— Ты Мухаар и можешь делать все что угодно — даже с Чэйсули. Но, думаю, у тебя достаточно здравого смысла, чтобы не совершить такой ошибки.

Большую часть моей жизни я не знал отказа ни в чем — я получал то, что хотел. Женщин тоже. Аликс я потерял прежде, чем понял, как она нужна мне и как желанна. И теперь, поняв это, я знал, как больно терять. Как больно проигрывать.

Особенно — Дункану.

Аликс вышла на порог беленого домика, крытого черепицей.

— Я развела огонь.

Вокруг ее шеи обвивалось ожерелье — золотой ястреб, раскинувший крылья, разинувший клюв, сжимавший в когтях темно-медовый янтарь. Ожерелье лиир.

Свадебный подарок Чэйсули. Подарок, который сделал ей Дункан.

Я втащил бадью в дом и повесил ее на железном крюке над очагом, уселся на табурет, спиной ощущая каждое движение Аликс, глядя в огонь. Она снова занялась своим тестом.

— Когда ты пришла? — наконец спросил я.

— Восемь дней назад. Нас привел сюда Финн, — ее лицо озарилось теплой ясной улыбкой.

— Он тоже вернулся? — мне сразу как-то полегчало.

— Он привел нас с севера.

В ее волосах поблескивали, отражая солнечные лучи, серебряные шпильки и заколки — в такт движениям, и в такт движениям колыхались складки темно-зеленого, цвета мха, платья. Поверх платья была надета длинная, доходящая до колен, безрукавка из овечьей шкуры шерстью внутрь, окрашенная в светло-желтый пастельный цвет и отделанная ярко-зеленым, на талии она была стянута поясом темно-коричневой кожи с золотой пряжкой. И одежда ее, и украшения были не хомэйнской работы — творением рук Чэйсули. И сама она была

— Чэйсули.

Я потер лицо:

— Как он? В порядке?

— Финн? О да, конечно — разве с ним может быть иначе? Это же Финн, — она снова улыбнулась, не на мгновение не прерывая работы. — Хотя, кажется, он-таки нашел себе занятие.

— Женщина, — предположил я. — Он что, наконец нашел кого-то в клане? Аликс рассмеялась:

— Нет, вовсе не женщина. Мой сын. Временами Донал больше похож на своего су-фоли, чем на жехаана. Теперь, к тому же, они стали настоящими друзьями.

Только Финна нужно винить в том, что мой сын временами бывает невыносим. Нам и одного хватало — но теперь у нас два Финна.

— Два Финна ?.. — я представил себе эту картину и рассмеялся, Аликс покачала головой.

— Сказать им, чтобы они пришли сюда? — спросила она. — Мне только нужно поговорить с Каем и со Сторром.

Я снова подумал о той силе, которой обладала Аликс — о той невероятной магии, которая жила в ее крови. Древняя Кровь, изначальные дары богов. Аликс могла говорить со всеми лиир и принимать облик любого из них. Только Аликс.

— Нет, — ответил я. — Я пойду к ним сам — но не раньше, чем избавлюсь от этой грязи.

Сунув руку в воду, я убедился, что она достаточно согрелась. Я спросил Аликс, где бы мне взять бочонок — она указала на прихожую, ежели, конечно, так можно назвать малюсенький коридор усадьбы Торрина.

Бочка была окована медью и все еще еле заметно пахла сидром: несложно было угадать ее первоначальное назначение. В Хомейне-Мухаар у меня была большая дубовая бочка с серебряными обручами, отполированная чуть ли не до блеска, чтобы, упаси боги, ни одна заноза не впилась в тело наследника престола. Однако — что ж, пока и эта сойдет. В изгнании я научился быть благодарным судьбе и за такие мелочи, как возможность нормально вымыться.

Я вкатил бочку в крохотную спальню Торрина и огляделся по сторонам.

Сундук, узкое жесткое ложе, стул. Здесь я и поставил бочку, наполнил ее водой и отправился разыскивать полотно и мыло.

Аликс выдала мне и то, и другое.

— С тех пор, как я покинула ферму, Торрин не менял здесь ничего, — сказала она с грустной улыбкой, быть может, вспомнив тот день, когда Финн похитил нас обоих.

Да и могла ли она не помнить этого? Я — так помнил слишком хорошо. Слишком хорошо. Как и то, что произошло со мной — со всеми нами — с тех пор.

Я долго смотрел на Аликс, сжимая в руках кусок грубого полотна и темное мыло. Я немногое мог сказать ей — но может, не стоило говорить и этого.

— Я не стану оскорблять ни тебя, ни твоего мужа, последовав за вами туда, где меня не желают видеть. Аликс вспыхнула. Я невольно отметил про себя, что с годами ее черты утратили юношескую округлость, резче стал очерк лица, выше скулы — ее лицо было лицом Чэйсули. Она как никогда была похожа на Финна: сказывалась отцовская кровь. — Не было нужды говорить это, — мягко ответила она.

— Нет, была. Иначе я не смог бы объяснить свои поступки, — я легко коснулся пальцами ее лица. — Аликс… было время, когда мы могли иметь много общего. Давай теперь сохраним хотя бы то, что возможно.

Я отнял руку и вошел в спальню. От бочки поднимался густой пар. Я задвинул штору и с наслаждением стащил с себя вонючие обноски, Нет, я не мог выбросить из головы Аликс. А для нее не существовало никого, кроме Дункана. Я думал о тех ночах, которые они проводят вместе. О самой Аликс, какой я помнил ее — юной, веселой и сердечной девушке. Такой грациозной и гибкой — такой прекрасной — такой мужественной и твердой…

Я подумал о том, как странно — вот сейчас мы рядом, мы знаем о чувствах друг друга — и знаем, что нет ничего хорошего в нашей теперешней близости.

Ничего хорошего. Только боль.

К сожалению, бочка была явно не предназначена для человека моих габаритов.

Мыться было не слишком удобно, мои колени едва не упирались в нижнюю челюсть, а хребтом я ощущал стенку бочки. Однако все-таки это была возможность вымыться, и вымыться в горячей воде — я тер и тер изо всех сил, стараясь избавиться от грязи и жира — заодно и тех, что покрывали мои волосы и бороду.

Когда, наконец, я сумел вздохнуть свободно, более не чувствуя мерзкой вони, наступило время расслабиться и отдохнуть. Я свесил ноги через край бочки и откинулся назад. Лицо у меня по-прежнему болело от удара львиной лапы, болело и все тело — я чувствовал себя едва ли не стариком. Лев словно бы выпил мои силы, впрочем, навряд ли кто-либо, столкнувшись с чарами Айлини, сумел бы сохранить силы и душевное равновесие. Благодарение богам, хоть жив остался…

Вода остывала — но не так быстро, и я не спешил выбираться из нее. Более того — глубоко вздохнув, я прикрыл глаза и попросту заснул — тут же, в воде.

— Кэриллон Я мгновенно проснулся, дернулся, ободрав позвоночник о грубые доски бочки, выругался — и в некотором смущении уставился на Финна, стоявшего в дверях.

Хорошо хоть занавеску догадался за собой задернуть… наверно, Аликс посоветовала: иначе с чего бы ему вспомнить о том, что я вовсе не настолько лишен стыдливости?

Я выпрямился и втянул ноги в бочку, хмуро поглядев на своего ленника. Финн как всегда улыбался — несомненно, ему просто доставляло удовольствие застать меня в подобном положении. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди: зимних кожаных одежд на нем уже не было, и я мог видеть золотые браслеты лиир, обхватывавшие его руки выше локтя — великолепные массивные украшения, вязь рун Чэйсули, изображения волка… Финн снова был в облегающей кожаной одежде штаны и безрукавка. На его поясе висел нож из Степей: я снова вспомнил о том колдовстве, с которым столкнулся так недавно.

— Когда ты вернулся? — спокойно спросил он. Я поднялся — вода текла с меня в три ручья — и поймал одеяло, которое он стянул с кровати Торрина и бросил мне.

— Не так давно, чтобы успеть набить желудок.

— Но чтобы вымыться у тебя было достаточно времени.

Его голос звучал ровно, и все же я без труда угадал его мысли — уже несколько лет это не представляло для меня особой сложности.

— Если бы ты меня видел — а вернее, обонял — ты сам спихнул бы меня в воду, — я натянул темно-коричневые штаны, потом высокие сапоги, зеленую рубаху и коричневую кожаную куртку, затянул кожаный пояс с бронзовыми накладками. — Я думал отправиться в лагерь армии. Пойдешь со мной?

— Ах да, армия… — Финн иронически усмехнулся.