Он указал на корму. Сми взглянул туда и увидел, как матросы катят тяжелые деревянные бочки к поручням и бросают их за борт.

Сми ахнул. Это был безумный шаг — даже для Черного Уса. В плавании вода драгоценнее всего на свете. Всего-всего. Даже рома. Никто и никогда не выбрасывает воду за борт.

— Кэп, — залепетал Сми, — сэр, мы не можем, то есть…

— Сми, — произнес Черный Ус, наслаждаясь своей злобной изобретательностью, — вода ведь тяжелая?

— Да, капитан, но…

— А избавившись от лишней тяжести, мы пойдем быстрее, верно?

— Да, капитан, но…

— А если мы пойдем быстрее, у нас будет больше возможностей захватить «Осу». Верно?

— Думаю, да, капитан, но…

— А когда мы захватим «Осу», мы получим и ее запасы воды. Разве не так?

Сми умолк. До него наконец-то дошел безумный план капитана.

— Теперь понимаешь? — поинтересовался Черный Ус. — Это морковка для наших ослов. Люди знают, что у нас осталось воды всего на несколько дней. Они понимают, что нам необходимо за это время захватить «Осу», или они умрут от жажды. Разве это не прекрасный план, мистер Сми?

«Чепуха это, а не план», — подумал Сми, но вслух сказал:

— Так точно, капитан. Блестящий план.

— Конечно, блестящий, — согласился Черный Ус. — И чтобы сделать его еще более блестящим, я намерен выдать команде еще одну морковку.

Сми не понравилось, как это прозвучало.

— Еще одну, кэп?

— Да, — подтвердил Черный Ус, восхищаясь собственной гениальностью. — Сми, назови две самые тяжелые вещи на «Морском дьяволе» — после воды, пушек и груза.

Сми на минуту задумался, потом сказал:

— Пожалуй, это Престон и Харба…

Тут он осекся и взглянул вниз на палубу. Двух толстых пиратов уже успели положить в шлюпку, и теперь эту шлюпку спускали за борт.

— Теперь ты понял, Сми? — поинтересовался Черный Ус. — Это научит всех наших людей работать как следует. Им придется либо оправдать затраты на перевозку своего веса, либо отправиться за борт.

Сми взглянул на собственный живот. Живот был немаленький. Черный Ус перехватил этот взгляд и широко улыбнулся, обнажив гнилые пеньки зубов. Он улыбался все то время, пока шлюпку с извивающимися перепуганными пассажирами спускали на воду, пока она все дальше уходила от «Морского дьявола», пока в конце концов не исчезла вдали. Вместе с большей частью запаса воды пиратского корабля.

— Скатертью дорога! — прорычал Черный Ус и снова сплюнул, попав на этот раз на вторую ногу Сми.

Затем он развернулся к команде, настороженно наблюдавшей за ним.

— С мертвым грузом покончено, парни, — объявил он. — Мы набираем скорость.

Он указал на точку на горизонте, в которую успела превратиться «Оса».

— Это быстрый корабль, но мы будем быстрее. Придется, ведь вашего пайка воды теперь хватит на три дня. Поэтому не ленитесь, парни. Работайте как следует, если не хотите присоединиться к этим двум тюкам жира, которые сейчас дрейфуют позади.

Черный Ус обвел команду свирепым взглядом, проверяя, не осмелится ли кто возразить. Ответом ему было испуганное молчание.

— Отлично, — сказал Черный Ус. — Ну, а теперь — поднять паруса!

Пираты ринулись исполнять приказ с такой скоростью, будто от этого зависела их жизнь. Хотя, собственно, так оно и было. Черный Ус повернулся к Сми.

— Я буду у себя в каюте. Хочу, чтобы вон тот корабль, — он указал на далекую «Осу», — стал ближе к нам, когда я выйду. Если же этого не случится, придется бросить за борт еще какую-нибудь лишнюю тяжесть.

Он многозначительно взглянул на живот Сми, затем развернулся и удалился.

Сми весь день изо всех сил подгонял матросов, а вечером отправился спать без ужина.

На третий день мальчишки настолько проголодались, что, когда Голодный Боб принес им их дневную порцию гадкого варева, они и правда немного поели. Они тщательно выбрали тех червяков, которые еще извивались — на радость Голодному Бобу, — и проглотили остальное. Но этой еды было мало. Очень мало. Теперь их непрестанно терзал голод.

Питер, уже не уверенный в том, действительно ли это настолько хорошо — быть вожаком, — чувствовал, что обязан что-то сделать. Но от идеи обратиться с просьбой к капитану Пембриджу он отказался.

Мальчишки несколько раз слышали, как капитан, пошатываясь, бродит по главной палубе, выкрикивая бессмысленные приказы: «Поднять форштевень! Свернуть нок-рею!» — к пущему удовольствию команды. Пембридж разговаривал еще более невнятно, чем в первый день, а матросы уже открыто насмехались над ним.

Нет, Пембридж им ничем не поможет. А к Сланку Питер подходить не осмеливался. Просить еды у него было все равно что самому напрашиваться на порку. Но когда третий день превратился в третий вечер и мальчики приготовились провести еще одну бессонную голодную ночь в сырой тесной каморке, слушая всхлипывания Джимми и шуршание крыс, Питер принял решение. Он решил украсть еду.

На корабле непременно должна быть какая-нибудь нормальная еда. Сланк наверняка не ест те помои, которые приносили им, и уж явно не станет кормить этим пассажиров первого класса, вроде той девчонки, Молли, и ее гувернантки. Нет, все они едят нормальную еду. И Питер преисполнился решимости раздобыть ее.

Он предположил, что еду должны хранить где-то в кормовой части, где спят всякие важные персоны и хранятся ценные вещи. Но в ту часть трюма никак невозможно было попасть, не пройдя мимо матросского кубрика и кают пассажиров.

А там его непременно заметят. Поэтому Питер решил дождаться ночи и в темноте прокрасться на корму по палубе.

Питер прождал час после захода солнца, затем осторожно выбрался из клубка, в который сбились задремавшие мальчишки в поисках тепла и защиты от крыс. Толстый Тэд даже не перестал храпеть, но Джимми сел, потер глаза и спросил:

— Питер, ты куда?

— Тихо! — шикнул на него Питер. — Я пошел поискать еду.

— Я с тобой, — раздался голос Прентиса.

— И я, — сказал Том.

— Принесите мне бутерброд с ветчиной, — пробормотал Толстый Тэд, проснувшись от разговора о еде.

— Я пойду один, — отрезал Питер, выбираясь из каюты. — И принесу все, что смогу.

— Будь осторожен, — сказал ему вслед Джимми.

— И еще сыру, — попросил Толстый Тэд.

Питер взобрался по трапу на палубу, высунул голову из люка и огляделся по сторонам. В нескольких ярдах от себя он увидел небольшую группу матросов. Они смотрели за борт и о чем-то разговаривали. Больше на палубе никого не было. Питер осторожно выбрался из люка и пополз к правому борту, подальше от матросов. Добравшись туда, он привстал на четвереньки и направился к корме.

Скоро Питер услышал доносящийся из иллюминатора каюты громкий смех и чьи-то голоса. Он узнал бас Сланка и пронзительное хихиканье гувернантки Молли, миссис Бамбрейк.

— Ах, мистер Сланк! — кокетничала гувернантка. — Вы сущий дьявол!

— Так оно и есть, миссис Бамбрейк! — прогудел в ответ Сланк. — Вы знаете, что говорят?

— И что же говорят, мистер Сланк?

— Говорят, — громко расхохотался Сланк, — что дьявол всегда берет свое!

Затем Питер услышал, как миссис Бамбрейк взвизгнула совершенно неподобающим для гувернантки образом. За этим последовал звук, напоминающий оплеуху, потом глухой стук, как от удара, потом еще визг, еще глухой стук, а потом снова смех. Послушав это, Питер решил, что помощник капитана и гувернантка просидят тут еще долго.

«Значит, Сланка можно не бояться, — подумал Питер. — Теперь мне надо остерегаться только того здоровенного типа с кнутом».

Он огляделся, удостоверился, что за ним никто не следит, потом поднялся на ноги, на цыпочках добрался до кормы и спустился на несколько ступенек в плохо освещенный коридор, куда выходили четыре двери кают.

«Наверное, Молли в одной из этих кают», — подумал Питер и бесшумно пошел дальше, пока не добрался до узкого трапа, ведущего вниз. Он спустился по трапу и очутился в темноте. Сердце у него бешено колотилось. Он сделал шаг, осторожно ощупав пол ногой. Потом постоял с минуту, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Свет, который проникал сюда через открытый люк наверху, был очень тусклый. Питер увидел, что находится в длинном узком помещении. В конце его была дверь и…