— Ну и какого черта ты творишь? — хрипло прошептал на ухо так, что у меня аж дыхание застряло в груди.

— Шоколад варю, — так же тихо ответила.

— Я не об этом, — прорычал. Выключил воду, но свободы не дал. — Почему ты решила остаться? Только не ври про долги.

— Я уже все тебе сказала, — передернула плечами. — Сам ты не вывезешь…

— Дана, — раздраженно перебил, но не на ту напал.

Я дернулась, и он позволил развернуться лицом:

— Ты кричал всю ночь, мучился… — уставилась с вызовом в его глаза.

— Жалость? — криво усмехнулся он.

— Не только, — отбрила и нахмурилась: — Ты чего добиваешься? Не нужна, так позвони Рэму, пусть отвезет меня к мамочке!

— Совсем тебя не трогает?

— Она мне не мать, — спокойно доложила я. — Мою я не помню даже, а эта из кожи вон лезет, чтобы заменить ее…

— А отец? — внимательно рассматривал он мое лицо. — Или мстишь за то, что надавил с замужеством?

Я стиснула зубы, отводя взгляд, а он вдруг схватил за шею и притянул к себе, прижимаясь губами ко лбу. И это настолько оказалось неожиданным, что я оцепенела… прежде чем поняла, что он просто пробует температуру.

— Поднимается, — спокойно констатировал и выпустил, а у меня аж во рту пересохло. Я беспомощно проследила, как он направился к печке.

— Меня тошнит от твоего чая, — мстительно заявила ему в спину. — И голова болит.

— Это от зверобоя, — спокойно ответил. — Повышает давление…

— Он же от депрессии…

— Ну тебе же полегчало? — усмехнулся зло.

Гад. Но я выдохнула, вдохнула и направилась следом:

— А все оборотни так много знают о растениях?

— Нет, — он достал коробку с травами, которую я потрошила все утро. Чего там только не было, и все почти незнакомое.

— А ты откуда знаешь? — я подтянулась на руках и уселась на стол.

Сезар помолчал некоторое время, прежде чем ответить:

— Мать разбиралась.

— А у тебя с ней нормально все было?..

— Нормально.

Он подхватил мой недоделанный напиток из кэроба и сыпанул туда чего-то одного, потом другого, поставил на огонь…

— Ты можешь рассказать, что кладешь?

— Все то же самое.

— А если бы у меня была аллергия? У многих людей аллергия на растения.

— Ну, значит, не повезло бы, — усмехнулся, все так же не глядя на меня.

— Почему ты ведешь себя сегодня, как мудак?

— А почему ты ведешь себя сегодня, как… — он тяжело вздохнул, замирая.

— Ну и? — потребовала.

— Из всего привыкла извлекать выгоду.

— Неужели? — усмехнулась я презрительно. — Ты меня по базе данных решил выучить? А в глаза посмотреть не пробовал?

Он выключил огонь и, шагнув ко мне, бесцеремонно вжался меж бедер:

— Так лучше? — сгреб мою задницу лапами.

— Руки убери, — уперла свои руки в его грудь.

— Мне тоже нужна выгода, — и не думал слушаться, притягивая ближе. — Я тебя хочу.

— А я — нет.

— Правда? — усмехнулся. Но не в качестве попытки скрыть удивление — он точно знал противоположное.

— Прекрати надо мной смеяться, — пихнула его в грудь. — Если всем твоим бабам нравилось, как ты их хватаешь без спроса и пользуешь, то мне не нравится!

— Я рад, что ты не знаешь, как это — пользовать. — Одна лапа перекочевала мне на шею.

— Ты вчера объяснил! — выкручивалась я, пытаясь высвободиться из его рук.

— Ну так какого черта осталась? Я тебе не романтический богатый мальчик, серенады петь под окошком не буду!

— Да уж куда тебе! — дернулась я. — Видимо, я должна обалдеть от счастья, что такой мужик хоть так снизошел!

Он замер, пристально изучая мои губы, и неожиданно выпустил:

— И как, по-твоему, надо было?

Я выпрямилась, расправляя плечи, хотя они упрямо сводились от страха. Но отступать точно поздно. И не в моих правилах.

— А ты совсем по-другому не умеешь? Правда не понимаешь, что не так?

— Понимаю. Я объяснял тебе, что в первый раз это случилось по животным законам.

— А во второй по каким? Тоже по животным?

— Во второй ты меня выбесила. — Он хоть и выпустил, но не отошел, а теперь снова положил руки на бедра, не позволяя отползти от него подальше. — И бесишь снова.

— Хорошее оправдание. А что мне с тобой делать, когда ты меня бесишь?

— Ружье в твоих руках смотрелось впечатляюще, — склонился ниже.

— Я не наступаю на одни и те же ружья! — сжалась, отклоняясь назад. — Я с тобой разговариваю!

— Слишком много разговариваешь, — к его голосу добавилось рычание, и я снова почувствовала себя такой же идиоткой, как тем вечером, когда прыгнула в машину одна. — Решила остаться — привыкай принадлежать мне. Я не собираюсь тебе каждый день повторять одно и то же, поэтому запоминай: ты — моя. Собираешься не дать мне свихнуться — будешь со мной спать.

— Не буду!

— Не буду спрашивать, — отрезал он.

Мы сцепились злыми взглядами, и я уже думала, что объяснит, где мое место, но он отвел глаза и вернулся к печке. Я только растерянно моргнула и спрыгнула со стола.

Бессонная ночь и нервы не оставили сил, и я махнула рукой на Медведя. С этим дикарем договориться непросто. Хотя рычит он одно, делает совершенно другое — готовит мне чай, пробует температуру… Беспокоится.

Я приплелась наверх, но не успела перевести дух, как позади услышала шаги.

— Раздевайся, — Сезар обошел меня с двумя чашками в руках.

— А я как раз жду твоего приказа, — взялась за края футболки.

Но руки не слушались. А под его взглядом еще и взмокли. Но он не стал изводить своим вниманием, давая передышку, и направился к шкафу. А я использовала шанс по полной — скинула шмотки и, нырнув под одеяло, натянула его до груди.

— Тебе лучше? — донеслось до меня от стола.

— Нормально.

— Подробнее, — приказал сухо.

— Немного знобит. — А ничего так у нас вышло. Напиток на основе кэроба и трав сначала обжег, но его жгучесть сразу обернулась приятным согревающим теплом, разлилась по телу и расслабила. — Твой остывает.

Он и не делал ничего у стола — смотрел в окно, будто давал фору. И думал. То, что ему ни разу не лучше, читалось во всем — напряженных мышцах, сжатых челюстях и настороженном взгляде. И при этом он казался олицетворением надежности. У Сезара все честно, без недосказанности. «Хочу тебя», «не буду спрашивать» — его грубый манифест искренности. Он не будет ходить вокруг да около, обещать воздушные замки и оставлять пустой звон намеков. Несмотря на ложь, за которую он и не боролся, признавшись в ней легко и непринужденно.

Я вдруг почувствовала себя уютно. Либо он снова что-то накрошил мне в напиток… либо мне и правда стало хорошо. Камин, чай, шорох дождя за окном и тот, кто ни о чем не собирался спрашивать. Только он вдруг направился к кровати… и забрал свою чашку. Когда его шаги стихли внизу, уют растаял, и снова стало пусто, зябко и страшно.

Я тихо спустился с крыльца и встал под окном. Отголоски запаха белоглазых нервировали. Не уходят. Значит, знают, что я — выбраковка. А еще им есть за что мне мстить.

Но и не подходят. Все равно боятся. И к этому тоже приложили руку люди.

Белоглазые всегда выделялись из прочих оборотней. Что-то люди повредили в их мозгах — они больше звери с возможностью пробежаться на двух ногах. У них нет городов — только пещеры и первобытный звериный уклад жизни. Есть теория, что нас создали, чтобы контролировать их. Это как человеку добавить крысиный ген — будет бояться котов. Так и эти не переносили медведей на дух, и поэтому в каждом поселении медвежий род — главный, а от его численности зависит безопасность.

Поэтому мне все меньше нравилось их пристальное внимание. Мелькнувший в листве светло-серый конец хвоста вынудил стиснуть зубы и отвернуться. Человека эти мрази не боятся. А это значит, что мне нужна моя вторая ипостась. Но при мысли о ней прошибало потом. Я чувствовал звериную настороженность внутри — зверь во мне не видел никакой проблемы в том, что произошло, у него нет сознания, лишь какое-то свое восприятие мира, в котором нет привязанностей и тоски. Но меня это не устраивало. Я не собирался отдавать ему право голоса.