Мы навестили доктора Эльмера Харпа на Пор-о-Шуа, который много лет раскапывал дома из камня и дёрна, сооруженные дорсетскими эскимосами, – он был первым археологом на Ньюфаундленде.

Место красивое, развалины стоят на обращенной к морю, поросшей травой равнине. Через пролив совершал миграции гренландский тюлень, следовательно, промысел здесь, наверно, был отличный. Интересно сравнить здешние постройки с теми, которые раскапывали мы. Они выглядели совсем иначе, в этом убедился и Харп, когда приехал к нам. К тому же он собрал очень много кремня, до тысячи обломков в одном доме. А мы на месте большого дома подняли всего один маленький обломок.

Приближалось завершение одной из наших главных задач в Ланс-о-Мидоузе – заканчивались раскопки большого дома, открытого Анной Стиной два года назад. С первого дня эта работа была на редкость увлекательной. Площадку обнаружили в таком месте, где не было видно никаких неровностей. Очертания и размеры постройки еще долго оставались загадкой, даже после того как появились первые следы культурного слоя. Мы терпеливо зарывались в землю, гадая, чем все это кончится.

Медленно вырисовывались контуры жилья. Показалась дерновая стена, открылось просторное помещение с длинным очагом, потом еще помещения со своими очагами, ямы в полу, непонятные канавки, сланец и камни, сильно изъеденные ржавчиной гвозди, куски шлака, прочие предметы. И вот полностью вскрыто жилище людей, обитавших тут много столетий назад.

Длина дома составляет примерно двадцать метров, максимальная ширина – шестнадцать; в нем пять (возможно, шесть) помещений. Пол – плотно утрамбованный песок. Остовы капитальных стен более или менее явственно проступали в виде низких валов из дёрна или земли с песком. Местами отчетливо просматривались границы дернин. Самое большое помещение представляло собой зал длиной примерно восемь и шириной четыре метра. На продолжении продольной оси зала находилось два помещения поменьше, по одному с каждой стороны, так что вся эта часть строения представляла собой типичный длинный дом. Посредине зала размещался обложенный камнем очаг длиной три метра. В центре очага находилась выложенная камнем угольная камера такого же вида, как в двух других постройках. По бокам длинного очага в сторону капитальной стены пол был выше, видимо, здесь были земляные нары. Наверно, их накрывали ветками или шкурами, так что можно было и сидеть, и лежать.

В остальных помещениях тоже найдены очаги; очаг в северо-восточной клети выложен особенно тщательно. Рядом с ним в земляном полу видно круглое углубление, словно сделанное чаном или котлом. Сходные, но более крупные вмятины найдены в норманнских домах в Гренландии; полагают, что они оставлены молочными чанами. Как в зале, так и в других помещениях в полу много ям разной величины. Не буду подробно их описывать, скажу только, что некоторые, вероятно, представляли собой земляные печи.

Примечательная черта южного помещения – две канавки в полу. Они почти параллельны, расстояние между ними примерно три метра. Каково их назначение? По норманнским усадьбам в Гренландии, в том числе по Братталиду, нам известны вырытые внутри помещений канавки. Возможно, они играли дренирующую роль, а может быть, по ним шла проточная вода. В исландских сагах есть места, позволяющие предполагать, что вода в доме была нужна также на тот случай, если враг задумает его поджечь. Так, в одной саге про Торбьёрг из Индридастада рассказано, что она отвела речку к себе в дом, когда пошли враги. Мы знаем, что винландцам приходилось остерегаться индейцев и эскимосов. Но для раскопанного нами большого дома это объяснение не подходит. Скорее всего, в канавках лежали балки, служившие опорами для внутренних перегородок.

В разных точках большого дома сделаны интересные находки: куски шлака, ржавые железные гвозди, оселок, каменный светильник, напоминающий исландский, и другие предметы. И ни один предмет нельзя привязать к эскимосам или индейцам, а также к китобоям или рыбакам. Местами на полу густо лежал древесный уголь, как будто в доме был пожар.

Раскопки не позволяют уверенно судить о конструкции большого дома, да и других тоже. Похоже, что дома в основном были сложены из дёрна, но, вероятно, применялись и лесоматериалы, из них делали стропила под дерновый настил, дверные рамы и так далее. Бревна добыть было легко, лес рос поблизости, а на берегу лежали груды плавника. Зато камня, пригодного для строительства, тут мало.

Судя по величине раскопа, здесь стояло несколько соединенных вместе домов, как это бывало в Исландии. И ведь в Винланд ходил не один отряд. Наверно, винландцам приходилось сооружать новые дома, а это легче всего сделать, пристраивая их к старым.

Но точно нам ничего не известно. Правда, возникает предположение, что длинный дом с залом был в числе первых построек. И я могу себе представить, что большой дом, стоявший на видном месте у самого моря, занимали предводители и прочие знатные люди. Наверно, в Гренландской колонии, как и в других норманнских общинах X века, была своя аристократия – старейшие роды. Конечно, в дальнем походе многое менялось, но сословное деление все-таки в чем-то сказывалось.

Вернемся к древесному углю, который был найден на полу большого дома и указывает на пожар. Огонь уничтожил многие норманнские дома и церкви в Гренландии. Что произошло в Ланс-о-Мидоузе? Может быть, индейцы или эскимосы подожгли дом, когда уехали винландцы? Если так, то почему? Из страха перед злыми духами? Или во время одного из последних, неизвестных нам, походов в Винланд разыгралась какая-нибудь драма? Атака индейцев, поджог и битва?.. Мы ничего не знаем, но во всяком случае когда-то большой дом могучим костром пылал на равнине в Ланс-о-Мидоузе.

В заливе сел гидроплан, прилетевший с юга, и мы гадали, кто бы это мог быть. Послали лодку, она привезла двух улыбающихся мужчин. Более высокий из них, здороваясь со мной, протянул сразу обе руки – одну для рукопожатия, другую, чтобы вручить мне бутылку водки. Неплохой способ знакомиться! Это были доктор Генри Коллинз и доктор Джуниус Берд – известные американские археологи. Доктор Коллинз приехал, чтобы дать заключение о раскопках по просьбе Национального географического общества США, отпустившего немало средств на нашу очередную экспедицию. Американцы приняли участие в работах. Это было как вливание свежей крови; обоих археологов отличал не только горячий интерес к делу, но и жизнерадостность, присущая людям, которые много странствовали вдали от городов.

Собранный к этому времени материал не оставлял сомнений в том, что постройки в Ланс-о-Мидоузе принадлежали норманнам. Тем не менее было любопытно, что скажут Коллинз и Берд, виднейшие археологи США. Тем более что Берд занимался раскопками на Лабрадоре. Однако я не спешил их спрашивать.

Но вот как-то раз мы с Бердом сидели на краю шурфа, роясь в земле, словно кроты. Вдруг он выпрямился, окинул взглядом древнее поселение и сказал:

– Вы попали в самую точку.

Коротко и ясно. Позже оба американца представили отчет, где подробно объясняли, почему постройки следует считать норманнскими, сооруженными в доколумбовую эпоху.

Опять нам нехватило времени, чтобы закончить все работы. Пришлось снарядить еще одну экспедицию. В 1964 году в раскопках, кроме Анны Стины, участвовали Джуниус Берд и его жена Пегги, Биргитта Уоллес из музея Карнеги (Питсбург), шведка родом, и, наконец, Тони Бердсли из Канады.

Вопрос был уже ясен, но нас все время не покидала мечта: найти столь неоспоримо норманнский предмет, чтобы даже неархеологи сразу видели, что тысячу лет назад в Ланс-о-Мидоузе жили норманны. Все годы, начиная с первой экспедиции, мне снилось, что мы находим в земле меч – большой, великолепный меч. Но какой норманн оставит свой меч? Не менее бережно относились тысячу лет назад к охотничьим ножам, тем более, что человек вообще мог приехать в чужую страну с одним-единственным ножом. И даже если бы на участке осталось что-то ценное, эскимосы или индейцы подобрали бы.