Не сумев успокоить заключённых, Ламонт подошёл к громкоговорителю в патрульной машине военной полиции и приказал заключённым возвратиться в камеры. Заключённые продолжали петь и не подчинились приказу. Ламонт повернулся к водителю пожарной машины и приказал окатить заключённых водой из шланга. Водитель, гражданский служащий, отказался выполнить этот приказ. Тогда Ламонт приказал полицейским разогнать заключённых по камерам. Согласно заявлению военных властей «оружия пускать в ход не пришлось».

В одной из статей Единого военно-судебного кодекса говорится, что человек, «отказавшийся выполнить приказ или свой воинский долг с целью свержения законной военной власти или своим поведением вызвавший столкновение с органами власти, виновен в мятеже». За это человека могут приговорить к смертной казни. Всем 27 заключённым, участвовавшим в сидячей забастовке, было предъявлено обвинение в мятеже.

Последовала серия судебных процессов, самых противоречивых в истории американских судов военного трибунала. Все обвиняемые, кроме пяти (трое бежали в Канаду, двое были обвинены в совершении меньших преступлений), были признаны виновными в мятеже и приговорены к тюремному заключению на различные сроки — от шести месяцев до 16 лет. Только год спустя были рассмотрены апелляции осуждённых и сроки тюремного заключения для некоторых уменьшены. Осуждённым предъявили обвинение в неповиновении приказу. В решении апелляционного суда очень строго осуждался первоначальный приговор:

«Учитывая, что намерение свергнуть законную военную власть должно быть обязательно доказано при определении виновности в мятеже, материалы дела со всей очевидностью свидетельствуют о неправильности вынесенного приговора. Ни в словах, ни в действиях осуждённых не было никакого намерения свергнуть законную военную власть. Наоборот, осуждённые продемонстрировали намерение повиноваться той самой власти, в стремлении свергнуть которую они были обвинены. Это подтверждается показаниями всех проходящих по делу лиц».

Участники демонстрации в конце концов были отомщены, но ценою огромных личных страданий.

Среди небольших речушек и травянистых канзасских прерий находится старинный гарнизон — Форт-Райли. Отсюда генерал Джордж Кастер направлял карательные рейды против индейцев. Здесь родилась американская кавалерия.

Недавно в целях борьбы с самовольными отлучками, вызвавшими переполнение военных тюрем страны, в Форт-Райли был создан экспериментальный исправительно-учебный лагерь.

Командование сухопутных войск далеко от скромности в оценке этого лагеря. Оно считает его деятельность «новым, смелым подходом к решению вопросов дисциплинарной практики». Задача лагеря официально состоит в том, чтобы возвращать в строй осуждённых к тюремному заключению. Командование сухопутных войск рассчитывает усилиями лагеря добиться того, чего оно не может добиться в тюрьмах. «Исправительные меры теперь не ограничиваются лишением свободы, — отмечает начальник лагеря полковник Джордж Праудфут. — В лагере бывшие арестанты проходят курс переподготовки и воспитания с тем, чтобы вернуться в строй и преодолеть те трудности, которые вынудили их нарушить воинский порядок».

В лагере нет такой скученности, как в тюрьмах. Постоянный состав лагеря тщательно отбирается. Здесь работает много опытных офицеров и сержантов, а также юристы, капелланы, врачи психиатры и другие специалисты.

Каждую неделю в лагерь доставляется около двухсот заключённых из различных военных тюрем. Большинство из них осуждены за самовольную отлучку, но иногда встречаются и осуждённые за отказ нести службу по политическим мотивам или за пререкание с офицером и нарушение воинских уставов. Около двух третей поступающих в лагерь заключённых принадлежат к числу добровольно вступивших на военную службу, около 40 процентов являются выходцами из распавшихся семей, примерно 20 процентов составляют бывшие участники войны во Вьетнаме.

Сразу же по прибытии в лагерь новичкам сообщают, что здесь порядки совсем не такие, как в тюрьме. С них снимают наручники, поскольку, дескать, они больше не заключённые, а «курсанты». Тем не менее лагерь окружён забором из колючей проволоки со сторожевыми вышками.

Обстановка в лагере действительно иная, чем в тюрьме. «Курсантов» не стригут наголо. Им разрешается иметь мыло, ножницы, конфеты, фотографии и другие личные вещи, которые в тюрьме заключённым иметь запрещено. В свободное от занятий время они могут играть в настольный теннис и другие игры. Хотя в лагере существуют такие же ограничения в отношении переписки и посещения «курсантов», как и в тюрьме, но с разрешения офицеров можно позвонить по телефону жене или другим близким родственникам.

Принимаются все меры к тому, чтобы убедить содержащихся в лагере, что возможность продолжения нормальной службы зависит целиком и полностью от них самих. Постоянный состав лагеря — офицеры, воспитатели, юристы, капелланы, врачи-психиатры — ведёт индивидуальные беседы с «курсантами», стремясь выяснить причины, заставившие их совершить преступление и повлекшие за собой заключение в тюрьму.

Все это представляет собой попытку командования сухопутных войск перевоспитать заключённых методами убеждения, а не наказания, как это принято в тюрьмах. Программа перевоспитания сочетает в себе изучение причин преступности, напряжённую военную подготовку и психологическую закалку «курсантов».

Важнейшая роль отводится психологической закалке, которая весьма разнообразна по форме. С момента прибытия в лагерь «курсанты» сразу обращают внимание на призыв «снова в строй!». Эти призывы можно видеть на стенах зданий, внутри лагерных помещений и повсюду на территории.

Психологическое воздействие на «курсантов» — одна из главных целей классных занятий, учебных кинофильмов и бесед. Как и новобранцам в учебных центрах, «курсантам» читают лекции по истории США и об американских военных традициях. Капелланы беседуют с ними о нормах морали. «Курсантам» всё время напоминают о льготах, которые они могут получить при увольнении со службы «с почётом», и о последствиях, которые повлечёт за собой увольнение «с позором».

На групповых занятиях преподаватели обычно начинают беседу с признания, что приговор военного суда был строгим, но перевод в лагерь является своего рода льготой. «Курсантов» вовлекают в обсуждение вопросов, связанных с поддержанием военной дисциплины. Преподаватель, признавая трудности воинской службы, обычно подчёркивает, что самовольные отлучки из части не позволят солдату уйти от этих трудностей и что лучше попытаться приспособиться к требованиям службы, чем подвергать себя заключению в тюрьму, увольнению «с позором» и связанным с этим дальнейшим жизненным невзгодам.

Подобные вопросы служат и темой бесед с «курсантами», которые проводятся бывшими заключёнными, ныне работающими по вольному найму в лагере. Эти беседы весьма эффективны. Бывшие заключённые быстро находят общий язык с «курсантами», поскольку они не являются офицерами и испытали на себе тяжесть жизни в тюрьме.

Бывшие заключённые в доходчивой форме объясняют «курсантам», что беда заключается в их собственном отношении к службе, а не в условиях воинской жизни. «Курсантов» убеждают в том, что для успеха на военной службе нужно только соблюдать воинский порядок. Вступая в борьбу против этого порядка, человек обрекает себя на неудачу в жизни.

На одной из бесед, где довелось присутствовать представителю печати, «курсанты» жаловались на условия военной службы. «Мне все опротивело, — сказал один из „курсантов“, — я поступил на службу в 18 лет и даже представить себе не мог, что смогу так опростоволоситься. Теперь мне всё ясно».

«Ты так ничего и не понял», — резко ответил ему бывший заключённый.

Разговор перешёл к вопросу об отбывании срока наказания. «Может потребоваться пять лет, чтобы отбыть двухлетний срок наказания, если вести себя неправильно, — заявил бывший заключённый. — Телефонного звонка отсюда достаточно, чтобы „курсант“ оказался в Ливенуорте».