— Всемогущий отец наш… — продолжал аббат таким тоном, каким обычно обращаются к глуховатому и глуповатому старику-родственнику, — эти развратные, грешные женщины выслушали твою волю!

Он еще долго что-то говорил, но Джулиана закрыла глаза, стараясь не слышать этот назойливый голос. Аббат был не умен, но при этом очень опасен. Если он, глядя в ее спокойное лицо, увидел там следы похоти, то, значит, он видел их и на лице Святой Девы Марии. В душе Джулианы не было места похоти, как, впрочем, и в душе ее матери тоже.

Но она уже поняла, что самое разумное — молчать и позволить аббату считать, что это он спас ее от мужской постели. Если бы он знал, что она уже давно сама решила, что никогда больше не подвергнется этой пытке.

По какой-то непонятной причине ей в эту минуту вновь пришла на память спина Николаса. Его постель была широкой и на вид гораздо более удобной, чем та, которую ей, по-видимому, придется разделить сегодня ночью с матерью. Если, конечно, отец Паулус позволит ей когда-нибудь встать с пола. Хорошо, что у шута такая кровать. С его израненной спиной Николас нуждался в полном покое и максимальном удобстве.

Несомненно, Бого за этим проследит. Возможно, он даже найдет мягкую пухленькую служанку для полного счастья своего хозяина. Со своим весьма ограниченным опытом Джулиане казалось, что мужчины, любые мужчины, дураки ли они или мудрецы, желают женщин независимо от того, в каком находятся состоянии: здоровые, больные, раненые, молодые или старые, — все равно.

Она снова потрясла головой, прогоняя видение. Она не должна больше думать о Николасе. К счастью, она больше не увидит его. Отец Паулус, кажется, считает, что это будет для нее худшим наказанием — никого не видеть и ни с кем не говорить. А ей это как раз очень даже подходит.

Казалось, прошло еще несколько часов, в течение которых священник не переставал призывать Бога обрушить на их головы наихудшие кары, если они не будут послушны его, аббата, воле. Наконец он решил, что договорился с Богом, и тяжело поднялся с колен.

— Идите и больше не грешите, — произнес он внушительно.

Лишь мгновение спустя Джулиана поняла, что они с матерью остались одни в часовне.

Она с трудом поднялась на ноги, стараясь не замечать боли в затекшем теле. Изабелла еле двигалась, и после едва заметного колебания Джулиана подошла к ней и протянула руку, предлагая помощь.

На какое-то мгновение леди Изабелла застыла, глядя на дочь с вопросительным выражением в огромных карих глазах, так похожих на те, которые Джулиана видела, глядя в зеркало. А затем она протянула свою маленькую мягкую руку, позволив Джулиане помочь ей подняться.

— Не думаю, что мой муж рад приезду аббата, — сказала она тихо.

По какой-то причине часть обиды Джулианы бесследно испарилась. Возможно, все дело было в том, что ее объединили с матерью те крайне неприятные минуты, которые они провели на полу часовни.

— Тогда он, возможно, прогонит его прочь, к всеобщему удовольствию? — спросила Джулиана.

— Боюсь, что нет. Аббат Святой Евгелины послан сюда самим королем. Никто не смеет ослушаться указов короля. Аббат останется. Так же, как и королевский шут.

А Джулиана подумала о том, что даже не знает, кто из этих двоих заставляет ее чувствовать себя более неуютно.

Тремя часами позже она лежала возле спящей матери и смотрела на тени, двигающиеся по завешенным гобеленами стенам их общей комнаты. Они очень мало разговаривали во время своего бесконечного пути назад из часовни, а здесь, в их покоях, сразу же появились служанки, которые помогли им раздеться и расчесать волосы. Женщины весело болтали о предстоящей свадьбе и о том, какой замечательный, сильный и мужественный мужчина Хью Фортэм и как много у них теперь родится сильных сыновей.

Изабелла все это выслушивала молча. Когда она легла в своей длинной рубашке в постель, с заплетенными в косу золотистыми волосами, то казалась совсем молоденькой девушкой, моложе даже своей дочери. К тому времени, когда Джулиана тоже забралась на высокую кровать, Изабелла уже спала, глубоко и спокойно дыша. Обе служанки легли на соломенных тюфяках за дверью.

Джулиана лежала, слушала дыхание своей матери, слушала похрапывание женщин за дверью, слушала, как бьется ветер в закрытые ставни. Она говорила себе, что скучает по холмам Монкрифа, по дому, в котором столько лет была хозяйкой, но, по правде говоря, она скучала только по Агнесс и ее детям. Монкриф всегда принадлежал ее мужу, и хотя люди любили ее, они помнили, что в действительности она нездешняя.

И здесь она тоже была чужой. А ее родной дом, в котором она родилась и выросла, был для нее потерян навсегда. Перед ней были три дороги. Она могла остаться с матерью здесь, в ее новом доме, как зависимая, стареющая, бесполезная родственница. Она могли выйти замуж, хотя такая возможность казалась весьма сомнительной, учитывая ее неспособность родить детей. Или же она могла упросить мать или лорда Хью внести за нее плату в монастырь, где она бы научилась молчанию и покорности и где ни один мужчина никогда ее больше не коснется.

Или, может быть, она могла бы сбежать. Связать в узел свое нехитрое имущество, захватить драгоценности, которые ей принадлежали, и уйти в осеннюю ночь. Она могла бы присоединиться к цыганам или, что даже лучше, к актерам, которые устраивают рождественские представления. И тогда никто и никогда ее не найдет.

Эта была очень странная, но соблазнительная мысль. Одеться в пестрый костюм, нацепить маску и бубенчики; бродить от замка к замку, от города к городу…

И тут она вдруг с ужасом поняла, кто так хорошо подходит под это описание. Николас Стрэнджфеллоу мог быть таким странствующим комедиантом, пока не попался на глаза королю и не стал тем, кем стал.

Она слишком устала, чтобы сопротивляться своим безумным мыслям. Небо уже начало светлеть, и Джулиана закрыла глаза, погружаясь в сладкие, странные грезы. Ведь никто никогда не узнает, так почему же она не может дать волю своей фантазии, забывшись долгожданным сном.

Они будут путешествовать, конечно же, пешком, ведь он боится лошадей. И с ними будут идти их дети, кроме самых маленьких. Одного она несет на руках, а другой, постарше, сидит у него на спине. И они поют… их голоса звонко разносятся по застывшему пустому лесу, и они танцуют, чтобы заработать немного денег на ужин. А когда придет зима, они найдут богатого лорда и поселятся у него в замке, они будут говорить в рифму, петь, развлекать гостей и никогда не желать от жизни большего.

И он будет целовать ее, очень нежно. Она не собиралась думать о том, что еще он будет делать с ней, чтобы на свет появлялись их дети, потому что, по правде говоря, она знала, что все это пустые фантазии и ничего больше. Но ведь сейчас она старательно избегала реальности и попросту опустила этот момент и представила себе, как лежит в его объятиях и улыбается.

Конечно, это были глупые мечты, может быть, даже сумасшедшие. Но они убаюкали ее, как материнская колыбельная. И когда весь дом уже начинал просыпаться, Джулиана погрузилась в спокойный крепкий сон.

Ей снились поцелуи шута…