Сам «Котелок» тоже оказался безлюдным, и вдобавок здесь, кажется, прокатилась нешуточная драка — часть столов были опрокинуты, под ногами хрустели осколки посуды.

Первые люди нам попались только в одном из коридоров, ведущих к лестницам наверх. Причем часть из них бежала к лестницам, а другая, расталкивая преграды, наоборот, неслась вниз.

— Прячьтесь! Глубже! — орал выскочивший нам навстречу толстяк — по виду, типичный торгаш из недавно прибывших. — Их не остановить!

На лбу его алела огромная царапина, кровь из неё стекала ему на лицо, вязла на бровях. Но он этого, кажется, даже не замечал, лишь время от времени дёргал головой, будто пытаясь стряхнуть надоедливую муху.

Расталкивая объятую неразберихой толпу, мы пробились-таки на винтовую лестницу, пронизывающую подземные этажи замка до самого верха. Пока поднялись, столкнулись ещё с несколькими откровенными паникёрами. Но большинство людей были хоть и встревожены, но собраны. Почти все держали наготове оружие.

За один ярус до поверхности Регина вдруг потянула нас в сторону.

— Лучше сюда! Здесь ход, который ведет сразу на крепостную стену.

Длинный коридор, заполненный гулом встревоженных голосов, лязгом доспехов, мечущимися пятнами света от факелов. По пути нам попалось несколько стражников из гарнизона, но они даже не пытались нас остановить, хотя проход этот был явно не общего пользования. Солдаты спешили наверх, таща какие-то ящики и корзины. Судя по всему, какие-то боеприпасы.

Когда мы выбрались, наконец, наверх, дождь снаружи поутих, превратившись в холодную мелкую морось. Но злой, порывистый ветер по-прежнему завывал между зубцами крепостной стены, трепал вымпелы, неприятно холодил кожу. Казалось, он был наполнен мелкими острыми песчинками, от которых щипало лицо, а кожа начала покрываться мелкими оспинами.

Хестия, щурясь от ветра, окинула взглядом двор замка, выглянула наружу, в сторону моста, ведущего на тракт. Снова затейливо выругалась.

— Не может быть… — прогудела рядом Регина — голос её из-под забрала шлема звучал гулко, вибрировал, как стальная полоса. — Всё, как описывалось в старых архивах…

Энки, опершись руками на каменный зубец, подался вперёд, будто пытаясь высмотреть что-то вдали, по другую сторону каньона.

— Не совсем. Этот катаклизм явно рукотворный. Всё-таки она была права… — пробормотал он.

— Кто? — переспросила Хестия.

— Та оборванка. Она, конечно, не пророчица. Но что-то знала…

— Да о чём ты, Трогон тебя раздери?!

Энки отшатнулся от края стены, зябко поёжился, повыше поднимая воротник плаща.

— Он здесь. Рахамман Красная буря. И он ведёт за собой орду.

То, что творилось сейчас за крепостными стенами, вызывало чувство тревоги, быстро перерастающей в какой-то глубинный, экзистенциальный ужас. Будто смотришь на поднимающуюся из океана волну цунами, от которой тебя отделяют лишь декоративные перила набережной.

Рассветное солнце окрашивало влажные после дождя пустоши в медно-розовые тона, скалы отбрасывали длиннющие темные тени. Небо напоминало гигантский символ инь-ян — с севера на него наползали тяжелые грозовые тучи, но южная половина была почти чистой. Это ещё больше усиливало ощущение мрачной угрозы, надвигающейся со стороны земель номадов.

Дождь почти кончился, но буря — рукотворная она или нет — продолжала напоминать о себе обжигающими порывами ветра, несущими с собой частицы игниса. Казалось, это не ветер, а сонм невидимых мятущихся духов, которые носятся вокруг крепости по причудливым траекториям, время от времени пытаясь атаковать людей.

Снаружи, сквозь свист ветра, хлопающего истрепанными флагами, сквозь редкие раскаты грома, сквозь шум растревоженной толпы, бурлящей во дворе замка, доносился настойчивый, нарастающий гул. Поначалу даже сложно было разобрать, что это. Какие-то монотонные глухие удары разной силы, складывающиеся в причудливый звуковой узор.

Боевые барабаны. Самые большие и гулкие задавали общий размеренный ритм. Те, что помельче, дробили его, размывали, будто отголоски эха. Все вместе они будоражили какие-то древние, первобытные инстинкты, заставляющие невольно вслушиваться в эту примитивную, но навязчивую мелодию. У сторонних слушателей она вызывала смутную тревогу, но те, кто сейчас там, на другой стороне, наверняка воспринимают её иначе. Она подхлестывает их, накачивая злостью и уверенностью.

Толпа, надвигающаяся из пустошей, издалека казалась сплошной темной лавиной, под которой не видно было земли. Но авангард уже можно было разглядеть во всех подробностях даже без оптики. Я жадно вглядывался в приближающееся воинство. Пока что это можно было делать безбоязненно — орда ещё не подошла на расстояние прицельного выстрела.

Мои спутники тоже, как по команде, прильнули к зубцам крепостной стены. Мимо нас торопливо сновали солдаты гарнизона, разбегаясь по своим местам на сторожевых башнях и в капонирах, устроенных с внешней стороны стены. На нас пока не обращали внимания, но только потому, что мы не попались на глаза кому-нибудь из офицеров.

Впрочем, долго задерживаться здесь я и не собирался — просто нужно было разобраться, что происходит. Увидеть своими глазами орду Рахаммана, предсказанную полубезумной бродяжкой.

И я увидел.

Все мои знания о номадах ограничивались скупыми справками из архивов Черной пирамиды, доступных мне через амальгаму. Ну, и короткими рассказами от тех, с кем я общался на Аксисе в последние дни. Жители анклавов считали себя преемниками цивилизации древних арранов — так называемых Изначальных. Те же, кто обитал за пределами их небольшого относительно обустроенного мирка, были для них опасными дикарями, недалеко ушедшими от животных. И отношения у них были соответствующие.

О быте и жестоких обычаях номадов ходило множество слухов. Похищения людей, приверженность древним кровавым культам, каннибализм. Эпидемии Красной порчи и других страшных хворей. Мутации из-за воздействия игниса. В конце концов, нищее полуголодное существование, в ходе которого приходится бороться за каждый кусок пищи. В таких условиях могли выживать только небольшие группы, кочующие с места на место.

Возможно, всё это было просто страшилками для гелотов, отбивающими всякую охоту покидать окрестности анклавов. Потому что то, что я видел сейчас перед собой, разрушало множество стереотипов о номадах.

Во-первых, их было много. Навскидку — несколько тысяч. Подсчёт осложнялся тем, что в толпе этой, помимо людей, было множество других существ. Номады умели приручать тварей пустошей, и делали это весьма успешно. В орде было много ездовых животных — как вполне привычных, похожих на лошадей или верблюдов, так и каких-то жутких громадин, гораздо крупнее колгаров. Эти левиафаны были похожи на передвижные крепости — на их спинах высились громоздкие конструкции, визуально увеличивающие их ещё вдвое. Были и летающие питомцы разных размеров. Большинство — небольшие, что-то вроде охотничьих соколов. Но на некоторых здоровенных тварях с кожистыми крыльями я, кажется, разглядел наездников.

Во-вторых, номады не выглядели отсталыми дикарями по сравнению с теми арранами, которых я видел в крепостях Дозора, на тракте и в Крысином замке. Ровно такая же разношёрстная толпа, вооруженная и одетая кто во что горазд.

Единственная их отличительная черта, сразу бросившаяся в глаза — это обилие костей и рогов различных животных. Они широко использовались в доспехах, в оружии, в снаряжении скакунов. Но это и понятно — кости, особенно осквернённые игнисом, ценились даже «цивилизованными» арранами.

Однако увидел я и много обработанного металла. Крупные штурмовые звери — мощные, похожие на носорогов-переростков — были запакованы в хорошо подогнанную броню, а среди доспехов номадов частенько можно было заметить блеск знакомого красновато-золотистого металла, похожего на бериллиевую бронзу. Такой часто использовался в снаряжении жнецов Великого дома Ортос.