— Вечер добрый, темновласая дева, — он отвешивает мне лёгкий поклон, который не вяжется с его пафосным приветствием. Но в этом весь Веня. — Ты почему не улетела? Мотовка! Или успела вернуть деньги?

Я не понимаю, о чём он говорит. На всякий случай улыбаюсь и пытаюсь отыскать скрытый смысл в его словах. Веня похож на большого воробья. Вроде бы прыгает рядом, но всегда сам по себе.

— Вень, ты меня с кем-то путаешь, — звучит почему-то грустно.

— Позволь заметить: я людей никогда не путаю, — с достоинством отвечает дворник. — Лопаты могу, подъезды частенько, но не жителей. К тому же, я грамотный, газеты читаю, литературу, и пишу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я киваю. Видимо, космос Веню не отпустил. Перегаром не пахнет, взгляд ясный, но он на своей волне, неведомой мне.

— Ты же знаешь, чернышка, я бумагой не раскидываюсь. А тут метко, два листа смял и в мусорку. Мужчина-то солидный, культурный и не чтобы покрасоваться. Знает, как урнами пользоваться. Уважение моё таким. Утро раннее, я их только начистил. Ну, и вынул, мне сгодится и сморщенная, а там имя твоё. Ух, думаю, черноголовка, роковая дама, довела серьёзного человека до психического жеста. До вылета счёт-то на часы, но как безжалостно пульнул он бумажки, понял я, что тут вечность между вами.

Я моментально бледнею, потому что кожу словно стягивает на щеках.

— Где бумажки эти? Ещё у тебя, Вень?

Он лезет в карман штанов, больше похожих на карманы со штанами, так много отсеков на них нашито.

— Ты не в обморочное ли состояние удумала перейти? — впивается в меня своим птичьим пронзительным взглядом.

— Нет, не переживай, — а самой до зуда хочется обыскать его карманы. И страшно от того, что найду.

Он выуживает из бездонных глубин два мятых квадрата и протягивает мне.

— Не хотел он уходить. Спина его многое поведала. Ноги гнал, а они задерживались. У лавки встал, плечи передёрнулись. На бордюре застопорился, шея стрельнула.

Я стискиваю покалывающие изломами листки в кулаке. Веня, простой и несуразный, снова зорко глядит на меня, гладит по сжатому кулаку и уходит.

Не глядя сажусь на лавочку. Разворачиваю на коленях бумажные смятыши. Авиабилет и посадочный талон. На моё имя. Бизнес-класс. Дата и рейс совпадают с недавними датой и рейсом Ярослава. Эти две распечатки как два выстрела. В сердце и контрольный в голову. Без промаха. Моя дамба рушится, я больше не пытаюсь её удержать. Цепляюсь за края бумаги, отпуская сдерживаемый поток. Яр всё мне сказал. Своим приездом. Своим намеренным поцелуем в губы у двери. И вторым, таким накрывающим, в постели. Не навязываемым. Признанием, которое я сама озвучила ответом на его вопрос «почему». Своей страстью и заполнением меня без барьеров. Своей нежностью и тем выпитым чаем. Своими, как всегда, более чем красноречивыми действиями, которые я предпочла не услышать. Моя плотина разваливается окончательно. Не «не услышать» — сделать вид, что не слышу.

Всё, не произнесённое вслух, кричит в меня с истрёпанных страниц. Я держу наглядные доказательства того, что судьба свела меня с моим мужчиной и что они оба устали от моего сопротивления стать счастливой.

Ветер приподнимает одну страницу и сдувает её. Она слетает с моих коленок, приземляется на асфальт, задирает уголок и в перевороте утыкается в гладкий бок урны. Трепещет и шуршит о металлическую стенку. Наклоняюсь за ней. Аккуратно, тонкой стопочкой, складываю вчетверо оба листа. Мой билет в новую жизнь, который я аннулировала ещё до получения.

Лиза

Две недели. Я не видела и не слышала Ярослава две недели. До основания заполненные дни идеально пусты. Как и я сама. Как он сказал, желание дамы — закон. Мой работает бесперебойно. Я хотела отключить чувства. Исполнено. Пустые дни, хотя до предела насыщенные всем подряд, от тренировок, бассейна, йоги, танцев до спа, кино, прогулок, мастер-классов по керамике. Я не отказываюсь ни от одного предложения коллег посидеть в баре, доделать срочную работу, расписываю выходные по часам. Срываюсь куда-нибудь, лишь открыв глаза и умыв лицо, и доползаю из душа до постели вечером, чтобы забыться от усталости.

Родителям звоню по средам. В середине недели, чтобы не портить себе выходные и её самое начало. Они — моя семья. Узнаю об их делах, кратко и нейтрально рассказываю о своих.

Всё равно случаются моменты наедине с собой. Самые страшные в моей жизни. Когда меня мучает совесть, чувство вины и стыда, сожаления и злости на собственный идиотизм. Я выживу. Не превращусь в растение. Это моё наказание, которое я накладываю сама на себя. И принимаю его.

Чем бы я ни занималась, всё остаётся не полным. Я получила то, за чем тогда пришла к Ярославу. Я лишилась чувств и эмоций, оставив их ему. Только теперь они не нужны ни одному из нас. Я пью слишком много кофе. Моё давление выпучивает глаза в шоке. В горле вяжет, но тошноты не наступает. Отключено. Я дожидаюсь свободной первой вагонетки на американских горках. Самый крутой вираж. Дух захватывает, в глазах печёт. Волосы пытаются сорвать скальп и улететь с дурной головы к спокойным умиротворённым облакам. Страха нет. Отключено.

Конечно, Ангелина догадывается, что у меня снова напряжённый период, но тактично не лезет в душу. Майя констатирует факт отъезда Ярослава из офиса и моё отрешённое состояние.

— Если захочешь поговорить, я здесь, — забирает мою чашку с кофе и ставит на её место стакан воды с лимоном и ярко-зелёными листиками мяты.

— Спасибо, Май, — сиплю я. — Я всё испортила. Но пока не говорю этого вслух, кажется, что остаётся возможность что-то исправить.

— Возможность есть всегда, — Майя подбадривает меня печальной улыбкой. — Спроси у своего сердца, если мне не веришь.

Я боялась заболеть Яром, хотя уже была неизлечимо больна им. Болею — и на сердце хорошо. Потому что там живёт он.

Пятничное совещание. Захожу в конференц-зал вместе с Майей, вежливо кивнув придержавшему для нас дверь заму по экономике и финансам. Сильно вздрагиваю и нечаянно толкаю юриста, который торопится занять место в тени. Неподготовленно сбивается дыхание. Меня обожгло, словно я внезапно оказалась слишком близко к открытому огню. Секундное ощущение. Мне не нужно проверять — я знаю, что Ярослав сидит во главе стола. И больше на меня не смотрит. Но эта краткая вспышка возрождает надежду. Я снова чувствую. Она растёт и крепнет во мне, заполняя каждую пору, и разносится с кровью по всему телу.

Он что-то говорит. Я слушаю его интонацию. С каждым словом все наши разрозненные фрагменты склеиваются, занимают своё место и наполняются новым смыслом.

Ярослав не будет за мной бегать. Я не унижу нас беганием за ним. Он этого не примет. Но я должна нам обоим честность. Чтобы свободно дышать дальше.

Решение снова приходит на планёрке. Я похоже исполняю обязанности начальника отдела. Правда с большей заинтересованностью, так как моя кандидатура представлена на официальное поэтапное одобрение на повышение без приписки «и.о.» Я участвую в совещаниях, слушаю, записываю, предоставляю отчёты, поддерживаю обсуждения, стараясь максимально погружаться в рабочие вопросы.

Сегодня я машинально делаю пометки в блокноте. Не скрываясь, отмечаю осанку Ярослава, собранную позу, слушаю его всегда неторопливый голос.

— У вас вопрос, Елизавета? — он смотрит прямо на меня.

Уголки моих губ дёргаются вверх от эффекта дежавю. Я опускаю взгляд на его запонки — мой признанный фетиш — но не нахожу их. Лишь покрытые тонкими волосками запястья видны из рукавов пиджака. Ни манжет, ни часов. Боже, на нём надета белая футболка с простым круглым вырезом.

— Нет, — смотрю на него в упор. — Странно, что вы не соблюдаете принятый и столь тщательно поддерживаемый дресс-код.

За столом воцаряется осязаемое молчание. На растянутое во времени и пространстве мгновение мы переплетаем наши взгляды.