Некоторые исследователи считают, что наскапи сравнительно поздно достигли северной окраины Лабрадора, что их и родственных им монтэнье оттеснили на восток и на север враждебные ирокезы. Но это еще не доказано, и во всяком случае если не они, то другие индейцы охотились на оленей во внутренних областях Лабрадора. Наверно, огромные стада карибу уже в древности привлекали охотников. И о каком бы племени ни шла речь, весной люди должны были следовать за оленями в приморье. Этим я хочу сказать, что среди встреченных норманнами скрелингов вполне могли оказаться индейские охотники.
Теперь стада карибу очень сильно сократились, условия существования во внутренних областях стали намного хуже. И наскапи уже не странствуют так далеко, хотя во многом верны обычаю предков. Они кочевники, и главное для них олень, но охотятся они и на мелкую дичь, ловят рыбу в реках и озерах. Живут наскапи в палатках, весь их нехитрый скарб можно увезти на каноэ.
В быту и психологии наскапи потому сохранилось столько от старины, что они жили очень обособленно. Цивилизация сюда почти не проникла и причинила сравнительно мало вреда. Важную роль при этом сыграло и то, что патер Питерс, много лет проведший в Девис – Инлете, отстаивал право индейцев продолжать кочевую жизнь, связанную с охотой на оленей. Если нарушить эту традицию, народ захиреет. Наскапи – крепкие, сильные люди, стройные, с мягкой, непринужденной походкой. Черты лица сугубо индейские, волосы черные, глаза карие и блестящие. Мужчины держатся гордо, иногда даже надменно.
Нашими первыми друзьями стали мальчуганы в возрасте от шести до десяти лет – Мачин, Патни и Ачетаи. Эти славные сорванцы при первой возможности превращали нашу палатку в сумасшедший дом. Потом мы познакомились ближе и со взрослыми, особенно интересным было знакомство с суровым охотником Денисом, который без промаха бил птиц из лука. И мы узнали немало интересного. Так, нам рассказали про состоявшуюся в давние времена битву между индейцами и эскимосами на острове, лежащем к югу от Девис-Инлета, названном Массакре-Айленд. Но о старых развалинах они мало что могли поведать. Два индейца показали нам места, где кто-то что-то видел, сами мы тоже походили кругом, но все впустую.
В один прекрасный день индейцы вдруг стали собираться в дорогу. Сняли палатки, уложили свое имущество и отнесли к озеру. Одна за другой ушли на запад каноэ и две моторные лодки.
Мы последовали за ними, задумав на некоторое время разделить с индейцами их кочевую жизнь. Я хорошо знал, что отношения между индейцами и белыми складываются совсем иначе, когда они оказываются на равной ноге в дебрях. Может быть, там наскапи станут откровеннее, и я узнаю что-нибудь про развалины и прочее? Может быть, мы услышим старые предания, содержащие важные детали? А честно говоря, я не столько рассчитывал найти следы винландцев, сколько захотел опять, как много лет назад, покочевать с охотниками на карибу. Интересно было встретить народ, не только образом жизни, но и манерами удивительно похожий на индейцев, среди которых я провел четыре года в Северной Канаде. Любопытно будет сравнить обе оленьи культуры. И как приятно вновь почувствовать себя вольным жителем дебрей!
Патер Питерс подвез нас на моторной лодке в дальний конец залива Сангу. Здесь, в этой глуши, вместе с женой Шарлоттой и девяносточетырехлетним Дэвидом поселился охотник и рыболов Альберт Эдмунд. Шарлотта была родом из Чиму в заливе Унгава. Они предложили нам переночевать, и мы отлично отдохнули у них.
Под вечер пришел катер с пассажирами, собаками и разным снаряжением. Сильный ветер гнал довольно большие волны. Недалеко от берега собак швырнули за борт – дальше плывите сами. Одна из них чуть не утонула, но это никого не обеспокоило. Мокрые тощие псы выбрались на сушу и повалились на бок.
У всех индейцев собаки были мелкие и худые, а ведь впереди зима и им предстоит трудиться в упряжке под жестокими ударами кнута. Совсем иначе выглядела упряжка Альберта – крупные, сытые псы с торчащими кверху косматыми хвостами. Поразительно, как индеец умеет заставить совсем обессилевшую, казалось бы, собаку тащить сани. Между индейцами и собакой устанавливается какой-то особый контакт, объяснил Альберт. И дело не в кнуте, тут есть что-то еще.
Мы одолжили у Альберта старую лодку. Он предупредил, что на реках будет немало трудных мест, и мы взяли по его совету проводника – индейца Джерома.
И вот идем следом за наскапи вверх по реке Сангу. Где работаем веслами, где перетаскиваем лодку через пороги. Потом долина раздалась в ширину и впереди открылось обрамленное лесом озеро Сангу, за которым заманчиво голубели горы.
Несколько семей поставили свои палатки на берегу чудесной бухточки около реки. Чтобы нам не докучали их вороватые собаки, мы разбили лагерь на другой стороне бухты. В это время подул сильный ветер, озеро побелело от барашков, и нам пришлось на несколько дней задержаться. Мы хотели использовать время ожидания для знакомства с соседями, но дело шло туго. Как-то вечером наш проводник на ломаном английском языке объяснил: «Вы не понравились женщинам». Неприятно мужчинам услышать такое замечание... Но и не считаться с ним нельзя, потому что здесь, как и везде, слово женщины значит немало. Мы решили завоевать расположение индианок и через некоторое время добились известного успеха.
А Джером с каждым днем все больше замыкался. Я догадывался, что это из-за жены, которая осталась на берегу залива Сангу среди молодых мужчин. На третий день он взял ружье и патронташ и зашагал в лес. Ни слова не сказал, просто ушел.
Снова выглянуло солнце, красивое озеро Сангу превратилось в блестящее зеркало. Нагрузив свои каноэ, индейцы двинулись в путь. Собаки переплыли реку и затрусили вдоль берега за хозяевами. Мы тоже свернули лагерь.
Переход продолжался несколько дней – сначала через озеро, потом вверх по реке. Течение было таким сильным, что грести стало трудно; мы срубили длинные шесты и отталкивались ими с раннего утра до позднего вечера. Ханс отлично владел этим сложным искусством. Недаром он жил среди саамов Северной Норвегии, а они мастерски владеют шестом. Индейские каноэ несли тяжелый и разнородный груз. Между женщинами и детьми размещались щенки, всякий скарб. Казалось, в лодке негде повернуться. Стоящий на корме индеец уверенно втыкал шест в речное дно, повисал на нем и толкал лодку вперед против бурного течения так, что ни одна струйка не перехлестывала через борт.
Похолодало, вдоль берега реки во многих местах появился лед. Комары прекратили свои кровавые налеты, но мошка не унималась. Кругом был лес, местами реку стискивали крутые песчаные обрывы. Взлетали спугнутые лодкой стаи гусей. У каждой излучины мы, затаив дыхание, ждали, что будет за поворотом?
В последний день путешествия мы наскочили на топляк и пропороли старую парусину, которой была обтянута лодка. Пришлось причаливать к берегу и конопатить дыру смолой – дело долгое. И когда мы снова двинулись в путь, то сильно отстали от индейцев.
Идем уже двенадцать часов, стемнело, а их все не видно. Неужели они решили плыть всю ночь? Наконец за очередным изгибом реки послышался собачий лай и на опушке мы разглядели палатки. Из темноты появились тени – индейцы прибежали встретить нас. Они улыбались – их отношение к нам вдруг переменилось, словно нас признали своими. Индейцы помогли нам выгрузить вещи и затащить лодку на берег, потом показали хорошее место для палатки и помогли поставить ее. Когда все было сделано, Набун принес в подарок добрый кусок оленины. Мясо, конечно, тотчас попало в котелок, и в палатке распространился чудесный аромат.
В этом месте индейцы исстари ловили рыбу и не только для себя: они откармливали вконец отощавших собак. Оленей охотники выследили в горах, в одном дневном переходе к западу. Место и впрямь был рыбное. Индейцы ставили сети в заводи возле лагеря и два раза в день брали богатый улов. На берегу рыбу нетерпеливо ждали женщины и не менее нетерпеливо – псы. Часть улова кидали собакам, и затевалась яростная драка, хотя кругом лежало столько крупной рыбы, что они не поспевали съедать. Наскапи берут здесь арктического гольца, идущего вверх по реке на нерест. Вес отдельных рыбин достигает десяти килограммов, и это не редкость в здешнем краю. В больших озерах ближе к тундре попадаются форели до двадцати пяти килограммов.
