— Наверное, такие шары были не только у него, — наконец проговорил Грир, не сводя взгляда с болтавшейся красной сферы — от его ямайского говора и следа не осталось.

— В ближайшей округе таких больше не было, — ответил Айк. — И смотри, как они хитро его прицепили. Как там говорил Кларк Б.? Что боулинг — это основа жизни Омара?

— Этот парень слишком велик для того, чтобы быть Омаром Лупом, — попробовал возразить Грир, — смотри, какой здоровый.

Но пока они, остолбенев, взирали на свой улов, судно слегка качнуло, и тяжелый маятник сети ударился о нос. Удар не был сильным, но его оказалось достаточно, чтобы отросток сморщенной плоти оторвался, и шар шлепнулся обратно в море вместе с оторванными органами и волосяным покровом, а из образовавшегося отверстия вслед за ним дождем хлынул поток полуразложившихся кишок и какой-то слизи.

— Миксины, — проронил Айк, словно он давно уже ждал их появления. — Вот почему труп не похож на Омара. Море здорово обработало бедного Папу Лупа.

— Что там у вас происходит? — осведомился голос Кармоди по интеркому.

— Почему вы не выгружаете улов? Черт бы вас побрал, я сейчас приду!

Труп уменьшался на глазах, как сдувающийся шарик. Миксины непрерывным коричневым потоком продолжали стекать в море.

— Помнишь анекдот про алкоголика и плевательницу? — будничным голосом спросил Айк. Грир кивнул, пытаясь вспомнить, что имеется в виду. — Алкоголик приходит в бар и заявляет, что если ему кто-нибудь не поставит, он выпьет содержимое плевательницы. Когда желающих не находится, он берет медный таз и начинает поглощать его содержимое. Завсегдатаев начинает выворачивать. «Мы поставим! Поставим! — кричат они.

— Остановись!» Но алкоголик продолжает пить. Они бросают деньги, пытаясь его остановить. Но он пьет дальше. Когда он заканчивает и ставит плевательницу на место, все его спрашивают, почему он не остановился. И он отвечает, что не мог — «там все было одним куском». Грира передернуло.

— Ничего отвратительнее я еще не слышал. Ну ладно, пошевеливайся, мистер Плевательница. У нас тут дела обстоят не лучше.

Труп продолжал сжиматься — грудь у него уже опала, и теперь черед дошел до шеи. Пластик довольно долго предохранял тело от крабов и рыбы, так что у миксин было время как следует поработать внутри. Вероятно, ни от сердца, ни от легких уже ничего не осталось. Горло… язык. И вдруг сжавшийся торс проскользнул вниз и с хлюпающим звуком выскользнул из сети. Грир был неподалеку и мог зацепить его багром, но тело выглядело слишком ужасно. Он кинул взгляд на Айка в ожидании подсказки и испытал прилив благодарности, заметив, что тот разделяет его чувства. Слишком отвратительно. К тому же, что они смогут этим доказать? И Грир почувствовал, как внутри у него снова что-то начинает закипать. Но теперь он знал, что это смех.

— Все одним куском, ха-ха-ха-ха… — он бы предпочел, чтобы его вывернуло.

Кармоди появился на лестнице за их спинами как раз в тот момент, когда труп скрылся под лавиной устремившейся за ним рыбы.

— Что происходит с моим уловом? — глаза у него вылезли на лоб при виде пустеющей сети. — По последним сведениям, у нас было четыре тысячи семьсот фунтов рыбы. Это больше двух тонн.

— В этом-то вся и беда, Майк, — пояснил Айк. — Разорвалась прореха, которую мы заделали.

— Неужели вы не могли хоть что-то забросить на борт?! — взвыл Кармоди. — Вон оттуда — сюда?!

— К тому же они не очень хорошо выглядели, Карм, — ответил Айк. — Там была куча миксин.

— Миксин? — Кармоди повернулся к Гриру. — Ты ведь сказал, что у нас первоклассный улов.

— Я ошибся, — с виноватым видом откликнулся Грир. — Я погорячился. В основном это были миксины. Может, они и прогрызли дырку.

— Миксины! — Кармоди сплюнул. — Раньше они очень редко встречались в этих водах, а теперь эти сучьи твари повсюду! — договорить ему не дал писк телефона. Кармоди достал трубку из кармана комбинезона и поднес ее к уху, глядя на воду. Грир не сомневался в том, что это Алиса или Вилли, но Кармоди протянул телефон, и Грир, разобрав пряди своих волос, прижал трубку плечом.

— Это Альтенхоффен! — глаза у Грира побелели. — Он говорит, что нам надо срочно вернуться в клуб. Исаак?..

— Что, у нас уже снова полнолуние? — спросил Айк. — Как быстро летит время, когда развлекаешься. — И он отвернулся в сторону. — Передай ему, что теперь этим может заняться Кальмар.

— Он говорит, что Билли снова исчез, — телефон издавал лихорадочный треск из-под черных локонов Грира. — И Слабоумный говорит, что это серьезно. Он говорит, что на карту поставлено само существование Ордена. «Чернобурка» заставила «Морского ворона» продать свою половину акций и сегодня собирается наехать на нас.

— На нас?

— На Дворняг и всех остальных. Он говорит, что всему городу надо помешать совершить роковую ошибку.

— Пустая трата времени, — буркнул Кармоди. — Скажи ему, что мы ловим рыбу, а это — самое главное.

Грир поймал себя на том, что от всей души хочет, чтобы Айк поддержал Кармоди, даже если это означало бы, что их ждут новые непредвиденные находки. Но Исаак продолжал стоять, повернувшись на север, и его чертов греческий профиль свидетельствовал о полной неконтактности.

— А, какого черта! — наконец проронил он. — Давай затягивать сеть, Карм. Может, нам и город удастся спасти, и сеть починить.

Дрессировщик Леонард Смолз с детским личиком и буйной клочковатой бородой был «зеленым». К тому же он гордился тем, что был ветераном этого движения. Он до сих пор возил с собой ламинированные экземпляры «Зеленой газеты», где значились его имя и адрес, на случай, если пришлось бы доказывать свое членство скептикам. Он также хранил у себя приглашения-голограммы «Изумрудного города» на пышные нелегальные сборища, проводившиеся в те времена, когда кинозвезды и спортивные знаменитости еще заявляли о своей поддержке движения. На одном из них даже выступал Исаак Соллес. Однако никто не упоминал о его связях с этими ужасными террористами. Одно дело было отравлять жизнь политикам и совсем другое — поливать ядом их самих, особенно этих сестричек-сенаторов из Колорадо со сросшимся позвоночником. Леонард был вынужден приостановить свое членство после того, как посмотрел судебное заседание по телевизору. И ни минутой раньше. После того, как в Гааге вся организация была обвинена «в вопиющих правонарушениях», а ее члены названы «биологическими большевиками», весь Голливуд отвернулся от «зеленых», а те, кто не успел этого сделать, испортил свою репутацию на долгие годы.

Поэтому Леонард вовремя избавился от всех признаков своего активного участия в движении, спустив их в унитаз, сохранив лишь нечесаную бороду. Потому что на самом деле Леонард Смолз всегда был скорее сенсуалистом, чем активистом. Он любил животных и мечтал о том, чтобы они отвечали ему взаимностью, полагая, что поросль на лице может способствовать осуществлению его желания. Гладкая кожа вполне естественно могла смущать многих зверей — что они могли поведать существу, бреющему собственную морду? Конечно, изредка встречались дрессировщицы с гладкими лицами, но звери умели отличать самок от самцов и понимали, когда гладкокожесть являлась естественным явлением. Эта гладкокожесть, как подозревал Леонард, иногда даже способствовала их послушанию. Например: Фосси и ее гориллы, Мара Бителози и ее выводок сумасшедших бабуинов. Так что можно было утверждать, что женские лица обладали для них своим особым очарованием. Особенно когда речь шла о юных девушках. По крайней мере, это точно распространялось на эскимоску, которую ему было велено обучить общению с ластоногими — уж это-то он видел собственными глазами.

После ужасной драки, происшедшей между диким и ручным морскими львами, она каждый день проводила по часу с Гарри. Гарри был ручным ластоногим. Леонард воспитывал его с самого младенчества, когда шесть лет назад кастрированного щенка только привезли в Анахайм. А теперь Левертов распорядился, чтобы Леонард выступал в качестве посредника между Гарри и двумя юными эскимосскими кинозвездами. Каждый день он должен был приучать девушку, калеку и морского льва друг к другу. В первый же день девушка появилась одна без своего спутника и, мрачно жуя жвачку, остановилась в ожидании, когда ее впустят внутрь. Леонард предложил прочитать ей небольшую вступительную лекцию, но она покачала головой.