— Час настал, — сказал Ползущая Змея не без некоторой торжественности. — Вождь апачей зовет белую женщину к себе в вигвам. Встань, белая женщина, иди со мной. Вождь апачей ждет тебя, сердце его горит огнем любви.

— Час настал, — сказала и Елизавета на немецком языке. — Прощай, Лора, мы более никогда не увидимся. Но если, по счастливой случайности, тебе удастся спастись, то передай моему мужу, моему дорогому Зигристу мой последний привет, скажи ему, что индеец не меня опозорит: он может опозорить только тело. Мое сердце же останется нетронутым и чистым, оно принадлежит ему, моему дорогому мужу, ему одному.

Она обняла Лору, поцеловала ее и сказала, обращаясь к индейцу:

— Я готова.

— Не забудь о яде, — шепнула Елизавете Лора, — воспользуйся первым же мгновением для того, чтобы употребить его в дело.

Елизавета только молча кивнула головой.

Перед палаткой раздался барабанный бой и звон металлических тарелок. То были музыканты, которые ждали выхода Елизаветы, чтобы торжественным шествием отвести ее в вигвам своего вождя. Супруге Зигриста казалось, что ее ведут на казнь. Бледная, с опущенными глазами, шла она, окруженная вооруженными дикарями.

Знахарь один только остался в палатке у Лоры. Последняя, когда увели Елизавету, повернулась, чтобы дать волю слезам. Вдруг на плечо ее легла чья-то тяжелая рука. Лора вздрогнула и обернулась. Перед нею, точно отвратительное каменное изваяние, неподвижно стоял знахарь. На густо раскрашенном лице коварно горели темные глаза.

— Моя сестра умеет читать по-английски, не правда ли? — спросил наконец знахарь.

— Да, — сказала Лора. — Но к чему этот вопрос: уж не хочешь ли ты достать мне английскую книгу, чтобы я в чтении могла бы все забыть и рассеять тоску одиночества?

— Нет, книг у нас в индейском стане нет, — сказал знахарь.

Он говорил по-английски с каким-то странным акцентом.

— Но зато, прекрасная красавица, я дам тебе другое чтение, пожалуй, более интересное, чем самая интересная книга. Не хочешь ли прочесть вот эту рукопись?

С этими словами отвратительный индеец с совиным чучелом на голове вытащил из-под плаща какой-то пергаментный свиток, развернул его и стал держать его перед Лорой, не выпуская его из рук, точно это была какая-то необыкновенная драгоценность, которую он ни на одну секунду не мог отдать в чужие руки. Лора взглянула на рукопись, прочла несколько строчек и вскрикнула: она прочла на пергаменте свое собственное имя и подпись.

То была подпись Лютого Волка, вождя апачей.

— Что это? — едва проговорила она.

— Прочти — тогда поймешь, — зловещим голосом ответил знахарь.

И Лора стала читать, смертельная бледность покрыла ее лицо, в глазах ее появилось выражение ужаса, она вся задрожала. Вот, что она прочла:

— О! Какая подлость! — воскликнула Лора. — Продана, продана, как рабыня. Так вот как держит клятву вождь апачей! Вот какова хваленая верность индейцев! Ведь он обещал Барберини пощадить меня, моего мужа и шестерых наших товарищей. А теперь он распоряжается моей жизнью, как своей собственностью. Он отдает ее в руки человека, который — я это вижу — не желает мне добра, в глазах которого я читаю непонятную мне ненависть. Но страшитесь, апачи, страшитесь мести моего мужа. Он отомстит за меня. Лейхтвейс нагрянет на вас, как гроза, разражающаяся среди ночной тишины. Он уничтожит вас, ваших жен, детей и лошадей, он истребит вас всех до одного, если только мне будет сделано малейшее зло.

— Пусть идет, — ответил знахарь, медленно свертывая рукопись и пряча ее под своим белым плащом. — Наши воины настороже. Они не дремлют. Больше ничего и не надо. Слушай, бледнолицая. Сейчас мне нужно вернуться в свой вигвам, чтобы совершить некоторые заклинания, о которых меня просил Лютый Волк: он жаждал блаженства в объятиях твоей подруги и поручил мне просить Великого Духа, чтобы он на эту ночь был к нему особенно благосклонен. Когда я окончу заклинания, я вернусь сюда и тогда — тогда ты будешь моя.

Лора невольно схватилась за грудь, где у нее был спрятан кинжал. Нежная ручка ее крепко обхватила рукоятку.

— Приходи, — ответила она. — Я буду тебя ждать.

Знахарь медленно повернулся и направился к выходу вигвама. Но, еще не выходя из него, он вдруг обернулся и быстрым движением сорвал со своей головы совиное чучело и бобровый хвост, который окружал его шею в виде воротника и своим густым мехом совершенно закрывал нижнюю часть лица.

— Вот! — закричал он по-немецки и подошел к Лоре так близко, что она почувствовала на своем лице его горячее дыхание. — Наконец-то настал давно желанный час возмездия. Лора фон Берген, ты будешь моею. Ты бежала от меня в брачную ночь, а теперь ты отдана мне, как рабыня. Ты теперь в моей власти и душою и телом.

Лора испустила душераздирающий крик. Она в ужасе отшатнулась, ноги у нее подкосились.

— Боже праведный! — воскликнула она. — Это он — демон моей жизни! Граф Сандор Батьяни!

На минуту в палатке воцарилась гробовая тишина. Батьяни любовался ужасом и страданием своей несчастной жертвы. В самом деле, никогда Лора не переживала подобной минуты. Она спрашивала себя, не сон ли все это. Или, может быть, злое колдовство? Она не могла понять, каким образом Батьяни попал сюда, в среду индейцев, каким образом ему удалось выдать себя за их соплеменника и обмануть их зоркие глаза. Но она вспомнила рассказ старухи индеанки, и ей стало ясно, что все это был заранее обдуманный план, приведенный в действие с невероятной дерзостью и дьявольским коварством.

— Батьяни! Батьяни! — все только повторяли ее дрожащие губы. — Он… это он!

— Да! — с торжествующим злорадством подтвердил венгр. — Да. Это он, тот самый, от которого ты бежала, как подлая изменница, которого ты повергла в несчастье, лишила почета и положения при дворе герцога Нассауского. С тех пор вся жизнь моя была посвящена желанию отомстить, в особенности ему — разбойнику, твоему мужу, Лейхтвейсу. Уж сколько раз я был у самой цели, сколько раз мне казалось, что наконец-то я удовлетворю свое страстное желание мести. Но каждый раз вам снова удавалось выскользнуть из моих рук. А теперь, Лора фон Берген, ты видишь сама — спасения нет. Отсюда, из стана индейцев, тебе не уйти, разве только у тебя вырастут крылья и ты перелетишь через скалы, обернувшись голубкой. Сегодня же, Лора фон Берген, ты будешь в моих объятиях. Сегодня же Генрих Антон Лейхтвейс будет лишен высшего счастья своей жизни. Его белую голубку, которую он берег как зеницу ока, будет ласкать хищный коршун — приласкает и разорвет. Да, Лора фон Берген. Знай же: после позора тебя ждет ужасная смерть. Сначала тебя будут жечь мои поцелуи — потом тебя сожгут индейцы, привязав к столбу пыток. Вот она — судьба, которая ждет тебя.

— Дьявол в образе человека! — воскликнула Лора фон Берген. — Даже в девственных американских лесах не укроешься от тебя, даже море, в которое мы бросили тебя, с отвращением выбросило тебя обратно: оно не хотело тебя. Не хотело осквернить свои чистые волны твоим подлым телом и выбросило тебя на берег.

— Как поэтично ты выражаешься, прекрасная Лора, — насмешливо сказал Батьяни. — На самом деле все было очень просто; хочешь, я расскажу тебе свою судьбу. Вскоре после того, как твой муж привязал меня к мачте «Колумбуса», судно окончательно было разбито бурей, и я вместе с обломавшейся мачтой был унесен волною. Я думал, что настал мой последний час. Меня охватила бешеная злоба потому, что я мог умереть, не отомстив тебе и Лейхтвейсу. Однако в самый момент падения в воду мне удалось высвободить руки. Итак, я уцепился за мачту, которую волны бросали вверх и вниз, как всадника на дико скачущем коне. Я видел, как ты и твои друзья неслись на плоту; видел, что вы имели надежду спастись от гибели. И эта именно мысль, мысль, что ты, Лора фон Берген, будешь жить, безумно терзала меня: если ты должна была остаться в живых, то хотел жить и я, чтобы наконец-то когда-нибудь свести с тобой счеты. Страшная жажда жизни дала мне силу бороться с грозной стихией. Мачта вместе со мною все неслась по Немецкому морю. Целых два дня и две ночи провел я в таком положении. Что я выстрадал тогда, Лора фон Берген! Я записал на твой счет и эти безумные муки. Сегодня ночью ты расплатишься и за это, как за все другое, что я перенес из-за тебя. Но наконец мне улыбнулось счастье.