробик.

— Не знаю, как я смогу это пережить! Но ради вас я постараюсь преодолеть своё горе, ибо я не хочу портить вам праздник…

Она промокнула свои нарисованные глаза платочком.

— Итак, приступим к самой волнующей части нашего Шоу. Я попрошу соискателей выйти на сцену.

Молодые люди с ноутбуками вытолкали нас из-за кулис под режущий глаза свет прожекторов. Я зажмурился.

— Итак, — проговорила метресса, — сначала мы награждаем тех, кто заработал наибольшее количество очков в зрительском голосовании. Как вы знаете, наши зрители строги, угодить им непросто… Но всё же, у нас есть человек, получивший очень высокую оценку — девять и восемь десятых балла! Это… Илья Арсеньев! Аплодисменты! Прошу Илью выйти вперёд.

Я ничего не понял и остался стоять на месте.

— Выходи, выходи же! — толкали меня Тийна и Наташа.

— Зачем? — недоумевал я.

Наконец, кто-то из наших пнул меня коленкой, и я почти что вылетел на авансцену.

Ко мне, парадно улыбаясь, подошёл один из белокурых помощников метрессы и торжественно вручил пластиковую карточку Сертификата Гениальности и коробочку с золотой медалью — приз зрительских симпатий.

Аплодисменты перешли в овацию. Я взглянул в зал: чудо-родственники сидели, вцепившись в ручки кресел и смотрели на меня, как быки на тореадора. Метресса махнула правой рукой, и фонограмма стихла.

— Илья Арсеньев приехал на наше шоу из…

Внезапно метресса замолчала, недоумённо уставившись на монитор, стоявший на столике перед нею.

— Что за… — чуть не выругалась она и тотчас спохватилась:

— Рекламная пауза!!!

Софиты погасли. Немного привыкнув к полутьме, я увидел, что к метрессе подбежал «наш» молодой человек. Он раскрыл свой ноутбук и что-то говорил: кажется, пытался оправдаться.

— Ты идиот! — завопила метресса. — Как ты мог позволить мальчишке из интерната получить такой высокий балл?! Я же говорила, что все интернатские должны получить не более двойки! Тебя что, не учили формировать зрительское мнение?!

— Но там было написано, что он из Консервато…

— Кретины! Уроды! Стоило мне оставить вас на пару часов, и всё полетело в тартарары! Теперь под Нечаеву не подкопаешься! Я так и знала, что сегодня случится нечто ужасное! Судьба разгневалась на нас! И всё из-за этого Томмсааре! Это он во всём виноват! Он разбил мою сову! Он разбил моё сердце!..

Метресса задохнулась от избытка чувств и в изнеможении откинулась на спинку кресла. Молодые люди засуетились, предлагая ей воду и нашатырный спирт.

Но метресса покачала головой.

— Приведите его сюда! — томным голосом приказала она.

Молодые люди, вдавив головы в плечи, порскнули в разные стороны. Но Эстонец явился на сцену сам. Он вышел из-за кулис и подошёл ко мне.

— Ты сегодня прекрасно играл, Илько, — тихо сказал он, заглядывая мне в глаза. — Ты достоин своей награды… иди на место.

Я вернулся к нашим.

— Ох, сейчас что-то будет! — сказал Серёжа.

Метресса махнула правой рукой, и сцену снова залил свет прожекторов.

— Дорогие зрители, — заговорила она. — Мы прерываем церемонию Сертификации, чтобы восстановить справедливость. Перед вами виновник всех сегодняшних бед. Сейчас вы увидите, как он будет просить прощения у меня и у этих священных птиц…

Метресса встала и протянула к Эстонцу правую руку с браслетом и велела:

— Подойди ко мне и стань на колени!

Нам стало смешно. Что себе воображает эта старуха? Эстонец, разумеется, не двинулся с места.

— Быстро, кому сказано!

Эстонец не слушался. Но мы уже поняли, что с ним творится что-то странное. И нехорошее. Каарел покачнулся и судорожно прижал к груди руку с размотавшимися чётками. Метресса поджала губы, зачем-то теребя браслет.

— Ах, упрямец! — проговорила она. — Он не желает кланяться моим пташкам. Он не желает уважать верования ближних своих… Ну, ничего, мы его научим не тыкать нам в глаза своим христианством. На колени!

Эстонец не подчинился. И я вдруг понял, что оставаться на месте стоит ему невероятных усилий. Он тяжело дышал, стиснув зубы, и я увидел, как по его виску ползёт капля пота. Взгляд Каарела был прикован к золотому браслету метрессы, и в этом взгляде был беспомощный ужас.

— Прекрати! — донеслось из зала. — Прекрати, ведьма!

Это был Дядя Фил. Он рвался к сцене, но его держали сразу пятеро молодых людей.

— Ну, не будь глупеньким, красавчик сету, — не обращая внимания на академика, хищно улыбнулась метресса. — Не строй из себя святого, полуверок! Твои предки и пням кланялись, и попам каялись. На колени! НА КОЛЕНИ, Я СКАЗАЛА!

Эстонец коротко вскрикнул и резко шагнул назад, словно разрывая невидимые узы. Метресса завизжала, стряхивая с руки браслет: он вдруг странно щёлкнул и задымился.

И тут ужас что началось. Лучи прожекторов бешено заметались по залу. Поднялся дикий шум, в который вклинивались обрывки фонограмм. Пришёл в движение занавес, сцена закружилась, началась общая паника. Только мы семеро так и замерли на месте, не сводя глаз с Каарела.

Он всё ещё стоял на ногах, но голова уже клонилась к плечу, побелевшее лицо стало спокойным: сознание покидало Эстонца. Его колени подогнулись, и Тийна рванулась к брату, но в этот же миг на сцену выскочил Дядя Фил. Он метнулся к Каарелу, неожиданно легко подхватил его и взвалил себе на плечо.

— За мной!!! — взревел академик.

Вокруг нас все куда-то бежали: кто в зал, кто из зала, кто на сцену, кто наоборот. Мы устремились за Дядей Филом, пытаясь не терять его из виду в этой свистопляске. По пути к нам присоединилась Анна Стефановна.

— Филипп! Ради Бога, что происходит?! — крикнула она.

Дядя Фил не ответил: берёг дыхание.

Мы, как были в концертных костюмах (а девочки в балетных пачках) высадились на минус восьмом этаже и побежали к нашему автобусу. Я бежал позади всех, помогая Тийне, которая прыгала на одной ноге.