Опыт подсказывал Изабелле, что Джулиана сейчас нуждается в любой помощи, как от сил этого мира, так и того.

Никто не обратил внимания на Джулиану, когда та бежала по коридорам замка Фортэм. В эти дневные часы все были заняты своими заботами, и падчерица хозяина не могла вызвать слишком уж сильного интереса. Никто не взглянул на нее дважды, никто не заметил ее растрепанных волос, помятого платья, тем более что Джулиана быстро шла, потупив глаза и изо всех сил стараясь быть незаметной.

Но вот беда, она совершенно не помнила, где находится комната Николаса. В прошлый раз она легко нашла ее, потому что ей подсказал Бого. Но, к сожалению, она очень плохо ориентировалась в пространстве. В замке Фортэм было ни много ни мало целых пять башен, и Джулиана понятия не имела, в какой именно заперли несчастного шута.

В то же время она прекрасно понимала, что не может ни у кого спросить о нем. К тому времени, когда она обошла почти всю третью башню, она едва не рыдала от отчаяния. Ей казалось, что все самое плохое уже случилось.

Но она ошибалась. Открыв последнюю дверь в третьей башне без всякой надежды на то, что эта темная комната обитаема, Джулиана вдруг оказалась лицом к лицу с самим настоятелем аббатства Святой Евгелины. Святой отец стоял полуобнаженный. Его белая кожа была исполосована красными рубцами — явными следами жестокого избиения.

Джулиана застыла в ужасе как раз на то время, за которое плеть, управляемая чьей-то рукой, успела вновь опуститься на спину священника.

— Я раскаиваюсь в своих грехах, о мой возлюбленный Иисус! — воскликнул аббат возвышенным, но несколько неуверенным тоном, и Джулиана поняла, к своему облегчению, что его глаза закрыты, а сам он пребывает в некоем священном экстазе и просто не может ее видеть. — Еще!

Плеть снова хлестнула по его спине, и на месте удара проступила свежая кровь. Джулиана почувствовала, как сжался ее желудок, как дрожь прошла по всему телу. Она вдруг с изумлением поняла, что аббат на самом деле получает удовольствие от этого мучения.

Она попятилась, истово благодаря всех святых за то, что священник ее не заметил, когда вдруг увидела, что плетку держит в руках мальчик. Это был юный Гилберт, новый оруженосец лорда Хью, именно он резко, наотмашь хлестал священника. Он отнюдь не пребывал в экстазе, как его жертва, и хорошо ее видел. Он поймал изумленный взгляд Джулианы и просто пожал плечами, как бы объясняя, что всего лишь выполняет просьбу святого отца.

Джулиана не подумала даже закрыть дверь за собой, боясь, что этим движением или скрипом двери привлечет внимание аббата. Она просто пятилась и пятилась, подобрав юбки, пока не уперлась спиной во что-то твердое.

Поспешно обернувшись, она едва смогла сдержать возглас удивления, оказавшись лицом к лицу с братом Бэртом. Он приложил палец к губам, призывая ее к молчанию, а затем обошел ее и осторожно прикрыл дверь в комнату, где находились мальчик и священник.

— Пойдемте со мной, — прошептал он едва слышно. Джулиана кивнула и последовала за монахом вниз по винтовой лестнице. Монах заговорил только тогда, когда они спустились во двор и вышли на благословенный солнечный свет.

— Отец Паулус верит в благотворное влияние телесных наказаний на душу, — произнес он едва ли не извиняющимся тоном. — Он чувствует, что таким путем — через боль и умерщвление плоти — он становится ближе к Богу. Вы не должны осуждать его, он один из немногих, кто верит, что путь к Богу лежит через боль и страдания, и это вполне возможно.

— Я не смею судить святого отца, — сказала Джулиана, внутренне содрогнувшись от своей очередной лжи.

Она уже давно для себя решила, что аббат жестокий, бесчеловечный монстр, и то, что он наслаждается болью, просто подтвердило правоту ее суждения.

Монах благодушно кивнул.

— Разумеется, нет, вы хорошая девочка, леди Джулиана. Но что вы искали здесь, в башне, когда наткнулись на отца Паулуса? Может быть, я могу вам быть чем-нибудь полезен?

Джулиана неуверенно посмотрела на него. Брат Бэрт был полной противоположностью аббату, и все же — можно ли довериться ему? Сказать ему о священном сосуде? Но что, если он просто заберет кубок и уедет, оставив ее без всякой надежды обрести свободу и покой? И не останется ли онемевший мастер Николас без помощи, во власти своего короля и хозяина?

Но все же часть правды лучше, чем явная ложь.

— Я искала мастера Николаса.

— На что вам этот шут? Он заперт в своей комнате за упрямство, и я сомневаюсь, что вашему отчиму понравится, если к нему будут ходить гости.

— Это вовсе не упрямство, брат Бэрт! — взволнованно воскликнула Джулиана. — Это не его вина, что он не может говорить! На него наложили проклятие.

— Но чья же это вина? — терпеливо спросил брат Бэрт. — Скажите же мне, дитя мое. Мы не сможем ему помочь, пока вы мне не скажете. Кто сделал это с ним? Кто наложил на него такое проклятие?

У Джулианы не было другого выхода, как только сказать правду.

— Это я, — призналась она, — и святая Евгелина, Повелительница драконов.

Брат Бэрт некоторое время стоял, задумчиво глядя на Джулиану, затем решительно сказал:

— Идемте со мной. — И взял ее за руку. Джулиана вдруг испугалась и заупрямилась.

— Куда вы тащите меня? — воскликнула она, стараясь выдернуть руку.

— Да к вашему шуту. Чтобы вы убедились, что всего лишь упрямство и своеволие мешают ему говорить, и ничего больше. Нам бы всем стоило радоваться этому. В своем молчащем состоянии он гораздо более приятная компания, чем обычно.

— Но это не его вина! — снова повторила Джулиана с каким-то безнадежным отчаянием.

— Посмотрим. Только вы должны обещать, что никому не скажете о том, что я отвел вас к нему. По правде говоря, я сомневаюсь, стоит ли мне так поступать.

— Он не сделает мне ничего плохого, брат Бэрт, — сказала Джулиана, сама удивляясь, откуда у нее взялась такая уверенность.

— Есть множество способов причинить вред человеку, дитя мое, — сказал монах. — Запомните это. Многие люди не всегда то, чем кажутся.

Как аббат, со своим извращенным пристрастием к боли. Или ее мать, которая, оказывается, всегда любила ее.

Как шут, который и не шут вовсе.

— Я запомню, брат Бэрт, — тихо сказала Джулиана и пошла за монахом, стараясь подстроиться под его быстрые шаги.

16

Николас наслаждался жизнью. Его комната в замке Фортэм была большой и гораздо более уютной, чем все то жилье, которое он имел до сих пор на протяжении довольно долгого времени. За время его пребывания при дворе в качестве любимой забавы короля и его окружения его величество постоянно окружал себя огромной свитой. Придворные были вынуждены тесниться, словно яблоки в корзине. Только невыносимое поведение шута позволяло ему надеяться на отдельные покои, даже когда он путешествовал вместе с королем. Но его жилище обычно не превышало по размерам и удобству кельи монаха.

Замок Фортэм был огромным, однако в нем обитало относительно немного людей. Большая комната Николаса, возможно, даже принадлежала когда-то кому-нибудь из членов семьи. Она была довольно холодной, не слишком хорошо обставленной, с одним огромным камином и такой же огромной кроватью, однако из окон открывался вид на часть двора и прилегающую к замку территорию.

Но, главное, Николас на какое-то время был избавлен от необходимости скакать, кувыркаться или рифмовать. Он мог просто вытянуться на смятой постели и предаваться далеко не благочестивым мечтам о прекрасной леди Джулиане из Монкрифа.

У него были и другие важные дела, о которых он должен был подумать. Его задача — добыть священный кубок — откладывалась в связи с исчезновением означенного предмета, и развлечение графа в сложившихся обстоятельствах было бы пустой тратой времени. Ему было необходимо собраться с мыслями и разработать новый план, он должен был найти священный сосуд, а затем как можно быстрее уносить отсюда ноги. Королевское терпение Генриха уже наверняка на исходе, хотя Николас находится в замке всего каких-то два дня. Но ему они казались целой жизнью.