– Сдавайтесь, моя принцесса, – сказал капитан, – иначе нам придется перебить всех, кроме вас и ребенка, как приказал ваш отец.

Мирцелла, не шевелясь, сидела в седле, Гаррин медленно пятился с поднятыми руками.

– Сдаться будет всего разумнее, – сказал Дрю, отстегнул пояс с мечом и бросил его на землю.

– Нет! – Сир Арис поставил коня между Арианной и солдатами. Клинок в его правой руке сверкнул серебром, левую он успел продеть в лямку щита. – Вы не возьмете ее, покуда я жив.

Дурак ты безмозглый, промелькнуло в голове Арианны.

– Ты что, Окхарт, слеп или глуп? – хохотнул Темная Звезда. – Их слишком много. Убери меч.

– Делайте, как он говорит, сир Арис, – посоветовал Дрю.

Мы попались, сир, хотела сказать Арианна. Ваша смерть ничего не решит. Сдавайтесь, если любите вашу принцессу. Но слова эти так и остались непроизнесенными.

Сир Арис Окхарт, взглянув на нее с тоской и любовью, вонзил золотые шпоры в бока своего коня и пошел в атаку.

Он мчался к лодке, и белый плащ трепетал у него за плечами. Ничего столь рыцарственного и столь сумасбродного Арианне на своем веку видеть не доводилось.

– Неееееет! – закричала она, но дар речи вернулся к ней слишком поздно. Загудел один арбалет, за ним другой. Хотах выкрикнул что-то. Тяжелый дубовый щит на таком расстоянии защищал не лучше пергамента. Первый болт пригвоздил его к плечу рыцаря, второй оцарапал Арису висок. Брошенное кем-то копье угодило коню в бок, но скакун, шатаясь, продолжал бежать вверх по сходням. – Нет, – кричал кто-то, какая-то маленькая дурочка, – нет, не надо, я этого совсем не хотела. – Мирцелла тоже пронзительно кричала от страха.

Меч сира Ариса махнул вправо и влево, сразив двух копейщиков. Конь, став на дыбы, ударил в лицо гвардейца, перезаряжавшего арбалет, но другие продолжали стрелять. Скакун, утыканный болтами, рухнул на палубу. Арис успел свалиться с него и даже удержал меч. Он привстал на колени рядом с поверженным конем... и над ним вырос Арео Хотах.

Белый рыцарь слишком медленно поднял свой меч. Секира Хотаха отделила от плеча его правую руку, взмыла, брызгая кровью, вверх, опустилась снова в страшном двуручном размахе.

Голова Ариса Окхарта хлопнулась в тростники, и Зеленая Кровь, тихо плеснув, смыла красную.

Арианна не помнила, как слезла с лошади, быть может – просто упала. Упираясь коленями и руками в песок, она рыдала, тряслась и извергала наружу свой ужин. Нет, стучало у нее в голове. Никто не должен был пострадать, ведь я так хорошо все придумала.

– Держите его, – взревел Арео Хотах. – Не дайте уйти!

Мирцелла тоже лежала на земле, с плачем закрывая лицо руками, и между ее пальцев струилась кровь. Арианна не понимала, в чем дело. Одни солдаты садились на коней, другие сгрудились вокруг заговорщиков, но все это не имело смысла. Она просто спит, и ей снится страшный кровавый сон. Не может такое происходить наяву. Сейчас она проснется и посмеется над своими ночными ужасами.

Когда ей стали связывать руки за спиной, она не сопротивлялась. Один из гвардейцев, одетый в цвета ее отца, рывком поднял принцессу на ноги, другой достал из-за ее голенища метательный нож – подарок кузины Ним.

Арео Хотах, хмурясь, взял его у солдата.

– Принц приказал мне вернуть вас в Солнечное Копье. – Кровь Ариса Окхарта обрызгала его щеки и лоб. – Простите великодушно, маленькая принцесса.

– Как он узнал? – Арианна подняла к нему залитое слезами лицо. – Я была так осторожна. Как он узнал?

– Кто-то проговорился, – пожал плечами Хотах. – Кто-то всегда проговаривается.

АРЬЯ

Каждую ночь перед сном она бормотала в подушку свою молитву:

– Сир Григор, Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея. – Имена Фреев с переправы она бы тоже добавила в перечень, если б знала их. Но когда-нибудь она узнает и убьет их всех.

Оказалось, однако, что в Черно-Белом Доме замечают все шепоты, даже самые тихие.

– Дитя, – спросил как-то добрый человек, – чьи это имена шепчешь ты по ночам?

– Ничьи.

– Ты лжешь. Все люди лгут, потому что боятся. Одни постоянно, другие – лишь изредка. Некоторые лгут лишь в чем-то одном и повторяют это так часто, что сами начинают верить в свою ложь... хотя маленькая частица их душ знает, что они лгут, и это отражается у них на лице. Скажи мне, чьи это имена.

Арья прикусила губу.

– Не важно чьи.

– Нет важно, – настаивал он. – Скажи.

Скажи, или окажешься на улице, послышалось ей в его голосе.

– Это люди, которых я ненавижу. Я желаю им смерти.

– Мы слышим много таких молитв в этом доме.

– Я знаю. – Благодаря Якену Хгару ее желание сбылось трижды. Стоило только шепнуть...

– Ты потому и пришла к нам? – продолжал добрый человек. – Пришла научиться нашему мастерству, чтобы убить ненавистных тебе людей?

Арья не знала, как на это ответить.

– Может быть.

– Тогда ты пришла не в то место. Не ты решаешь, кому жить, а кому умирать. Это в руках Многоликого. Мы лишь слуги его, поклявшиеся исполнять волю бога.

– Да? – Арья оглядела статуи, у ног которых мерцали свечи. – Который из них он?

– Все из них.

Он так и не назвал ей своего имени, и девочка-призрак тоже – та худышка с большими глазами, напоминавшая ей другую маленькую девочку, Ласку. Она и Арья жили в подвале. Там же помещались трое послушников, двое слуг и повариха Умма. Эта женщина любила поговорить за работой, но Арья не понимала ни слова из ее болтовни. У других имен не было, или они просто не хотели говорить, как их зовут. Один слуга был очень стар и согнут в три погибели, у другого, краснолицего, волосы росли из ушей. Она думала, что они оба немые, пока не услышала, как они молятся. Из послушников самый старший казался ровесником ее отца, двое других были немногим старше Сансы, бывшей когда-то ее сестрой. Все они носили одежду, черную с левой стороны и белую с правой, капюшонов им не полагалось. У доброго человека и девочки-призрака все обстояло наоборот: справа черное, слева белое. Арье дали одежду слуги – рубаху из некрашеной шерсти, мешковатые портки, полотняные подштанники и тряпичные башмаки.

Добрый человек, единственный, кто знал общий язык, каждый день спрашивал ее:

– Кто ты?

– Никто, – отвечала она, бывшая когда-то Арьей из дома Старков, Арьей-Надоедой, Арьей-Лошадкой. И еще Арри, Лаской, Голубенком, Солинкой, чашницей Нэн, серой мышью, овцой, призраком Харренхолла... но все это не взаправду. В глубине души она Арья из Винтерфелла, дочь лорда Эддарда Старка и леди Кейтилин, у которой были когда-то братья Робб, Бран и Рикон, сестра Санса, лютоволчица Нимерия, сводный брат Джон Сноу. Там, в глубине души, она кто-то... но ему не такой ответ нужен.

С другими она по незнанию их языка разговаривать не могла, но вслушивалась в их речь и повторяла запомнившиеся слова. Самый младший послушник, несмотря на свою слепоту, наблюдал за свечами. Он обходил храм в своих мягких туфлях, среди бормотания старух, каждый день ходивших сюда молиться. Зрение не требовалось ему, чтобы узнать, которая из свеч потухла. «Он руководствуется запахом, – объяснил Арье добрый человек, – притом над горящими свечами воздух теплее». Закрой глаза, предложил он ей, и попробуй сама.

Сами служители храма молились рано утром, еще до завтрака, стоя на коленях у тихого черного пруда. Иногда молитву читал добрый человек, иногда девочка-призрак. Арья знала на браавосском всего несколько слов – те, что совпадали по звучанию с валирийскими, – и молилась сама, мысленно: «Сир Григор, Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея». Если Многоликий – настоящий бог, он услышит ее и без слов.

Верующие являлись в Черно-Белый Дом почти всегда в одиночку. Они ставили свечи к выбранному ими алтарю, молились у пруда, порой плакали. Некоторые, испив из черной чаши, погружались в сон, но таких было мало. Здесь не устраивалось служб, не звучали песнопения, не возносились хвалы. Храм никогда не бывал полон. Порой кто-то из прихожан просил встречи со жрецом, и добрый человек или девочка уводили его в святилище, но такое опять-таки случалось редко.