Она всегда насмехалась над тем, что мне не все равно. И в то же время понукала, толкала, побуждала меня ощущать еще больше эмоций.

Не говори с ней, сказал мне однажды парень с мечтательными глазами. Никогда не говори с ней. Позднее он предупредил: Дело не в том, чтобы не съесть конфетку, дело в том, что ты отдаешь слова — даже этого угрюмого поэта. Он повторял мне снова и снова: не иди на контакт. Даже стихами, пытаясь ее заглушить. Возможно, существует еще множество Фейри-штучек, с которыми никогда, никогда нельзя вступать в диалог.

И в конце концов как Книга взяла надо мной верх?

Молчанием.

Молчание нельзя интерпретировать. Его нельзя предсказать. Оно не дает ничего. И большинству людей длительное молчание внушает беспокойство. Мы наполняем его лучшими или худшими собственными фантазиями. Как говорит Риодан, мудрый человек молчалив.

Каждый раз, разговаривая с Синсар Дабх, я выдавала информацию о себе, о том, что имело для меня значение, умышленно или бессознательно. Книга узнавала кое-что обо мне всякий раз, когда я открывала рот. Возможно, она черпала информацию даже из моих снов.

Бэрронс был прав. Я была ее добровольной жертвой. По собственному согласию я принимала участие, шла на контакт, позволяла ей компостировать мне мозги, дезориентировать себя до тех пор, пока я не утратила малейшее понимание, что происходит, и когда я лишилась своих ориентиров, меня легко было направить туда, куда ей нужно.

Если бы у меня было тело, я бы глубоко вздохнула впервые с тех пор, как она завладела мной. Теперь я понимаю. Я знаю, что надо делать. Злость никогда не приносила пользы. Она имела лишь обратный эффект.

Я перестаю смотреть через глаза, которыми не могу моргнуть, удаляю себя из конечностей, которые не могу контролировать, и ухожу глубоко в себя, отстраняясь от всех отвлечений, чтобы стопроцентно сосредоточиться на своей цели. Я ныряю вглубь своего тела, сжимаюсь, делаюсь маленькой, как эмбрион.

Она может делать себя невидимой.

Я тоже так умею.

Я верю, что Синсар Дабх не в силах меня обнаружить. Я направляю всю свою силу воли в эту мысль, а затем начинаю отыскивать и избавляться от всех своих эмоций, очищая себя до тех пор, пока не остается лишь дикость, сила и воля.

Где-то вдалеке Книга продолжает дразнить меня, но я приглушаю ее. Я не могу ее остановить, но и нет смысла тратить на это время. Я должна сделать свою работу и вернуться готовой.

Это требует времени, и поначалу получается медленно, но чем дольше я себя кромсаю, тем проще получается.

Я концентрируюсь подобно лазеру, отсекая каждый грамм сочувствия и милосердия, которым обладала. Я уничтожаю доброту, любовь, смех и радость. Я выжигаю сомнения и страх из своего существа. Каждая капля ужаса, злости, раздражения и ярости выгорает дотла. Я выдавливаю смятение, которое столь часто оказывается эмоцией, а не состоянием разума. Я избавляюсь от вины, стыда и даже от легкого внезапного испуга.

Я иду еще дальше.

Я выжигаю надежду дотла. Она мне не нужна. Надежда требует завтрашнего дня. Есть лишь текущий момент, и побеждает тот, кто лучше всех на нем концентрируется.

Я выжигаю из себя даже желание, поскольку его тоже можно использовать против меня.

Я безжалостно вырезаю лучшие свои части, заставлявшие меня чувствовать, делавшие меня живой — такой, какой Книга никогда не будет, и она знает об этом, и потому бесится из-за своей пустоты, потому так пытает и разрушает все вокруг себя — пока я тоже не становлюсь холодной и мертвой: дикость венчается с решительностью.

Я нахожу на удивление… приятным… очистить себя до нечувствительного основания, как будто оно всегда ждало меня там. Внутри моего скелета есть еще один скелет, сделанный из чистого титана.

Я знаю, что это и откуда он взялся — изнасилование принцами Невидимых. Они заставили меня чувствовать себя бессильным, беспомощным, бесполезным куском мусора, оскверненным и растоптанным под их ногами, когда они закончили забавляться со мной. Как будто я была пластиковой куклой Барби, над которой надругались, сломали и выбросили в хлам. И когда я валялась в канаве, видя себя их глазами, как они рассматривали меня с абсолютным безразличием, я жаждала стать хищником, подобным им. Тем, кто стоит на ногах. Тем, кто разрушает.

Я думала, что они разрушили меня.

Но нет.

Они сделали меня сильнее. В тот день, в той канаве родился зверь с чистейшими инстинктами и дикостью.

Я боялась его. Больше не боюсь.

Бэрронс был прав.

Во мне живет монстр.

И она прекрасна.

Эобил

Эликсир памяти оказывал такое же действие, как передача Истинной Магии от королевы Фейри к ее преемнице, за исключением трех важных отличий: во-первых, эликсир восстановил воспоминания, тогда как передача матриархальной силы не несла с собой никаких воспоминаний, лишь магию и знания; во-вторых, эликсир не обездвиживал получателя до полного усвоения; и в-третьих, воспоминания из эликсира усваивались намного быстрее и органичнее, чем королевская сила.

В день, когда ее избрали преемницей исчезающей королевы, почти прозрачный матриарх призвала Эобил в свой будуар, прижала обе ладони к ее груди и передала Истинную Магию в ее тело, где та распустилась и устроилась. Эобил оказалась парализована на долгие несколько минут, неспособна говорить или двигаться, пока ее спутник, В'Лэйн, стоял рядом и оберегал ее в период уязвимости.

Ей пришлось ознакомиться со своей новоприобретенной силой.

Молодые королевы не могущественны. Необходимо время, чтобы разобраться, изучить множество легенд, мифов и магию, имеющуюся в ее распоряжении. Прошли человеческие десятилетия, прежде чем она полностью освоилась со своей силой.

Эликсир работал иначе. Она думала, что ее воспоминания были украдены. Это не так. Они всего лишь растаяли, сделавшись тенями без материи, контурами без содержимого, и как только золотистая жидкость проникла в ее организм, эти тени окрепли, обрели форму и вновь стали достижимыми.

Возможно, потому что когда-то она знала эти воспоминания, все до единого, их легче было усвоить, нежели чужеродные, не знакомые до тех пор факты. Когда огромный объем информации возродился в ее сознании, не возникло внезапной оцепенелости, никакого ощущения потрясения или захваченности чем-то; напротив, она вновь ощущала себя цельной. Умиротворенной, какой она не была на протяжении всего своего существования как Фейри. Как будто у нее ампутировали самые важные ее части, а теперь они внезапно восстановились, вновь органично слившись с ее телом.

Огонь для его льда, мороз для ее пламени.

Нет! Пока что она не испытывала ни малейшего желания видеть эти воспоминания.

Сначала она хотела узнать свои корни. Она хотела узнать то время в своей жизни, когда он еще не появился — беззаботные, бурные годы, в которые, согласно воспоминанию, спрятанному в огромном Зеркале короля, она была счастлива и свободна.

А, вот и она.

Зара, ведьма и целительница, связанная со всеми, с золотистой кожей, босоногая, она бежала домой через поле цветов. Ее длинные темные волосы завивались в блестящие локоны до самой талии. Глаза пылали эбонитовым огнем, короткая сорочка переливалась яркими цветами крыльев Т'мурр. Татуировки ее клана обвивали ее ноги, простирались по плечам и спускались по позвоночнику.

У нее была семья, четыре поколения под простой, но просторной крышей — бабушки и дедушки, родители, братья и сестры, племянницы, впрочем, у нее самой детей не было. Даже будучи смертными, они жили долго, спокойно доживая до сотни лет. Как и гласило первое воспоминание, данное ей королем, она любила свою жизнь, знала и ценила каждый дюйм своего небольшого мира.