– Спусти шлюпку, я поеду на берег, – сказал Виктарион. Пока гребцы рассаживались, он пристегнул пояс – меч на одном бедре, кинжал на другом. Нут набросил ему на плечи плащ лорда-капитана. Девять слоев золотой парчи были сшиты в виде кракена дома Грейджоев, щупальца болтались у голенищ. Поверх кафтана из черной вареной кожи надета кольчуга – во Рву Кейлин Виктарион не снимал ее даже ночью. Боль в спине и плечах перенести легче, чем кровавый понос. Отравленной стреле какого-нибудь болотного дьявола достаточно лишь оцарапать кожу, и человек начинает корчиться, с криками извергая из себя красно-бурую жижу. Кто бы ни сел на Морской Трон, я разделаюсь с этой болотной нечистью, дал себе слово Виктарион.

Он водрузил на голову высокий шлем в виде того же кракена. Железные щупальца опускались вдоль щек и смыкались под подбородком. Шлюпка уже ждала его.

– Сундуки оставляю на тебя, – спускаясь в нее, сказал Виктарион Нуту. – Смотри, чтобы их стерегли как следует. – От этих сундуков зависело многое.

– Слушаюсь, ваше величество.

– Я пока еще не король, – хмуро ответил Виктарион, садясь на корме.

Эйерон Мокроголовый встречал его у кромки прибоя со своим водяным мехом под мышкой, тощий и длинный, хотя и ниже Виктариона. Нос торчал, как акулий плавник, на костлявом лице глаза казались металлическими. Борода у него отросла до пояса, скрученные веревки волос падали до самых колен.

– То, что мертво, умереть не может, брат, – сказал он, когда холодные волны закипели вокруг их лодыжек.

– Оно лишь восстает вновь, сильнее и крепче, чем прежде. – Виктарион снял шлем и встал на колени. Море налилось ему в сапоги, промочило бриджи, соленая струя из меха оросила лоб. – Где наш брат Вороний Глаз? – спросил лорд-капитан, окончив молитву.

– В своем парчовом шатре, среди шума и гама. Безбожники и чудовища ему теперь стали еще милее, чем прежде. Этот наш брат пошел не в отца.

– И не в мать. – Виктарион не хотел говорить о насилии в этом месте, освященном костями Нагги и чертогов Серого Короля, но ему много ночей подряд снилось, как он бьет кольчужным кулаком по ухмыляющейся роже Эурона и дурная кровь хлещет из разбитого носа. Нет, нельзя. Он дал слово Бейлону. – Все ли собрались? – спросил он Мокроголового.

– Все, чье слово что-нибудь значит. Капитаны и короли. – На Железных островах это означает одно и то же, ведь каждый капитан – король на своем корабле, и каждый король обязан быть капитаном. – Намерен ли ты заявить права на отцовский трон?

Виктарион представил себя сидящим на Морском Троне.

– Если Утонувший Бог того захочет.

– Волны скажут тебе его волю, – отвернувшись, молвил Мокроголовый. – Прислушайся к волнам, брат.

– Хорошо. – Он представил себе, как волны шепчут его имя, как это имя выкрикивают капитаны и короли. Если чаша перейдет к нему, он не пронесет ее мимо рта.

Вокруг уже собрались люди, желающие сказать ему приветственные слова. Виктарион видел в толпе жителей каждого острова – Блэкридов, Тауни, Орквудов, Стонтри, Винчей и многих других. Гудбразеры явились в полном составе – со Старого Вика, с Большого и с Оркмонта. Кодды тоже, хотя эти у всех порядочных людей вызывают только презрение. Скромные Шеперды, Уиверы, Нетли стояли плечом к плечу с представителями древних и знатных домов. Даже Хамблы, потомки рабов и соленых жен, и те были здесь. Один из Вольмарков хлопнул Виктариона по спине, двое Спарров сунули ему в руки мех с вином. Он выпил, утер рот и пошел с ними к кострам – говорить о войне, добыче и своем славном будущем царствовании.

К ночи моряки Железного Флота поставили у черты прилива огромный шатер из парусины, чтобы Виктарион мог попотчевать полсотни знаменитых капитанов жареными козлятами, соленой треской и омарами. Эйерон, тоже пришедший на пир, ел рыбу и пил воду, но в море выпитого капитанами эля мог свободно поместиться Железный Флот. Свои голоса Виктариону обещали Фралегг Сильный, умница Альвин Шарп, горбатый Гото Харло. Гото даже дочь свою предложил ему в жены.

– Я неудачлив в браке, – сказал ему Виктарион. Первая его жена умерла, разродившись мертвой дочерью, вторую унесла оспа, а третья...

– Король должен иметь наследника, – настаивал Гото. – Вороний Глаз собирается предъявить вечу трех своих сыновей.

– Бастардов и выродков. Сколько лет твоей дочери?

– Двенадцать. Красива, только что расцвела, способна к деторождению, и волосы у нее цвета меда. Груди пока еще маленькие, но бедра в самый раз. Она больше удалась в мать, чем в меня.

Это, как понял Виктарион, означало, что горба у девушки нет. Но, пытаясь представить ее себе, он видел жену, которую убил своими руками. Он рыдал при каждом ударе, который ей наносил, а потом отнес ее на скалы, чтобы скормить крабам.

– Я с радостью взгляну на твою дочку, когда надену корону, – сказал он. Гото, не смея надеяться на большее, отошел довольный.

Бейелору Блэкриду угодить оказалось труднее. Он сидел рядом с Виктарионом, пригожий и гладколицый, в черно-зеленом полосатом камзоле. Соболий плащ был застегнут серебряной семиконечной звездой. Восемь лет он провел заложником в Староместе, и там его приучили молиться семи богам зеленых земель.

– Бейлон был безумен, Эйерон еще хуже, Эурон самый безумный из всех троих, – говорил он. – А ты, лорд-капитан? Если я выкрикну твое имя, ты положишь конец этой безумной войне?

– Хочешь, чтобы я согнул колено? – нахмурился Виктарион.

– Если понадобится, то да. Мы не выстоим одни против всего Вестероса. Король Роберт доказал это, к нашему горю. Бейлон сказал, что выкупит свободу железом, но наши женщины, и среди них моя мать, заплатили за его корону пустыми постелями. Старый закон умер.

– То, что мертво, умереть не может, оно лишь восстает вновь, сильнее и крепче, чем прежде. Через сто лет люди будут петь о Бейлоне Смелом.

– О Бейлоне Короле Вдов. Я охотно сменял бы его свободу на живого отца. Нет ли у тебя одного в запасе? – Не дождавшись ответа, Блэкрид фыркнул и отодвинулся.

В шатре становилось жарко и дымно. Двое сыновей Горольда Гудбразера подрались и опрокинули стол; Уилл Хамбл проиграл заклад и должен был съесть свой сапог; Ромни Уивер под скрипку Маленького Ленвуда Тауни спел «Кровавую чашу», «Стальной дождь» и другие старые боевые песни; Кварл-Девица и Элдред Кодд сплясали с топориками. Много было смеху, когда один из пальцев Элдреда плюхнулся в чашу Ральфа Хромого.

В общем смехе Виктариону послышались звонкие женские ноты. Он встал и увидел ее у входа – она шептала что-то на ухо Кварлу-Девице, и тот покатывался еще пуще. Он надеялся, что у нее хватит ума не являться сюда, но улыбнулся помимо воли.

– Аша! – крикнул он ей своим капитанским голосом. – Племянница!

Она стала пробираться к нему, стройная и гибкая – в высоких сапогах со следами соли, зеленых шерстяных бриджах, в кожаной, с распущенными шнурками безрукавке поверх стеганого камзола.

– Дядюшка. – Аше, с ее высоким для женщины ростом, все-таки пришлось стать на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. – Рада видеть тебя на моем вече.

– На твоем? – засмеялся Виктарион. – Да ты никак пьяна, девушка? Садись. Я что-то не заметил у берега твоего «Черного ветра».

– Я причалила у замка Норна Гудбразера и проехала через остров верхом. – Она села на табурет и, не спросясь, взяла себе чашу Нута-Цирюльника. Нут, давно уже упавший хмельной головой на стол, ничего на это не возразил. – Кто теперь держит Ров?

– Ральф Кеннинг. После гибели Молодого Волка нам досаждают одни болотные дьяволы.

– Старки – не единственные северяне. Железный Трон назначил хозяина Дредфорта Хранителем Севера.

– Будешь учить меня военному делу? Я бился с врагами, когда ты еще грудь сосала.

– И терпел поражение. – Аша поднесла чашу к губам. Виктарион не любил, когда ему напоминали о Светлом острове.

– Каждый должен проиграть битву в юности, чтобы не проиграть войну в старости. Надеюсь, ты не собираешься заявлять о своих правах.