Это как с увлечением татуировками. Первую я сделал лет в двадцать — на предплечье. Небольшой, но отлично прорисованный каракурт в окружении фрагмента паутины. Цветной, с яркими оранжевыми пятнами на брюшке. Тату на видном месте, постоянно бросалось в глаза, и так я пытался бороться со своей арахнофобией.

Решился я на этот эксперимент не сразу — года три обдумывал. Зато следующие тату появлялись все быстрее и быстрее. Картинка с пауком обрастала новыми деталями, подробностями, и в итоге превратилась в полноценный «рукав» от запястья до плеча. А потом пришёл черед второй руки, потом тату перетекли на грудь, начали появляться идеи всё новых рисунков…

Посещая тату-салоны, я насмотрелся на ребят, которые не успели вовремя остановиться. Поэтому прекратил всё разом, одним волевым решением. Просто представил себе, в кого превращусь, если буду «забиваться» до упора.

Вот и сейчас, просматривая описания генных модификаций, я мысленно примерял их на себя, держа в уме, что эти изменения необратимы. Соглашусь ли я с этим жить до конца своих дней?

Например, «Кристаллический хитин шагроса». Позволяет организму с помощью новой железы вырабатывать особый биополимер, с помощью которого можно укреплять зубы, ногти, кости и даже волосы. Или, например, отрастить на поверхности кожи твёрдые наросты — этакую естественную броню. Я вспомнил чёрные, блестящие, как осколки оникса, клыки и когти вчерашней твари. Хотел бы я обзавестись такими? Харул говорил, что они покрепче стали.

Да нет, пожалуй, воздержусь. Кожу и кости я и так укрепил, притом сохранив человеческий облик. Не вижу смысла обрастать ещё и черной чешуёй. А уж драться зубами и когтями — тем более.

«Кислотные железы шагроса» отверг тем более. Интерфейс амальгамы визуализировал предполагаемые изменения, изобразив меня с раздувшейся от кожаных мешков шеей и деформированной челюстью с подъязычной трубкой, через которую я мог бы выпрыскивать на противников заряды кислоты. Судя по описанию, шагрос имел в арсенале несколько рецептов такого химического оружия — от раздражающего, похожего на слезоточивый газ или смесь из обычного перцового баллончика, до смертоносных токсинов с нервно-паралитическим действием.

«Клейкая кровь шагроса», быстро залепляющая раны, меня тоже не особо впечатлила. Главным образом из-за того, что существенно меняла состав крови, а это, как костяшки домино, влекло за собой целый ряд других изменений.

Впрочем, это касалось каждого из апгрейдов. Быстро и бесшовно впихнуть в человеческий организм элементы, чуждые его эволюционному пути, было не так-то просто. Да и дороговато, учитывая, что все вышеперечисленные мутации требовали необратимых затрат амальгамного вещества. Парадокс, но сэкономить можно было, только если ввести их все скопом, по сути, становясь этаким гибридом, получеловеком-полушагросом.

Но всё-таки один такой апгрейд я начал изучать более пристально. Он позволял обойтись минимальным вмешательством в организм, а эффект давал очень ценный.

«Синаптический катализатор шагроса».

Амальгама довольно быстро проводит улучшения организма, поэтому эффект очень заметен и вызывает чувство эйфории. Ещё пару дней назад я ощущал себя чуть ли не суперменом — у меня резко возросла и физическая сила, и координация движений, и скорость реакции. Однако всё это по-прежнему укладывалось в пределы, отведенные человеческому организму.

К примеру, в скорости реакции я упёрся в естественный биологический барьер, определяемый временем передачи импульса между нейронами. Этакий биологический пинг — что-то около ста миллисекунд или чуть меньше. С точки зрения обычного человека я мог проявлять чудеса скорости. На Земле легко сделал бы карьеру в каком-нибудь пинг-понге или киберспорте.

Но, столкнувшись вчера с жутким потусторонним хищником, я понял, что мне ещё расти и расти. Единственное, что помогло мне выжить — это дар Ныряльщика. Без него я бы и моргнуть не успел, как шагрос нашинковал бы меня своими когтями на мелкие кусочки. Очень уж шустрый, зараза. И теперь понятно, почему.

Схема «Синаптического катализатора» предполагала мутацию нервных окончаний, делающую их чувствительными к особому гормону, на порядок ускоряющему скорость прохождения сигнала по синапсам. При этом для выработки этого гормона не обязательно было даже отращивать новый орган — достаточно было небольшой мутации надпочечников. В общем, дело сводилось не к какой-то глобальной перестройке организма, а скорее к тончайшей настройке нервной системы. Зато «биологический пинг» можно было снизить чуть ли не до 2–3 миллисекунд.

Это важно не только с точки зрения рукопашного боя. Я заметил, что после улучшения нервной системы мне и своим даром стало управлять гораздо легче. В том числе я научился некоторым фокусам, требующим скорости и очень тонкой концентрации.

В общем, однозначный маст-хэв. Да и по расходу амальгамы очень экономичный. Для этого улучшения не нужно было безвозвратно тратить амальгаму — только зарезервировать несколько кластеров для проведения направленных мутаций. Чем их больше — тем быстрее пройдёт процесс.

Последним доводом в пользу мутации стало то, что чистота генома снижалась несущественно. За этим показателем я тоже старался следить, хоть у меня и не было предрассудков, характерных для Ортосов.

Приняв решение, я пустил в ход почти все свободные кластеры, оставив только три штуки — на всякий случай, если вдруг придётся залечивать серьёзную рану. В итоге прогнозируемое время завершения составило всего несколько часов.

Ощущения были странные — покалывания по всей коже, непроизвольные подёргивания мелких мышц. Но это не выводило меня из строя, так что я решил потерпеть. Тем более что вылазка в Лабиринт, задуманная Энки, могла состояться в любой момент. И уж лучше к ней подготовиться по максимуму.

Регина вернулась в пещеру уже под утро. Впрочем, далеко она и не уходила — попросту было некуда. Побродила немного под дождём, немного успокоилась и устроила себе ночлег у самого входа в пещеру. Заодно и посторожила. Наутро выглядела немного сконфуженной, но на фоне всеобщей суеты это довольно быстро смазалось.

Выбраться из каньона оказалось даже чуть проще, чем я ожидал — Харул подсказал тропу, по которой сам сюда спустился. Конечно, у него были свои финты — например, часть склона он, похоже, преодолевал, спускаясь, как паук на ниточке, на одной из своих струн. Но всё же хоть какая-то тропа была лучше, чем вообще ничего. А на самых сложных участках мы использовали страховочные верёвки. Никто не сорвался, и даже те двое парней, которых вчера поранила Хестия, одолели маршрут без особых проблем.

Я ожидал увидеть по ту сторону каньона примерно ту же картину, что и на тракте. Мы не так уж удались от Крысиного замка, да и на картах пустоши в окрестностях Хамунда отображались примерно так же, как и те, что окружали Пасть. Однако разница была, и существенная.

Восточная сторона каньона в том месте, где мы поднялись, была метров на тридцать ниже западной, да и сам ландшафт по эту сторону отличался от скалистых отрогов Пасти. Здесь, докуда хватало глаз, простиралась холмистая степь, поросшая желтоватой травой и усеянная островками чахлых лесков, издалека выглядевших мертвыми. Кое-где виднелись руины древних строений, а вдалеке можно было даже разглядеть квадраты возделанных полей и какие-то деревушки.

Как пояснил Харул, это ещё не сам анклав, а его окрестности. Каждый анклав — это окруженный стеной город-крепость, способный выдерживать осаду в течение многих месяцев, а то и лет. По сути, города эти и так находятся в перманентном окружении, только врагами выступают не конкретные противники, а сама окружающая среда. Безопасность за пределами стен никто не гарантирует — из пустошей в любой момент может налететь красная буря, или банда номадов, или стая мутантов. Однако сейчас обстановка куда спокойнее, чем несколько поколений назад, так что многие хему постоянно живут за кольцом стен, в пригороде. На свой страх и риск, конечно, но зато практически свободными.