— Многие из них работают на его землях, — ответил Стенли Гантер. — Мы рады, что он вернулся, хоть мне и известно, что он тоскует по армии.

— Он сильно хромает.

— Да, и боюсь, что хромота останется на всю жизнь, — ответил викарий. — Но он совершил настоящий подвиг, и я рад, что правительство оценило его по заслугам.

— О чем это вы? — поинтересовалась Мона.

— А разве вам не говорили? Он получил орден «За выдающиеся заслуги».

— Нет, я ничего об этом не слышала. А что он сделал?

— Уже раненный, прополз почти четверть мили к брошенному пулемету и с помощью лишь одного сержанта — того потом убили — сдерживал вражеские силы почти двадцать минут, пока не подоспело подкрепление и позиция не была спасена.

— Как это похоже на Майкла! — заметила Мона. — Он никогда не сдается. Кажется, ничто не способно его сломить.

— Гм… не знаю, никогда об этом не думал, — проговорил Стенли Гантер. — Впрочем, я вообще не большой знаток характеров и часто не понимаю людей, даже хорошо знакомых.

— Быть может, для некоторых из нас это и к лучшему, — с улыбкой ответила Мона; однако от викария не укрылось, что взгляд ее омрачился.

«Неужто и она боится людей?» — подумалось ему.

Как и все прочие, он привык думать, что Мона идет по жизни смеясь, словно актриса на сцене, не слушая ни аплодисментов, ни свиста зрителей.

Но сейчас он вдруг ощутил, что совсем ее не понимает. Хотел сказать ей что-то утешительное, ободряющее — и не мог найти слов.

«Ну и болван же я! — сердито думал он. — За ее внешней беззаботностью что-то кроется — быть может, какая-то трагедия, — а я ничего не могу понять!»

Удушающее чувство своей ничтожности нахлынуло на священника. Что он за пастырь душ, если самые обыкновенные люди из маленького деревенского прихода остаются для него тайной за семью печатями! Сжав кулаки, Стенли Гантер мысленно поклялся себе это исправить.

«Я не позволю всему этому взять надо мной верх!» — говорил он себе и в глубине души знал, что неопределенное «все это» следовало бы заменить местоимением в женском роде.

Он судорожно искал слова — и наконец нашел, хоть и не те, которые хотелось бы услышать Моне:

— Я часто вспоминаю вашу свадьбу. Это был прекрасный праздник для всей деревни.

— Правда? — ответила Мона, и горькая улыбка тронула ее губы.

Ничего там не было «прекрасного», и Стенли Гантер кривил душой. Свадьба Моны была шумной, роскошной — и фальшивой от начала до конца.

Поначалу они с Недом хотели пожениться тихо, без огласки. Точнее, этого хотела она, а Нед согласился с тем, что после всей газетной шумихи, связанной с ее именем, лучше всего будет обвенчаться в деревенской церкви, в присутствии лишь ее матери и шафера.

Вот только Нед ничего не умел делать тихо.

Разумеется, он проболтался! Все рассказал нескольким друзьям и пригласил их на свадьбу.

С самого утра на деревенской улочке один за другим припарковывались шикарные автомобили. А когда Мона, в простеньком, второпях купленном атласном платье и старинной фате, в которой венчались ее бабушка и прабабушка, вошла в церковь, там уже яблоку было негде упасть.

Были здесь, разумеется, и деревенские; но кроме них — друзья Неда, такие же бесшабашные юные аристократы, спортсмены, жокеи, случайные знакомые со скачек, из баров и ночных клубов и разряженные женщины с букетами орхидей.

Нед был богат и денег не считал, так что все наперебой спешили доказать ему свою дружбу и сделаться для его молодой супруги такими же незаменимыми, как и для самого Неда в его холостяцкие деньки.

А уж для репортеров эта свадьба стала просто манной небесной:

ЯЗЫЧЕСКАЯ БОГИНЯ ТАЙКОМ ВЕНЧАЕТСЯ С БОГАТЫМ БАРОНЕТОМ!

Глупое прозвище приклеилось к ней и теперь повторялось под ее фотографиями на каждой газетной странице:

Леди Карсдейл, чья прелесть языческой богини задает новые стандарты современной красоты… Леди Карсдейл, более известная как Языческая Богиня… Античная красота в современных нарядах — леди Карсдейл в…

Как же она устала от всего этого!

Но бежать было некуда, да еще и Нед, вовсе о том не думая, постоянно подливал масла в огонь:

Сэр Эдвард и леди Карсдейл совершили вынужденную посадку на частном самолете… Сэр Эдвард и леди Карсдейл организуют автопробег на вершину Сноудона… Яхта Неда Карсдейла терпит крушение в заливе Монте-Карло! Языческая Богиня чудом избежала гибели!

Авантюрам Неда не было конца — и из каждого его приключения, удачей ли оно заканчивалось или неудачей, выходила отличная газетная новость. А Нед любил появляться на первых страницах газет — или, по крайней мере, любил хвастаться своими подвигами репортерам.

Когда ему звонили и просили комментариев, он обыкновенно отвечал:

— Заезжайте ко мне, старина, — выпьем рюмочку, и я вам все расскажу!

Среди журналистов даже ходила шутка: если тебе не хватает абзаца для светской хроники, смело звони Карсдейлам!

«Какой была свадьба, такой же стала и семейная жизнь», — думала Мона.

Ей помнилось, что Стенли Гантер нервничал. Рука его дрожала, когда он соединял ее руку с рукой Неда. Но сама она оставалась спокойной.

Да и что теперь могло бы ее расстроить? Все ее чувства погасли, исчезло все — остались только безразличие и отстраненность, словно она смотрела на мир сквозь толстое стекло.

Свадьба Лайонела была назначена через неделю. Что ж, хотя бы в этом она его опередила.

Он первым услышит о ее свадьбе, первым представит ее в объятиях Неда Карсдейла — а потом уж настанет ее черед думать о нем в объятиях Энн Уэлвин.

В газетах, вместе с объявлением о его помолвке, она нашла фотографии этой Энн. Мона внимательно их изучила. Милое, но заурядное лицо, глуповатая улыбка, открытый взгляд.

«Идеальная жена дипломата, — думала Мона. — Никогда не уронит честь мужа. Лучше всего она будет выглядеть лет в пятьдесят, когда малость округлится и поднаберется уверенности в себе».

«Надеюсь, Лайонел доволен! — с внезапной яростью мысленно добавила она. — Доволен, что женится на простушке, которая будет ему в рот смотреть!..»

Но сможет ли она целовать его так, как Мона? Будет ли он рядом с ней задыхаться от волнения и терять дар речи? Сможет ли она воспламенить его так, что он, забыв, о чем только что говорил, будет тянуться к ее губам… к нежному изгибу шеи… к щеке, на которую падает кружевная тень ресниц?

Одну фотографию Энн она вырезала из «Татлера» и сожгла в камине. Но это не помогло.

Пустота и какое-то внутреннее онемение, ощущение себя куклой на кукольной свадьбе — все это осталось с ней.

Однако ни свинцовая тяжесть на сердце, ни оцепенение души не сказались на сиянии ее красоты: подходя к алтарю и уверенно соединяя свою руку с рукой Неда, Мона была прекрасна как никогда.

И Стенли Гантеру, и многим другим, собравшимся в церкви, она казалась сказочной красавицей.

Лицо ее окаймляла старинная, чуть пожелтевшая от времени кружевная фата, складки платья вторили мягким изгибам тела.

Она держала обычный букетик лилий; но в руках у Моны даже эти простые цветы — символ девической чистоты — превращались во что-то экзотическое и завораживающее.

Когда служба закончилась, загремел марш Мендельсона в исполнении миссис Гантер (играла она, надо сказать, из рук вон плохо) и процессия двинулась прочь из церкви, Мона заметила, что мать и еще несколько деревенских жительниц смахивают слезы с глаз.

Ей это показалось глупой сентиментальностью; она не понимала, что это слезы восхищения красотой молодой пары.

Оба они, на взгляд простодушных зрителей, словно вышли из сказки. Золотоволосый юный принц, с бесстрашной улыбкой взирающий в будущее, и рядом с ним — принцесса, прекрасная, как сама мечта… Разумеется, теперь они должны «жить долго и счастливо»!