Прочтя заклинания, выбитые в усыпальнице отца, Даркен Рал подошел к магическому песку. Он нагнулся и ладонями разровнял поверхность. Окровавленные руки покрылись белой коркой песка. Магистр присел на корточки и начал тщательно чертить колдовские знаки, расходящиеся из центра подобно радиусам и разветвляющиеся сложными переплетениями. Долгие годы посвятил Даркен Рал изучению магических фигур. Любая самая незначительная ошибка немедленно повлекла бы за собой смерть. Он сосредоточился. Длинные светлые волосы повисли грязными клочьями. Лоб прорезали глубокие морщины. Рал напряженно работал, добавляя все новые и новые линии, штрихи, дуги. Все в строгой последовательности. Близилась полночь.

Рал кончил чертить, встал и направился к священной чаше. Как он и рассчитывал, вода уже почти выкипела. С помощью магии он перенес чашу на постамент и охладил варево. Затем взял каменный пестик и принялся толочь содержимое чаши. Капли пота стекали по его лицу. Когда все, что было в священном сосуде, превратилось в кашицу, Рал всыпал туда магические порошки. Он встал перед алтарем, держа чашу на вытянутых руках, и сотворил призывающие заклинания. Опустив чашу, магистр обвел взглядом Сад Жизни. Он всегда предавался созерцанию прекрасного перед путешествием в подземный мир.

Затем Рал приступил к трапезе. Он руками черпал кашицу из чаши. Он ненавидел вкус мяса и ел только растительную пищу, но сейчас у него не оставалось выбора. Чтобы отправиться в подземный мир, необходимо съесть плоть. Рал постарался представить себе, что перед ним любимое овощное пюре, и, не обращая внимания на вкус, съел все без остатка. Облизав пальцы, он отставил пустую чашу и сел на траву, у кромки песчаного круга. На светлых волосах запеклась кровь. Рал скрестил ноги, положил руки на колени, закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он готовился к встрече с духом мальчика.

Обряд завершен, заклинания произнесены, чары наброшены. Магистр поднял голову и открыл глаза.

– Карл, приди, – прошептал он на тайном древнем языке.

На мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем раздался жалобный стон. Земля задрожала.

Из центра песчаного круга восстал дух мальчика в обличье шинги, зверя подземного мира.

Шинга явился, призванный заклинаниями. Прозрачный, как дым, поднимающийся из земли, он вращался, выкручиваясь из белого песка. Шинга с трудом проталкивался через испещренную символами поверхность. Голова его откинулась, из ноздрей повалили клубы дыма. Рал спокойно наблюдал, как восстает из глубин и обретает плоть наводящий ужас зверь. Наконец из-под земли вырвались мощные задние лапы. Шинга взвыл еще громче. Разверзлась черная, как деготь, дыра, в которую тут же начал сползать магический песок. Шинга парил над бездной. Пронизывающие карие глаза смотрели на Рала.

– Спасибо, что пришел, Карл.

Зверь опустил голову, обнюхивая обнаженную грудь магистра. Рал поднялся и погладил шингу по шерсти, сдерживая нетерпение зверя. Когда шинга успокоился, Рал вскарабкался ему на спину и крепко вцепился в загривок.

На мгновение все озарилось ослепительной вспышкой света. Шинга и Рал исчезли в черной бездне. Земля содрогнулась и с треском сомкнулась за ними. На Сад Жизни опустилась ночная тишь.

Деммин Насс, отирая со лба капли пота, выступил из-за деревьев.

– Счастливого пути, друг мой, – прошептал он, – счастливого пути.

Дождь все лил и лил. Серые тучи полностью затянули небо, и Кэлен уже забыла, как выглядит солнце. Сидя в одиночестве на низкой скамейке возле одной из хижин, Кэлен с улыбкой смотрела, как Ричард сооружает крышу над домом духов. По его обнаженной спине, оттеняя бугры мускулов и шрамы от когтей гаров, бежал пот. Ричард работал с Савидлином и другими мужчинами племени, показывая им, что надо делать. Он сказал Кэлен, что не нуждается в переводчике. Для работы руками слова не нужны, а если им самим придется что-то додумывать, они лучше поймут и смогут гордиться своим трудом.

Савидлин упорно задавал вопросы. Ричард не понимал его и только улыбался, объясняя свои действия словами, которых тоже никто не понимал. Тогда он переходил на язык жестов, который изобретал тут же по ходу дела. Порой остальные считали, что это шутка, и разражались дружным смехом. И все же, несмотря на непонимание, им удалось довольно далеко продвинуться.

Поначалу Ричард не хотел говорить Кэлен, что он намерен делать. Он только улыбался и твердил, что скоро она все увидит сама. Сперва он взял пласты глины размерами один на два фута и придал им волнообразную форму. Одна половина прогибалась внутрь, наподобие канавки, другая плавно поднималась вверх. Справившись с этим, Ричард попросил женщин, работавших в гончарне, обжечь пластины. Потом он прибил к доске два одинаковых бруска, по одному с каждой стороны, положил на середину ком глины и разровнял его. Срезав сверху и снизу излишек глины, Ричард получил ровные глиняные пластины одинакового размера. Затем он аккуратно разложил их по формам, которые уже обожгли в гончарне. В двух верхних углах каждой пластины Ричард щепкой проделал дырки.

Женщины ходили за Ричардом по пятам, внимательно наблюдая за его работой. Ему ничего не стоило заручиться их поддержкой. Вскоре Ричард добился того, что все женщины, болтая и улыбаясь, принялись лепить и выравнивать пластины, да еще и учить его, как это надо делать. Когда пластины подсохли, их можно было вынимать из формы. Пока обжигалась первая партия, женщины уже приготовили следующие. Они спросили, сколько понадобится таких пластин, но Ричард, не вдаваясь в объяснения, велел продолжать работу.

Предоставив женщинам самим заниматься этим новым делом, он отправился в дом духов и взялся за сооружение очага из кирпичей, которые обычно шли на постройку домов. Савидлин хвостом следовал за ним, стараясь научиться всему.

– Ты делаешь черепицу, да? – спросила Кэлен.

– Да, – с улыбкой ответил Ричард.

– Ричард, я видела и крыши из травы, которые не протекали.

– И я тоже.

– Тогда почему бы просто не переделать крыши из травы так, чтобы они не текли?

– Ты знаешь, как крыть крыши травой?

– Нет.

– И я не знаю. Зато я знаю, как делать черепицу.

Пока Ричард с Савидлином трудились над очагом, другие мужчины по просьбе Искателя снимали с крыши траву. В конце концов на доме остался только остов из жердей, к которым привязывались пучки травы. Теперь эти жерди должны были послужить опорой для черепицы.

Черепица тянулась от одного ряда жердей до другого, так что нижний край лежал на первой жерди, а верхний – на второй. Сквозь дыры пропустили веревку и привязали черепицу к деревянному остову. Второй ряд положили внахлест на первый, закрывая дыры, в точности повторяя изгибы нижнего слоя. Поскольку глиняная черепица была тяжелее травы, Ричарду пришлось сперва укрепить конструкцию, добавив дополнительные распорки, которые поддерживали конек крыши.

Казалось, в работе участвует не меньше чем полдеревни. Время от времени появлялся Птичий Человек и смотрел, как продвигается дело. Казалось, он доволен увиденным. Иногда он сидел рядом с Кэлен в полном молчании, иногда заговаривал с ней, но чаще просто наблюдал. Изредка Птичий Человек расспрашивал Исповедницу о Ричарде.

Почти все время, пока Ричард работал, Кэлен проводила в одиночестве. Женщины игнорировали ее предложения помочь, мужчины держались на расстоянии, следя за ней краешком глаза, а молоденькие девушки были слишком застенчивы, чтобы отважиться заговорить с Исповедницей. Порой Кэлен замечала, как они стоят и смотрят на нее, но стоило ей спросить, как их зовут, как те убегали прочь. Детишки хотели бы подобраться к ней поближе, но матери держали их на почтительном расстоянии. Кэлен не позволяли ни готовить пищу, ни лепить черепицу. Все ее попытки помочь вежливо отклонялись под тем предлогом, что она почетная гостья деревни.

Но Кэлен прекрасно понимала, что за этим стоит. Она Исповедница, и ее боятся.

Кэлен привыкла к подобному отношению, к косым взглядам, к шепотку за спиной. Теперь это уже не раздражало ее так, как прежде. Кэлен помнила, как мать с улыбкой говорила ей, что так уж устроены люди. Ничего не изменишь, так что не стоит давать волю своей горечи. Мать говорила Кэлен, что когда-нибудь она будет выше этого. Кэлен полагала, что ее больше не волнуют подобные пустяки, что ей все безразлично, что она принимает себя такой, как есть, принимает свою жизнь. Ей казалось, она уже смирилась с тем, что ей не дано многое, доступное другим. Так оно и было – до того момента, как она встретила Ричарда. До того, как он стал ее другом. До того, как он заговорил с ней, как с обычным человеком. До того, как он стал о ней заботиться.